«Родился в рубашке с пуговицами»

Петру Калинину в июле этого года исполнилось 105 лет. Сам он уже больше десяти лет живет в ангарском Доме престарелых, где с ним и встретился корреспондент РП.

Ветеран часто повторяет, что враг был очень профессионален.

– Недооценивать немцев было опасно. Они как пресс давили нас в начале войны, а в конце сопротивлялись с не меньшим усилием. Выдавить их было сложно, все эти разговоры о том, как они якобы вприпрыжку бежали обратно, на самом деле — брехня, — отмечает собеседник РП. — Но мы были еще упертее. Ни черта не боялись! Только бой начинался, все мысли, сомнения, опасения отступали. Только вперед — иначе не выживешь. Страшно было между боями, когда сидишь в окопе, а по тебе палят издалека, почти наугад. Кругом дым, шум, свист разрывающихся снарядов, крики друзей, а ты даже сделать ничего не можешь — только ждать. Тут-то я и закурил. Вообще все курили, у каждого солдата был при себе кисет. Я свой до сих пор храню, хотя сразу после победы курить бросил. А на передовой придешь к старшине, он без слов тебе даст по две пачки махорки в каждый карман, на всех твоих солдат. Бомбили постоянно, а без махорки трудно пережить обстрел, хоть чем-то надо мозги и руки занять.

В письмах матери Калинин так и писал: «У меня все в порядке. Жду смерти». И это не было напускной бравадой.

– Смерть там была делом привычным и обыденным. Боялся, что можем проиграть бой, позволить неприятелю пройти чуть дальше по стране, а вот за жизнь свою не опасался. Возможно, подсознательно все же верил в слова матери. Постоянно мне говорила: «Петя, ты счастливый. Все у тебя будет хорошо, ты ведь в рубашке родился». А я всегда шутил: «С пуговицами, мам?».

Однако в семье долгое время считали, что на войне Петра убили. В 1943 году его жена получила похоронку.

– В письме моим родным было написано не «пропал без вести», а именно «погиб». То есть никакой надежды им не оставили. Жена, эвакуированная с сыном из Украины, где мы жили перед войной, на нашу общую родину в Сибирь, жила как раз у моих родителей. Так что о моей «гибели» сразу вся семья узнала, но одна только мать похоронке не поверила, — вспоминает Калинин. — Конечно, командованию трудно было предположить, что нам удалось выжить. Нас взяли в тройное кольцо: мы прорвали одно окружение, а там — второе, выбрались из этого пекла, а там еще и третье. В итоге, всего двое живыми выбралось. А после, обессиленные, мы не смогли пробиться к своим — попали в плен.

Полтора года артиллерист был в концентрационном лагере в Кельне. За это время он предпринял четыре попытки к бегству, и только последняя оказалась удачной.

– Ужаснее времени в моей жизни не было. Хотя по рассказам других пленных, понимаю, что у нас был не самый жесткий лагерь. Первый раз я сбежал буквально через несколько дней, сделав с товарищами подкоп. Нас было много, и все попались, прежде чем добрались до соседнего леса. Второй раз бежали уже меньшим числом, а затем разделились. Я продержался довольно долго: жил в лесу, меня подкармливала русская девушка, батрачившая у местных фермеров. Однажды, когда она передавала мне еду, нас заметил немец. Он «настучал», и вскоре меня схватили. После очередного побега и очередного пленения отправляли меня все в тот же лагерь. Плетьми, конечно, побьют, но не сильно, чтоб работать на следующий день мог. Каждый свой неудачный побег анализировал, и в следующий раз ошибок прежних не совершал. Последний раз мы бежали во время авианалета: днем, когда мы крыли крышу в полицейском управлении, прохожий русский парень крикнул нам, что этой ночью в двенадцать начнется бомбежка. Мы приготовились, и под грохот бомб успешно бежали из концлагеря уже в четвертый раз, — радостно вспоминает Калинин.

Петр к этому времени уже понял, что в лесах долго прятаться не получится — нужно как-то «легализоваться среди мирных жителей».

– Воспользовались продолжительной бомбежкой нашей авиации, и успели переодеться. Лагерная форма-то сразу в глаза бросалась — серая, а спереди красной краской решетка на всю грудь, сзади — красная «черва» во всю спину нарисована. «Прошерстили» мы первый попавшийся заброшенный дом в поселке. Нашли там старую одежду. Как сейчас помню, такая она ветхая была, что штаны натягиваю — они лопаются, пиджак надеваю — рукав, к чертям, отлетает, — рассказывает ветеран. — После мы разделились, спрятались в лесу, но долго там сидеть я не собирался — рано или поздно все равно ведь найдут. Да и еды там не было, на четвертые сутки я уже голодный как волк был. Решил выйти, кого-нибудь более-менее человечного с виду попросить дать еды. Присматривался к домам на окраине, заприметил парня лет 17, поляка, и решил с ним заговорить. Вот тут мне очень повезло — парнишка вынес мне еды, а потом уговорил своего хозяина-немца взять меня в работники. Польский похож на русский, мы с ним общий язык нашли, и он нам переводил. Немец, конечно, сразу понял, что я беглый пленный, так что я скрывать ничего не стал — говорю, не выдавайте меня военным, я много чего умею делать.

В итоге, фермер взял беглеца работать плотником.

– Этот немец показал мне старую мельницу, у которой сточился один из зубьев на колесе. Я сделал. Он заулыбался, говорит через поляка: «Стол нужен при мастерской, сделаешь?» Я давай чертить, показываю схему. Он: «Да ты инженер!» Так я у них и остался. Жена его принесла еще мне поесть — два яйца куриных, горбушку хлеба да молока. А я к тому времени и от еды-то такой отвык. В лагере хлеб из картона какого-то был, одно название. Молока я вкус вообще забыл. В общем, стал жить и работать у этих немцев за еду. Хорошие люди оказались. Сами от войны пострадали: часть их подворья растащили, сына на войну призвали. Он, кстати, вскоре бежал с фронта, они его прятали на сеновале, чтоб не расстреляли свои. И я там прятался, когда линия фронта подобралась ближе к поселку, — вспоминает Калинин.

Немцы, по словам артиллериста, все дома обошли перед отступлением, собирая более-менее пригодных к службе мужчин. Наконец, линия фронта оказалась впереди на западе от немецкой фермы, и Калинин смог выйти к союзникам.

– Освободили нас союзные войска, которые помогали нам с юго-запада — англичане и американцы. Какое это было счастье! Это была только осень 1944 года, до победы оставалось больше полугода, но ее запах уже чувствовался в воздухе. Там же забавный эпизод случился. Когда с союзными войсками на сборном пункте мы организовывали этапирование пленных, меня узнал один из конвоиров концлагеря: этот немец с удивлением заметил меня и как закричит: «Смотри-ка, гад, живой!». После четвертого побега они уж думали, я с концами сгинул. До этого-то они через неделю-две да вылавливали меня. В общем, похоронили меня тогда не только свои на родине, но и фашисты в лагере, — смеется ветеран.

В боях по Европе Калинин впервые за все время войны был серьезно ранен — осколком ему выбило правый глаз.

– Немного не дошел я до Берлина. Хоть меня не госпитализировали, и через три дня опять в строю был, но стрелять я уже не мог, поэтому отправили в тыл на обучение солдат, — с сожалением вспоминает артиллерист. — Особенно жаль, что по глупости «зарядило» осколком. Сидеть надо было тихо и незаметно — рядом немцы. А мы развели небольшой костерок, чтобы приготовить перекусить, жрать уж больно хотелось. Тут-то они нас и обнаружили, как давай обстреливать.

Однако сильнее всего ветерана ранило не то, как его встретила родина, а то, что его жена уже вновь вышла замуж.

– Тоню можно понять. Время было тяжелое, а у нее новорожденный на руках, — оправдывает жену Калинин. — Она работала в госпитале, где и познакомилась с одним военным с Украины. Туда они за ним и уехали. Сразу их найти не получилось — с прежними знакомыми жена больше не зналась.

Сам Петр после войны осел в Виннице. Со службы ушел, стал работать счетоводом в колхозе.

– Там после войны хоть не так голодно было, легче прокормиться — то кукурузу с поля принесешь, то картошки. Там же встретил Катерину, женился второй раз, сам построил дом — тогда негде было заработать столько, чтобы жилье купить. Потом родились дети — дочь и сын. Так и жили мы, вроде и неплохо. И вдруг, спустя года три, мне сообщают, что видели мою первую жену в Киеве, даже адрес знают. Недолго думая, еду туда — знакомлюсь, наконец, с сыном. Сначала представили меня как дядю Петю, чтобы сына не тревожить. Он же думал, что отец его погиб. Подружились с ним, каждый день он бегал ко мне. Я его плавать учил на Днепре. Привязался к нему, но вскоре уже возвращаться надо было. Перед отъездом сказал Тоне, что жду их в Виннице, не брошу их. Новый муж ее был в командировке, так что он оказался не в курсе нашей Санта-Барбары. Лишь по приезду Тоня рассказала ему, что я живой вернулся с войны, и она решила уехать с сыном ко мне. Приезжает, и узнает, что я уже женат, у меня двое детей. А тогда с этим строго было — общественность и обсудит, и осудит, и за тебя все решит. В общем, картина такая: председатель моего колхоза созывает товарищеский суд, прихожу я, а в клубе местном сидит весь колхоз, моя первая жена, вторая жена и всем скопом решают, с кем я жить буду. Представляете? До того нелепо, впору рассмеяться, но смотрю, женам-то моим совсем не до смеху. Суть да дело, сцепились они между собой прямо перед носом у председателя колхоза. Наконец, тот признал — решайте сами, я уже в ваши дела не лезу. В итоге вторая жена уехала с детьми к отцу в соседнюю деревню. А мы остались жить в Виннице с Тоней и старшим сыном Витей. Правда, на следующий день вторая жена отправила мне детей обратно — мол, сам и воспитывай. Я и взял. Второго сына тоже звали Витя, но чтоб не путаться стали звать Виталя. Дочь в итоге все-таки к родной матери вернулась. Я ее с тех пор и не видел, так как через пару лет все вчетвером вернулись в Сибирь, в село Биликтуй.

По словам Калинина, кроме климата, на Украине ему ничто не нравилось.

– Я так жить не привык. Взять хотя бы бани — не было у них такого. Они ж мылись в чиночах, корытца такие. Словно воробьи в лужах барахтались. Я так и не смирился с этим безобразием, с еще одним приезжим сибиряком вдвоем построил там баньку. И потихоньку приучили всех соседей-украинцев париться. А они раньше и слова-то такого не знали, — улыбается ветеран.

Но сложнее всего сибиряку оказалось привыкнуть к укладу жизни южных народов: на Украине основное занятие население — «земледелие и винопитие», шутит Калинин, а Сибирь живет в основном собирательством, охотой и рыбалкой.

– Вот этих занятий мне особенно не хватало. Там и лесов-то толком нет. Как вернулся на родину, с таким наслаждением в тайгу пошел, диких коз и уток пострелял, да на Китое поудил, — признается сибиряк. — Понял, как соскучился по холодной ключевой воде. На Украине же пили в основном юшку — это такой напиток фруктовый. К примеру, едут в поле работать, берут юшку с собой, на жаре она забродит, они хмелеют, и еще приговаривают — так, мол, работа быстрее спорится.

В Сибири Калинин стал работать плотником на лесном производстве, его руками построены плотины через местные реки и несколько сибирских поселков, в том числе Китой под Ангарском, куда позже он переехал из Биликтуя.

– На Украине мы дом продали, и новый построили уже здесь, в Биликтуе. А потом стали расти города вокруг, зверь ушел дальше в тайгу, а мы перебрались поближе к моей работе, на другую сторону Китоя. Сюда в Ангарск я переехал уже после смерти жены, — делится старейший житель города. — Дети разъехались, старший Виктор вообще на Камчатке живет. А тут все веселей — с каждым соседом парой слов перекинулся, вот и на весь день наговорился.

Несмотря на свой возраст, Петр Калинин каждый день делает зарядку и до сих пор сочиняет стихи, а несколько лет назад у ветерана завязалась переписка со знаменитым, ныне покойным, конструктором оружия Михаилом Калашниковым.

– У меня вышла книга воспоминаний о войне и годах службы, где я упоминаю Михаила Тимофеевича и его замечательные изобретения. К началу войны Калашников уже успел разработать инерционный счетчик выстрелов из танковой пушки, приспособление к пистолету ТТ для более эффективной стрельбы через щели в башне танка, а также счетчик моторесурса танка. Его модель пистолета-пулемета — вообще прорывной стала. Я же видел это и ощущал изнутри, о том и написал. Племянница моей жены жила в Ижевске рядом с Калашниковым. И частенько с ним сталкивалась в местной булочной. Однажды похвасталась ему, что дядя, мол, написал книгу, там и про вас есть. Михаил Тимофеевич попросил прислать экземпляр, а потом сердечно поблагодарил в письме за теплые слова о его изобретениях. Обсудили с ним историю российского оружия, современные тенденции — я ведь руку на пульсе держу, за новостями в этой сфере слежу. Горжусь знакомством с ним, пусть и заочным. Такая насыщенная трудом жизнь, долгая и до последнего дня деятельная, — рассуждает собеседник РП.

Собственный секрет долголетия ветеран объясняет по-военному четко.

– Первое: не кури! Всегда вспоминаю свою маму, как она мне говорила: «Петя, не кури! Братья вон дымят, а ты за ними не повторяй». Братья давно уж умерли, а я вот живой. Второе правило: нужно давать одинаково и отдых, и работу телу. Мыться каждый день. Как бы ни устал от дневных забот — вечером будь добр, доползи до душа. Физзарядка — ежедневное правило. Бывает, встанешь деревянный, а потом десяток приседаний у стула сделаешь, пару кругов вокруг дома пройдешь — глядишь, и расходился. Молодым вообще нужно всеми видами физической активности заниматься. Вспоминаю один случай в начале войны: выбираемся мы из оцепления, и нужно нам переплыть реку Збруч, это на западе Украины, река не сильно широкая, как наш Китой, но с таким же сильным течением. С двух сторон нас пулеметы косят, пули так и стрекочут по воде, а на каждом из нас полное обмундирование — шинель, противогаз, винтовка — в целом 15-17 кг веса. Входило нас в Збруч человек 120, а выплыл 61. И больше всего погибло не от пули, а потому что плавали плохо. Помню, выбрался на берег, еле ноги стоят, обернулся — в пяти метрах от берега десятки рук одни из воды торчат. Я подгребаю, и давай их за руки выдергивать, как морковку, — вспоминает ветеран. — И третий секрет долгой жизни: питаться нужно правильно и обходиться без алкоголя. Для Сибири правильное питание — это обязательно есть мясо, вегетарианцу здесь долго не прожить. Алкоголь же вечная беда всех россиян: во многих семьях, к сожалению, стало привычным делом выпить за столом. И этой нездоровой привычке молодежь учится с детства у родителей.