Новости – Люди
Люди
Хирургическое вмешательство
Фото: Наталия Федорова
«Русская Планета» встретилась с сельским врачом, спасшим пилота вертолета после крушения
24 октября, 2014 11:02
12 мин
Новошешминск — небольшой рабочий поселок, каких в Татарстане сотни. Расположенный на холмах, он выглядит просто: чистые тротуары, низкие зеленые палисадники, панельные трехэтажки и добротные каменные частные дома, выстроенные вдоль ровных асфальтированных дорог. И по улицам и дорогам, выметая все лишнее, гуляет пронизывающий степной ветер.
История, приведшая меня в этот поселок, произошла с местным жителем — 51-летним хирургом Новошешминской районной больницы, заслуженным врачом республики Татарстан Ильгизом Фоатовичем Фазлиевым, который стал этим летом героем федеральных новостей. 5 июля поехал рыбачить на местную речку Шешма, и на его глазах с высоты 500 метров рухнул вертолет Robinson R44, которым управлял 33-летний Вадим Гильманов. Он возвращался из Азнакаево в Казань, но по пути на базу самолтпопал в грозовую зону, и двигатель заглох. При посадке вертолет почти полностью разрушился, а Гильманов получил многочисленные травмы. Ильгиз Фоатович, заметив резко снижающийся вертолет, который пропал из виду где-то за деревьями, на своем квадроцикле отправился на поиски места крушения. Он нашел Гильманова, оказал ему первую помощь, а после — госпитализировал в Новошешминскую больницу. Так сельский врач спас вертолетчику жизнь.
Сегодня суббота. Ильгиз Фоатович сегодня работает. Это полноватый человек с круглым добрым лицом, за очками — глаза с печально опущенными вниз уголками.
Он рассказывает мне историю села. В 1652 году здесь была построена военная крепость для укрепления закамской зоны и защиты Российской империи от набегов степных кипчаков. Раньше деревня стояла на горе. Сейчас там — недавно восстановленная старинная церковь Святой Троицы и кладбище. Поселок же расположен вокруг холма, поднявшись на который, можно увидеть все его улочки, а за ними — засеянные озимыми поля.
– Особенно у нас весной красиво. Река поднимается и заливает все поля. В селе у нас с советских времен есть завод сухого обезжиренного молока. Но больше половины жителей работают на нефтяных буровых установках, которых очень много в наших полях. Чувствуете запах сероводорода? Это оттуда. Там более-менее приличный доход, поэтому в поселке у многих иномарки. Только доктор ездит на «четырнадцатой», — смеется Ильгиз Фоатович, держась за руль своей «Лады».
Нет никого за спиной
Мы идем к больнице — большому трехэтажному зданию.
– Я сам не местный, родился в селе Большая Атня. Отец — покойный уже — говорил: ты будешь офицером, а братишка — врачом, потому что врач и военный — две специальности, которые никогда не пропадут. Но сам я прибавил бы к этому списку еще одну специальность — педагог. Мои родители всю жизнь работали в школе. Я готовился после восьмого класса поступить в Суворовское училище, но не прошел четвертую медкомиссию. Встретив меня в деревне, наш районный хирург сказал: «Что ты мучаешься? Иди в медицинский». Он только одно предложение мне сказал, а я тихонько про себя решил, что буду врачом, и поступил. А братишка стал военным, – рассказывает Ильгиз Фоатович, энергично шагая по мощеной дорожке к больнице.
– По распределению попал в Новошешминск. После хотел вернуться в Казань, но встретил здесь женщину — она тоже врач, стоматолог, — женился и остался. Всем миром в конце 1980-х строили эту больницу. Три года назад по федеральной программе ее оснастили новым оборудованием. И сейчас, как видите, больница ничем не отличается от городской, — говорит он, и мы быстро идем по длинным светлым коридорам и приходим в хирургическое отделение.
Ильгиз Фоатович делит кабинет с еще двумя врачами — врачом общей практики Натальей Роменской и анестезиологом-реаниматологом Максимом Конанеровым. Это небольшая комната, окна которой выходят на внутренний больничный двор. Все очень просто, как в монашеской келье. Казенная узкая кровать стоит в углу, покрытая колючим шерстяным одеялом — здесь проводят ночные дежурства. Рядом деревянная тумбочка. А в другом углу — простой квадратный стол, под стеклом которого лежат фотографии, записки, календари. В шкафу — среди ряда медицинских книг с потрепанными корешками — толстый Коран.
– Сегодня суббота, короткий день. Если бы вы в будни приехали, то просто сидели бы в кабинете и ждали — свободной минуты не бывает, — говорит Ильгиз Фоатович, который решил показать мне больницу.
Мне выдают большой белый халат, и мы отправляемся на экскурсию. Больница наполнена звуками — голосами, хлопаньем дверей, звяканьем посуды на тележках.
– Что вам нравится в Вашей работе?
– В хирургии ты сразу видишь результат своего труда. Это очень рисковая, ответственная работа. Здесь в районе у нас, хирургов, нет никого за спиной. Мы должны сами принять решение в течение секунды и сделать правильный ход.
Это было на третий день моей работы в районе, к нам поступил больной с ножевым ранением брюшной полости. Все кишки наружу. Обычно в трудных случаях мы вызываем казанских специалистов, но времени не было. И мы с главным врачом пошли на эту операцию. Часа четыре колдовали. Главврач говорит: «Один не вытянешь, надо отправлять его в Казань». На следующий день его увезли, но можно было этого и не делать. Он уже через две недели приехал на своих двоих. До сих пор живой, прошло уже 26 лет.
Знаете, раньше у нас как бывало? На весь район оставалось всего четыре врача — анестезиолог, хирург, терапевт и педиатр. А сегодня основных экстренных специалистов нам хватает — работает 29 врачей.
– А сколько у вас операций бывает за неделю?
– Бывает, что ни одной. А бывает, что в неделю пять-шесть, или даже в день — три-четыре операции. К нам же со всех сел района приезжают, еще и из соседних районов.
Мы сидим на трассе «Казань–Оренбург». Это одна из самых опасных трасс — у нас тут овраги, повороты, овраги, повороты... Бывало, что за день поступало 17 пострадавших.
– Говорят, у каждого доктора должно быть свое кладбище. У вас оно есть?
– Слава Богу, на нем похоронены единицы. Был у нас случай — мальчишка от кровотечения из-за открывшейся язвы умер, делали мы ему две операции. Лет 32, холостой, из социально неблагополучной среды. После первой операции он проснулся и говорит: «Не хочу жить». Как ни пытались его спасти, он ушел.
Бывает, что ты оказываешь помощь человеку, но не все от тебя зависит. А сейчас же народ образованный — сразу пишут в прокуратуру, в Росздравнадзор. Это, конечно, лишняя головная боль. Но слава Богу, за меня никогда не краснели. Знаете, как мы говорим? Хирург — благородная работа, но неблагодарная. Поэтому я и получил второе образование, юридическое, в 90-е годы. Мы все бесправные, законов не знаем. Теперь могу, если надо, кого-то поставить на место законным способом.
– А заработка хватает?
– В принципе, хватает. У меня выходит около 30 тысяч рублей. Крутимся. Я получаю пенсию за выслугу лет и подрабатываю еще в двух местах: например, как приходящий доктор в Доме ветеранов. Жить-то надо на что-то. Кроме того, у нас свое натуральное хозяйство, картошка своя, мясо. У меня частный дом. Нам предлагали, когда строился трехэтажный дом медиков, взять четырехкомнатную квартиру. Но я говорю: нет, в деревне жить и не иметь возможности выйти и сорвать пучок укропа и лука для закуски...
– Семья у вас большая?
– Небольшая. Жена и две дочери. Старшая дочка работает в Казани стоматологом. Младшая пока в 10 классе учится. Если, говорит, никуда не поступлю, пойду в медицинский. У нее тактика хорошая, — улыбается Ильгиз Фоатович.
– Наталья Сергеевна! — окликает Ильгиз Фоатович выходящую из кабинета миловидную молодую женщину в белом халате и представляет ее мне. — Это моя вторая рука, медсестра, Наталья Бушенева. На операции должны быть два хирурга, но часто у нас специалистов не хватает. И она помогает.
Втроем мы идем в операционную. В больнице тепло, но здесь мы проходим через холодный каменный коридор, освещенный белым светом, делающим все вокруг немного нереальным, и останавливаемся перед двустворчатой дверью. На полу перед ней начертана красная линия и крупными буквами написано «Стоп». Входим в сумеречную зону — пустое предоперационное помещение с каменным полом. Гулко звучат голоса. В саму операционную меня не пускают — там стерильная зона. Я фотографирую через стекло стол, на который кладут больных. Запах озона и бледно-сиреневый свет кварцевой лампы.
– Здесь все происходит так, как вы видите в кино, — говорит улыбчивая Наталья Сергеевна.
Затем, когда мы уже вдвоем с хирургом возвращаемся в его кабинет, я спрашиваю:
– Сейчас популярны сериалы про врачей... В них правду показывают?
– Правду вам никто никогда не покажет, — резко отвечает Ильгиз Фоатович. — Это мыльные оперы. Правда намного жестче и страшнее. Не бывает так, чтобы, когда сердце остановилось — быстренько нажали на грудь и оживили. Бывает, по полчаса запускаем.
Мы возвращаемся в хирургическое мимо отделения скорой помощи, и в это время из дверей вывозят на тележке лежащего на животе молодого мужчину.
– Инфаркт миокарда. Нефтяник, — говорит нам проходящая мимо медсестра.
– Первую помощь оказали, в Альметьевский сосудистый центр повезли, — поясняет, помрачнев, Ильгиз Фоатович. — Сейчас 90 километров пахать. «Нефтяниками» зовут в больнице рабочих буровых нефтяных установок. К нам очень много больных оттуда привозят. С инфарктами, онкологией. Вредная работа. И все — молодые ребята. До 50 лет.
«Хотите посмотреть, как гниют люди?»
В своем кабинете он заполняет истории болезней. Вскоре приходит медсестра — встревоженная женщина со снимками легких в руках, рядом — ее муж, худой пожилой мужчина, который держится за грудь.
– Не бережешь ты своего мужа, — старается разбавить шуткой тяжелую атмосферу Ильгиз Фоатович, рассматривая снимок.
– Так как его убережешь? В поле работал две недели, вот и продуло...
– Ничего. Воспаление легких лечится. Сейчас сделаем УЗИ, посмотрим, какой уровень жидкости, если много — будем откачивать жидкость.
Когда они уходят, звонит телефон, после недолгого разговора Ильгиз Фоатович спрашивает меня:
– Хотите посмотреть, как гниют люди? Одного больного вместе посмотрим — если он не будет против.
– У этого больного был сломан позвоночник, и нижняя часть тела от пояса — неподвижна. У него уход хороший дома. Но у таких больных возникают осложнения, и их к нам на сохранение привозят... — объясняет мне по пути хирург.
В палате лежит мужчина лет 40, на его худые ноги наброшена пеленка. Ильгиз Фоатович разговаривает с ним на татарском. Мужчина спокойно дает возможность врачу вместе с медсестрой перевернуть его на бок. Затем врач начинают осторожно снимать с его ягодиц бинт с пластырем, на котором большие пятна крови. Я быстро отворачиваюсь и выхожу в соседнюю комнату, хотя перед моими глазами стоит и не уходит картина: глубокая красная дыра и то, как хирург из тонкого шланга заливает в эту дыру белую шипящую жидкость. От запаха лекарства начинает кружиться голова.
Ильгиз Фоатович вскоре выходит из палаты и, как ни в чем ни бывало, говорит:
– Ну что ж, идемте, отведаете нашей больничной еды.
И вот, мы сидим на тесной кухне — рядом с буфетом хирургического отделения. На столах стоят большие алюминиевые кастрюли и чаны, на которых красной и белой краской жирно написано «каша», «суп», «компот». Женщина в форме ставит тарелки на маленький стол у окна, покрытый клеенкой: гречневая каша с мясом, мясной гороховый суп, компот, хрустящий белый хлеб, пряники и конфеты.
– Я обычно дома ем — у меня дом напротив больницы. А иногда, когда времени нет, мы здесь перекусываем. Еда тут хорошая, как домашняя, — говорит хирург.
Он рассказал, что также ведет в больнице прием как эндоскопист и врач функциональной диагностики.
– Когда я поехал на учебу по направлению функциональной диагностики, меня спросили: «Что вы, хирург, тут делаете?» А я хотел на старости лет узнать, как сердце работает. Само-то сердце я видел, я его в руках держал, я даже зашивал его. Спросите, чего я только не видел! Пересадку органов разве что. Потому что это районная больница. Тут забываешь, что ты только хирург.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
