Донбасский синдром

Украинские беженцы на территории палаточного лагеря в городе Донецке Ростовской области. Фото: ИТАР-ТАСС/ Александр Рюмин

Почему завышенные требования украинских переселенцев к России — нормальная реакция психики

Сергей Крылов

31 октября, 2014 10:10

9 мин

Следственные органы СКР по Хабаровскому краю возбудили уголовное дело в отношении жителя краевого центра за призыв «гнать беженцев поганой метлой». 1 октября хабаровчанин разместил на Youtube видеообращение, в котором обвинил переселенцев из горячих точек Украины в иждивенчестве: что они претендуют на рабочие места, места для своих детей в детских садах, лезут без очереди и вообще (цитата) «борзеют».

Начиная с августа 2014 года, Хабаровский край принял около полутора тысяч жителей юго-востока Украины. Некоторые из них в глазах чиновников и жителей уже обрели дурную репутацию, отказываясь работать и выезжать из ПВР. Но медики считают, что завышенные запросы и обиды переселенцев на российские власти — не сознательное вредительство, а клинически описанная реакция психики. О «синдроме беженца» корреспонденту «Русской планеты» рассказал клинический психолог амбулаторного психотерапевтического отделения № 1 Хабаровской краевой психиатрической больницы Игорь Любачевский.

– Мы с вами жили в Советском Союзе, где темы беженцев практически не существовало. Эта проблема для нашей страны очень и очень новая, она возникла лет 30 назад вместе с войной в Афганистане, конфликтами в Нагорном Карабахе, Грузии, Чечне, распадом СССР, — говорит эксперт. — Механизмов решения этой проблемы в Российской Федерации пока не так уж и много: просто их еще не успели наработать. Наша страна только учится обходиться с перемещениями больших количеств людей и не всегда знает, как правильно вести себя с ними.

Организационных трудностей предостаточно: размещение людей на местах, обеспечение их жильем, другими социальными условиями, документами — все это порождает огромную бюрократическую машину, которая, вместе с оказанием поддержки людям, создает напряжение и у самих переселенцев, и у окружающих людей. Хабаровский край не случайно стал таким местом, куда везут беженцев с Украины: у нас уже есть хороший опыт работы с переселенцами из подтопленных районов. В том числе и с точки зрения психологии. Я знаю очень много коллег из Центра медико-социального сопровождения, которые работали с подтопленцами. Вместе с тем механизм работы с беженцами, как я уже сказал, только налаживается. И ждать легкой и мягкой адаптации приехавших людей не приходится.

В психиатрии есть такое понятие посттравматического стрессового расстройства. Людям оно знакомо как «синдром беженца», или «афганский синдром», или «синдром палестинских беженцев». Очень много терминов придумано, чтобы описать состояние людей, потерявших свой дом, работу, документы, близких — одним словом, тех людей, у которых из-за войны, наводнения или землетрясения разрушилась полноценная привычная жизнь. Людям приходится бросать все в спешке и бежать, оставаясь практически голыми.

А если выезжает человек трудоспособный, которому 30–40 лет, и особенно если он мужчина, то представьте его состояние: он все потерял и вынужден переезжать на новое место жительства. В психологии есть понятие среднего возраста, когда мужчина должен уже чем-то обладать: то есть у него должны быть дом, семья, работа. Когда он все это теряет, это сильно бьет по психике. Мужчины это сложнее переживают, чем женщины. Женщины лучше адаптируются, а мужчины быстрее валятся, у них отчетливей проявляются симптомы депрессии, различные зависимости, они запросто могут впасть и в алкоголизацию. Мы более хрупкие, потому что нам очень трудно говорить о собственных переживаниях.

Я часто слышу, когда о переселенцах говорят: вот, мол, много людей работоспособного возраста понаехало, а делать ничего не хотят. Но те, кто так говорит, просто не знают, что в посттравматическом состоянии полноценно заниматься какой-то деятельностью — переехать и резко начать строить свой дом или сразу пойти на работу — очень сложно. Это состояние играет интересную шутку с нашим организмом: взрослые люди порой превращаются в маленьких запуганных детей. Люди могут впасть в апатию и не двигаться, даже сознание может отсутствовать. Это в остром случае. А в менее острых случаях человек действительно «превращается» в ребенка и не может выполнять действия, которые раньше выполнял хорошо. Восстанавливать документы, устраиваться на работу, искать жилье он не способен физически.

Это состояние имеет свое время: посттравматическое стрессовое расстройство может наблюдаться в течение полугода. Это нормальный период адаптации после такого потрясения. В Хабаровске переселенцы появились не так давно, и вполне возможно, что проявление таких расстройств и состояний мы еще будем наблюдать. Я не говорю, что у всех, но тенденция общая такая.

Сейчас многие размещены в пунктах временного пребывания для беженцев, с ними продолжается работа, в том числе по оказанию психологической поддержки. Они должны пережить свое потрясение и снова начать жить. Это почти как заново начать ходить.

В чем опасность посттравматического состояния? В экстренной ситуации ты набрал воздуха в легкие, остался жив, а выдохнуть не смог. И только потом, когда ты в безопасном месте, начинаешь выдыхать и понимать, что твой организм уже истощился. Бежал, бежал ты, допустим, от зверя. Адреналина много, ты убежал, а потом понимаешь, что дальше у тебя нет сил даже на ходьбу. Вот что такое состояние посттравматического стресса, которое переживают жертвы войн, землетрясений, наводнений и других бедствий.

С этими людьми надо разговаривать о том, что произошло, чтобы они максимально детально вспомнили, от чего убежали. Потому что те события, которые уже почти стерлись в памяти, все равно продолжают влиять на эмоциональное состояние человека. Для того чтобы преодолеть этот этап, необходимо вспомнить и проговорить эти вещи какому-то близкому человеку, которому ты доверяешь. Тогда можно будет найти причину своего состояния и решить ее.

Те, кто не понимает этого, не должны забывать, что люди вообще-то приехали к нам просить помощи. Они потому и беженцы, что «бегут» оттуда, где совсем плохо, туда, где безопасно. Человек приезжает в незнакомый регион, являясь при этом русскоговорящим, но не знающим местных законов, местной бюрократической машины. Ему, конечно, дадут какое-то место временного пребывания, предложат работу, но при этом сразу требуют соблюдения определенных регламентов. А у него ничего нет, и все, что ему остается — просить. Если у нас с вами есть квартира, машина, семья, уверенность в будущем, то все, что есть у него — на нем. Он — как пожилая женщина в исламском государстве, которая все ценное носит на себе, потому что если мужчина ее выгонит, она останется хоть с какими-то вещами.

Нужно понимать, что он в этом состоянии находится, а ты — у себя дома, в своей тарелке. Беженец пребывает в неопределенности, он не знает, что делать дальше: возвращаться, не возвращаться, что там в семье, что там с домом, как вообще сейчас жить, как жить в этой стране, которая то ли наша, то ли не наша, которая сильно изменилась… Все это создает определенные проблемы и у самих беженцев, и у людей, которые воспринимают их как каких-то попрошаек или иждивенцев.

Я поясню, что такое иждивенчество. Иждивенчество — это позиция человека, за которого много чего решают другие люди. Представьте себе детей из детского дома: за них решают, во что одеваться, как питаться, как жить, когда вставать, когда ложиться спать. Часто мы слышим, что многие воспитанники детских домов — иждивенцы. Действительно, такая проблема в детских домах существует. Вынужденные переселенцы тоже попадают в похожую ситуацию, когда их жизнь становится жестко регламентированной. Чиновниками, специалистами миграционной службы, соцзащиты, сотрудниками каких-нибудь комитетов солдатских матерей и так далее. Все социальные службы к этому подключаются. А если механизм не отлажен, то жизнь как у марионеток получается: вам туда идти, или туда, или сюда. А ведь это не дети, у этих людей еще вчера все было нормально! У любого человека в такой ситуации включается механизм сопротивления внешнему влиянию. Отсюда и позиция: «Я беженец, почему я должен это делать».

Представьте себе, переселенцу вроде все дают — и тут же говорят, что он беженец, он иждивенец, почему не идет работать… А он три дня в Хабаровске, никого не знает, но ведь ему действительно нужно с кем-то оставить ребенка, каким-то образом накормить семью, которую он изо всех сил старался увезти как можно дальше от войны и смерти. Он находится в посттравматическом, беспомощном состоянии. Он, может быть, шнурки сейчас самостоятельно не зашнурует, а его спрашивают, почему он «борзеет» и не воюет.

И прежде чем задавать такие вопросы и нападать на переселенцев, надо взять небольшую паузу и спросить себя: а нормально ли я сам сейчас реагирую на происходящее? Почему я злюсь? Неужели все действительно лишь черное и белое?

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе