Новости – Общество
Общество
Человек железобетонный
Юрий Песков. Фото: Марина Меркулова
Бывший гендиректор «Ростсельмаша» Юрий Песков рассказал «Русской планете» о том, как один из главных советских заводов сумел не распасться вместе с СССР
22 сентября, 2014 18:54
27 мин
Бывшие ростсельмашевцы, узнав, что я еду к Юрию Пескову, по-отечески дают наставления:
– К Пескову? И он согласился? Ну, ни пуха!
– Ты только не волнуйся. Говорят, он уже не такой резкий.
– Но терпения все же наберись. И будь кроткой.
Рабочие завода обожают травить байки о взрывном характере бывшего генерального директора «Ростсельмаша». Я говорила с десятками людей, заставших его руководство, и у каждого была своя излюбленная история. Рассказывали, как за остановку производства Юр Саныч ругал всех, на чем свет стоит. Как швырял по кабинету телефоны. Как якобы хлопал дверьми всех центральных кабинетов страны и чуть ли не до трещин стучал кулаками по трибунам.
При этом все рассказывается с такой гордостью, что ясно: правда это или нет, Песков для завода — точно эпоха. Самобытная, неоднозначная и противоречивая.
«Учтите, я не подарок»
От Ростова до села Новомаргаритово 100 километров тянущейся посреди полей дороги. Поля с одной стороны пересекают стройные лесополосы, с другой, вдоль линии горизонта, тихо плещется Азовское море. Полдень. Чайки, покружившись над водой, перелетают дорогу и лениво рассаживаются на полях.
Вдоль морского берега, между полей и расположено село.
Широкий двор за черными коваными воротами издалека похож на вход в какую-нибудь администрацию: несколько зданий, высокие деревья, видны флаги России и Ростовской области. Со скамейки дома напротив поднимается высокий, могучий мужчина и подходит, протягивая руку.
Юрий Александрович Песков — статный, широкоплечий богатырь под два метра ростом крепкого, подтянутого телосложения. У него даже не солдатская — генеральская выправка. Ясный пристальный взгляд и твердый голос. То, что можно было принять за администрацию, оказывается его двором.
– Все, что вы здесь видите, посажено и выращено моими руками, — улыбается он, заметив, как я завороженно верчу головой по сторонам. В этом саду, кажется, есть все. Или в этом лесу?
– Учтите, я не подарок, — начинает разговор Песков, и сразу же вспоминаются все наставления ростсельмашевцев. — Со мной трудно работать — слишком много знаю. Я за руку здоровался с Хрущевым, обнимался с Брежневым и до Ельцина включительно был прямо связан со всеми правителями. Впрочем, ладно, давайте к делу. Вы зачем приехали?
Безстанковое общество
Вообще Песков собирался быть летчиком. Он и ростовскую спецшколу ВВС для этого окончил. Так, наверное, и произошло бы. Но во время одного из прыжков с парашютом ударился о высоковольтную линию. Благо, еще не запущенную. Он лежал в госпитале, когда Хрущев приказал сократить армию на 500 000 человек. На этом его карьера летчика закончилась.
В 1954 году, после поправки он пошел устраиваться на «Ростсельмаш».
– Инвалиды нам не нужны, — ответили ему в отделе кадров.
– И я ушел на радиаторный завод, — вспоминает Юрий. — Там я проработал больше семи лет и прошел всю его школу, все станки. Но цель — вернуться на «Ростсельмаш» — поставил еще тогда, когда меня туда не приняли. Пообещал себе, что не просто буду работать на этом заводе, но и стану его директором.
***
– Вы как-то сказали, что уровень развития государства зависит от общего уровня развития машиностроения.
– Да. Именно так, — кивает Песков.— Уровень развития машиностроения определяет общий уровень развития государства.
– Могли бы объяснить, почему?
– Наше заготовительное производство — собственные литье и паковка — находится в загоне. Литейные цехи, кузницы — сейчас все остановлено, все потушено. Мы не льем блоки, двигатели, цилиндры, поршни — ничего не делаем. И это только малая часть. Все, что мы могли бы производить сами, мы покупаем за границей. В результате этого произошла стопроцентная деквалификация нашего общества под названием международной интеграции. Мы больше не хотим заниматься заготовительным производством, потому что это очень дорого. Дешевле выходит купить чужое.
– А как это связано с деквалификацией общества?
– Сейчас объясню. От уровня развития заготовочного производства зависит уровень развития станкостроения. Это высокие технологии, а мы просто не готовим для этого кадры. Посмотрите список специальностей в ДГТУ в 90-х годах и в 2014-м. Вы не увидите там того, для чего этот институт создавался. (Прежнее название Донского государственного технического университета – Ростовский институт сельскохозяйственного машиностроения. Создавался он для подготовки кадров к индустриализации и изначально входил в состав «Ростсельмаша». — Примеч. РП.). Все это — фундаментальная наука, развитие которой напрямую говорит о развитии потенциала страны. А наука, как фундаментальная, так и прикладная и отраслевая, получит развитие в том случае, если мы восстановим и создадим свой технический потенциал в машиностроении. О чем может идти речь сейчас? Нам не надо работать над повышением качества купленного двигателя — это сделает страна-производитель. А мы его снова купим. Понимаете, дело не только в деквалификации всего рабочего класса, но и в научно-технической отрасли. В совокупности это и определяет общий уровень развития государства.
– Что нужно сделать, чтобы решить эту проблему? С чего нужно начинать развивать машиностроение, чтобы, в конечном счете, развивать государство?
– С развития структуры внутри этого государства. Чтобы решить эту проблему, нам нужно восстановить пять отраслевых министерств: минавиапром, минавтопром, минсудпром, миннефтепром и минсельхозмаш. Плюс военно-промышленный комплекс. Потому что общее машиностроение всегда работало на базе этих министерств. Сельхозмашиностроение — очень металлоемкая отрасль. Трактора, комбайны, плуги, косилки — все это огромное количество металла. И, конечно, ряд технологий. Раньше минсудпром, например, делало нам цилиндры как специалисты по гидравлике. Все, что применяли другие министерства по электронике, мы переносили на комбайны и применяли у себя. Когда одновременно нормально функционируют эти пять министерств, они взаимодополняемы. И все возникающие проблемы решаются внутри них самих.
***
Заходит однажды Песков в свой кабинет и видит: на широком столе для совещаний лежат пятнадцать грудных детей и кричат невпопад во весь голос. Он молча закрывает дверь, идет к секретарше.
– Это заводские мамы оставили, Юрий Александрович, — объясняет она. — Они тут ждут вас.
– Пусть заходят, — говорит Песков и через пару минут к плачу младенцев в его кабинете прибавляется еще и женская истерика.
– Так! — говорит Песков. — Вы истерить пришли? Этим не возьмете, можете даже не стараться. Я железобетонный. Есть проблема — давайте решать.
«Я не стеснялся в выражениях»
– Когда я стал директором, моими задачами были создание стабильного коллектива и запуск нового комбайна.
– Вы сами их определили или они и так были очевидны?
– На заводе была страшная текучка кадров. Понимаете, в таких условиях невозможно было просто нормально работать, не говоря уже о запуске чего-либо нового. Эту проблему надо было решать в первую очередь, и мы разработали четырнадцать социальных программ. Это было необходимо для того, чтобы создать стабильный коллектив.
– Среди них была и жилищная? Все ростсельмашевцы, с которыми я разговаривала, одной из главных мотиваций для работы называли быструю возможность получить бесплатное жилье.
– Это было первоочередной задачей. Мы строили общежития, гостинки, квартиры и устраивали за ними живую очередь из заводских работников. Второе — мы своими же силами построили больницу, которая теперь известна как вторая областная. Еще. Тогда ж толком есть было нечего. Мы организовали собственное подсобное сельское хозяйство, и на заводе появился свой магазин. Появились на производстве и финские бани, и разгрузочные комнаты отдыха, и бильярдные. Знаете, какие там очереди появились?
– А с мамочками и детьми что вы тогда решили?
– Проблему детских садиков. Они говорят: «Юрий Александрович, нам некуда детей девать, как работать?». Я ответил, что знаю об этом. К тому времени мы уже занимались этим вопросом, и весь процесс я обещал контролировать лично. Мы вот что сделали. Цех, где больше тысячи человек, сам себе строил сад, а мелкие цеха для этого объединяли. Каждую неделю один день посвящался стройке, и так всего было построено 54 сада. На заводе было много матерей-одиночек, для них это было особенно важно.
– А много женщин работало на «Ростсельмаше» в ваше время?
– 53, а то и 54 процента. Они — работяги получше, чем мужики. Мужики — это в основном, слесаря, ремонтники. А вот на производстве, особенно на точечной сварке, замену женщине не найти.
– Они более внимательны?
– Они более дисциплинированы и исполнительны. А мужик что? Иду в день зарплаты через цех и вижу, сидят: домино, бутылка. Молча подхожу и разбиваю эту бутылку об колонну. Раскину и домино. Если не поняли чего-то, то я всегда объяснял снова русским языком. Предельно русским. Я не стеснялся в выражениях — что бы там не запрещали, из языка слов не выкинешь.
– А материально наказывали?
– Очень редко. Все мы жили на одну зарплату, в том числе и я. Если рабочий получал 140 рублей, моя зарплата была 385. Я и жил в обычном доме, недалеко от завода. Сходите сейчас в эту квартиру и ужаснитесь.
– Что еще вы делали по социальным программам?
– По ним же открыли и спортивный комплекс: футбол, гандбол, бассейн. Много чего делали, всего и не перечислить. Но надо понимать, как это было важно: именно из всего этого и складывался стабильный коллектив.
– Но, несмотря на результаты, стройку всего этого иногда называют «кровавым методом». Вы сами как-то говорили, что на заводе была высокая смертность.
– Да. Потому что смерть одного человека — это тоже высокая смертность. У нас было много производственных травм. Особенно, когда на заводе работали условники или тюремщики — их было достаточно много. Но я же говорю: тогда некому было работать. Чтобы решить эту проблему, нужно было создать стабильный линейный персонал. Этого мы и добивались, разрабатывая и воплощая все эти социальные программы.
***
Полный ответ на этот и другие вопросы я нахожу в книге Пескова «Жизнь, отданная хлебу России»:
«Трехсменная работа без выходных под лозунгом “давай-давай” — при количестве временных рабочих вдвое больше, чем постоянных — это сверхчеловеческие усилия. Их хватало только на то, чтобы давать «штуки». Но ведь кроме этого нужно было давать еще и качество. Это была работа на полный износ, адская, смертельная — и в переносном, и в буквальном смысле. У нас пошли травмы с летальным исходом, а каждый такой случай — это всесоюзное ЧП. Это обком, это министерство, это сводка в Совмин, и на всех инстанциях это обсуждается. А где же нам было взять квалифицированных рабочих? Хотя бы просто постоянных, чтобы уже на месте обучать? И как можно было позволить себе работать в две смены и с выходными, если мы в три и без всякого отдыха не успевали справляться с заданиями? Нам спускали план, но выполнить его было невозможно».
«Я же не виноват, что думаю наперед»
«Мне стало ясно, — напишет Песков в той же книге, — что России нужен совершенно другой комбайн. А точнее — другой взгляд на комбайны. Нужны были принципиально новые подходы к проектированию, к самой идее зерноуборочной машины. Надо было, прежде всего, подумать о человеке, который будет на ней работать, и о резком увеличении производительности — не на проценты, а в разы».
Через много лет на сайте «Ростсельмаша» описание этого периода сожмут до нескольких строк: «В начале 1980-х коллектив приступил к разработке и внедрению в производство высокоэффективных зерноуборочных комбайнов семейства “Дон”. Это был седьмой по счету переход завода на производство новых машин».
Юрий Александрович говорит, что другой задачей для него как для директора стал запуск нового комбайна. В ответ на вопрос, почему для него это было так важно, он рассказал целую историю, которую между тех строк не прочитаешь:
– В 1973 году, когда создали комбайн СК-5 «Нива», Изаксон (Создатель «Нивы» и генеральный конструктор Таганрогского ГСКБ. — Примеч.авт.) уверял, что это — лучший комбайн мира. Но как можно было с чем-то сравнивать, если нас за границу не выпускали? Мы ж просто не видели ничего другого. Кроме того, когда запустили «Ниву», восстал весь Советский Союз. Столько говорили об этом комбайне, столько от него ожидали. Все думали, что вот он сейчас облегчит труд комбайнера и позволит убрать больше урожая. На деле оказалось, что нет. Тогда я все-таки добился разрешения на выезд и отправился в Германию на завод «Клаас». Что я там увидел! Как можно было говорить, что «Нива» — лучший комбайн, если он негоден по сравнению с той техникой, которую была в Германии? Я понял, что нам нельзя было ставить наш комбайн на производство, когда залез вовнутрь их комбайна и начал разбираться, из чего все это состоит. В Германию нашу делегацию отпускали на три дня, но нам хватило суток — мы собрали их проспекты и улетели домой.
Вернувшись на «Ростсельмаш», Песков пришел к генеральному директору Василию Александровичу Иванову и начал рассказывать все, что видел.
– Нельзя, говорю, нельзя было ставить на производство «Ниву», — сказал Песков.
– Сегодня в России кроме нас некому создавать комбайны, — ответил Иванов. — Но я не знаю, сколько мне осталось жить, хотя точно знаю, что за это время новый комбайн уже не создам.
Так они и разошлись, но идея запустить новый комбайн Пескова уже не оставляла.
– Я создал на заводе группу из трех человек, и мы около года после работы, каждый день с шести часов вечера и до полуночи, закрывались в кабинете и творили, — вспоминает он. — Чтобы запустить новый комбайн, нужно было полностью менять компоновку завода. Разрабатывали цеха, корпуса, задания строителям на проектирование и, конечно, примерную конструкцию нового комбайна. За нами следили и Иванову докладывали. Он вызывал меня и спрашивал, что у нас там происходит. Я говорил: «Не беспокойтесь, все расскажу вам, но немного позже. Без вас никаких решений принимать не буду».
Так и сделал. Помню, когда все было готово, пришел к Иванову, развесил штук тридцать ватманов по его кабинету, приказал накрыть кое-как стол и начал докладывать. Эта презентация длилась с трех часов дня и до полуночи. Объяснял, показывал, убеждал… В итоге Иванов повторил то же самое: «Моей жизни на это не хватит, не хватит и твоей. Я бы не советовал тебе выносить это на широкое обсуждение».
– Василий Александрович, ну хотя бы попробовать можно? — не сдавался я.
– Попробовать можно, — ответил Иванов. — Я мешать не буду. Но и помощи от меня не жди.
Так я пошел на красный свет. Поехал в ЦК КПСС и такую же презентацию устроил Фролову (Зав. отделом машиностроения ЦК КПСС — Примеч. авт.). Он идею поддержал. Министр тракторного и сельскохозяйственного машиностроения Синицын еще ничего не знал. Когда он приехал к нам на завод, мы показали ему «Ниву» и объяснили, что выше себя этот комбайн уже не прыгнет. И чтобы обеспечить большую производительность, надо запускать новый комбайн. Как он тогда разозлился! Начал кричать на меня: «Мальчишка! Сынок! Ты что творишь! Что ты понимаешь? Мы «Ниву» поставили на производство! Ни-ву!» «И что? — говорю ему. — Надо снимать ее». Был скандал. Но я повторял: «Вы можете снять меня с работы, но мысли из моей головы по поводу того, каким должен быть комбайн, вы выбросить не сможете». Я же не виноват, что думаю наперед, а эта система все время толкает меня назад или заставляет топтаться на месте. Я не был согласен на эти условия.
В итоге Синицына сняли с должности и поставили вместо него Ежевского. Первое, что он сделал, это вызвал меня и сказал, что готов поддерживать.
Вышло специальное постановление ЦК, которое помогло нам работать. Для того, чтобы запустить новый комбайн, было разработано 1400 наименований комплектующих изделий, которых в СССР практически не было. Закупили несколько комбайнов за границей, привезли их в Солнечногорск и начали проводить испытания. Вскоре поняли, что такие комбайны сделать не можем: у нас метрическая мера, в Штатах другая. Нам не подходила их схема, поэтому мы решили с нуля создавать все свое.
В 1980 году Ежевский поручил «Ростсельмашу» подготовить два комбайна к XXVI съезду партии. И мы справились с этой задачей. Прямо по шоссе отправили своим ходом новую технику в Москву. Меня только туда не пустили. Все знали мой взрывной характер и подумали, что лучше пусть все обойдется без срывов. Мало ли что.
На выставке на ВДНХ новые «Доны» стояли в специальном закрытом павильоне. Туда приехали все члены политбюро, в том числе и Леонид Ильич Брежнев. Рассказывают: заходит он, смотрит на эту машину и спрашивает: «Неужели это сделали мы?»
Так началась история комбайна «Дон». Уже в 1980-м году мы получили указание сделать 15 таких машин к уборке. Но, отправив их в Азербайджан на испытание, провалились: производительность получили, а в очистке ошиблись и в итоге потеряли много зерна. Пришлось переделывать конструкцию очистки комбайна, а в связи с этим и главный конвейер сборочного цеха. Причем без остановки производства. Справились. На «Ростсельмаше», кстати, он работает и по сей день.
Гайдар
Во время хаоса 1991 года Песков позвонил Гайдару и спросил, что теперь «там» собираются делать с «Ростсельмашем». «Нам же хлеб надо убирать» — объяснил. Егор Тимурович его внимательно выслушал, а потом говорит: «Юрий, что же ты так за страну волнуешься? Ты за себя волнуйся, решай свои вопросы. А нужен будет России хлеб — мы купим хлеб. Нужны будут комбайны — и их купим». «Тогда мне ясно, куда вы приведете страну», — ответил Юрий Александрович и повесил трубку.
***
– И что вы решили делать дальше?
– Решил сохранять «Ростсельмаш», что же мне как директору еще делать. Но делать это, как вы понимаете, было нелегко. Завод начали уничтожать.
– Как это происходило?
– В этом же 1991-м Кравчук (Первый президент Украины. — Примеч. ред.) принял решение прекратить всякую кооперацию Украины с «Ростсельмашем». А мы 55% комплектующих от них получали, причем основу: двигатели, бортовые редуктора и огромную массу других комплектующих. Это был первый мощный удар по заводу. Но через два-три месяца мы организовали все, что было нужно, в России. Правда, советских министерств уже не было, и сделать это удалось только благодаря моим связям. Я был знаком с директорами крупнейших тогда предприятий.
Второй удар нанесло решение о прекращении производства мостов — важнейших для нас деталей — на Таганрогском комбайновом заводе и переориентации его на выпуск легковых автомобилей. Решение было согласовано с председателем правительства России Черномырдиным. Тогда нам удалось совместно с Белоруссией организовать производство мостов в кооперации, и мы вновь продолжили выпуск комбайнов. Параллельно с этим шла модернизация «Дона-1500».
В общем-то, так и справлялись.
Уйти
Конец 1995-го. Совещание о выходе «Ростсельмаша» из критического состояния в кабинете у Черномырдина. Виктор Степанович подписывает разработанную программу, откладывает бумаги и, глядя на Пескова, устало говорит: «Как ты нам всем осточертел. Когда ты уже уйдешь на пенсию?».
В кабинете моментально воцарилась тишина. Все, кто был здесь, знали взрывной характер Юрия Александровича, и были уверены, что сдерживаться он сейчас не станет. Песков себя пересилил. Молча собрав документы, он встал из-за стола, подошел к выходу и, обернувшись, сказал Черномырдину напоследок: «Виктор Степанович, спасибо вам большое за столь высокую оценку моего труда. Ноги моей больше не будет в этом кабинете, и руководить «Ростсельмашем» я больше ни минуты не буду». Ушел.
***
– И вы правда с этой минуты бросили «Ростсельмаш»?
– Вы же понимаете, что до этого я не собирался уходить с завода. Когда ушел, мне еще и 60 не было. Вполне мог и хотел продолжать работать. Но позволить себе после этого оставаться на «Сельмаше» я уже не мог. Совещание у Черномырдина было в самом конце года, а 2 января 1996-го я собрал совещание на заводе и объявил, что ухожу. Но бухгалтер мне сказал, что я не могу этого сделать, пока не подпишу баланс за прошлый год. Я знал эти правила и не мог пойти против них. Доработал до весны, все сделал и ушел.
– И вы правда с этой минуты бросили «Ростсельмаш»? — снова повторяю тот же самый вопрос.
– Я перестал руководить заводом, но оставить его на волю судьбы не мог. Да и как? Я всю жизнь отдал «Ростсельмашу», все силы. Для чего?
Остаться
1999 год. «Ростсельмаш» собираются банкротить. Песков, узнав об этом, пошел к губернатору области Владимиру Чубу.
– Вы же понимаете, что остановить наш завод — это значит оставить страну без хлеба, — сказал Песков.
Губернатор выслушал его и ответил, что ничего уже сделать не может: объявить «Ростсельмаш» банкротом — указание из Москвы.
***
– Но зачем это надо было делать?
– Я говорю тебе то, что сказали мне. Естественно, это нельзя было так оставлять. Выйдя из кабинета Чуба, я позвонил Ельцину. Он спросил, сколько мне нужно времени, чтобы навести на заводе порядок. Я попросил полтора года. «Хорошо, — ответил Борис Николаевич. — Я скажу Чубу, чтобы это время он тебя не трогал».
– Вам хватило этого времени?
– Да. Тогда мы с директором «Ростсельмаша» Покровским нашли инвесторов — холдинг «Новое содружество». Он и сейчас руководит «Ростсельмашем». Именно благодаря ему завод продолжает работать.
– Как вы поняли, что «Новому содружеству» можно доверять?
– Я задал им всего два вопроса. Спросил, что они собираются делать с заводом, и как будут рассчитываться с текущими долгами по зарплате. Они пообещали продолжать выпускать комбайны и с долгами рассчитались в срок. Я понял, что могу доверить им дело своей жизни и помог: выступил за них в СМИ, объявил, что продаю свои акции «Новому содружеству». Это был сигнал для ростсельмашевцев, и за ними последовал коллектив. Сейчас я — советник этого руководства и полностью поддерживаю их политику.
– Что вы делаете на «Ростсельмаше» как советник?
– Мы оговорили сразу, что ни в какие финансово-экономические дела завода я влезать не буду. Единственное, чем хочу заниматься — это доводить комбайны до совершенства. Это мое хобби, я болею этим. Конечно, могу высказать директору свое мнение о чем-либо тет-а-тет, но решение принимает он. И это правильно. Я поддерживаю ту работу, которая сейчас ведется на «Ростсельмаше». Мальцев (Нынешний генеральный директор завода. — Примеч. ред.) ведет абсолютно верную техническую политику.
– Чем именно она верна?
– Когда я еще был директором, понял: инженерную мысль всегда нужно держать в напряжении. Если оно отсутствует, то на предприятии наступает застой. Мальцев с этой задачей справляется. Кроме того, видны результаты работы «Нового содружества». «Ростсельмаш» освоил все классы комбайнов — Vector, Acros, Torum — и все их модификации. Освоил на своих предприятиях все навесные и прицепные оборудования, которые обеспечивают 100%-ное использование комбайна на уборке всех культур. Плюс кормоуборочные машины, всю систему жатки.
– Над чем, по вашему мнению, «Ростсельмашу» сейчас важно работать?
– Выпуск комбайнов — это только часть машиностроения. Другая большая часть — тракторостроение. В состав «Ростсельмаша» входит тракторный завод «Верситайл». Но вот сравни: в советское время мы выпускали около 600 тысяч промышленных тракторов, а сегодня — 7000. Заводу необходимо осваивать этот кластер, и этот вопрос обсуждался на встрече Медведева и Голубева (Василий Голубев — губернатор Ростовской области. — Примеч. авт.).
Вообще сегодня наше собственное производство — 60%, остальное — импорт. Но само качество производимой техники теперь нельзя сравнить с тем, что выпускал завод раньше. И я, как советник руководства, вижу, что это их заслуга — Константина Бабкина, Дмитрия Удраса и Юрия Рязанова (Руководство «Нового содружества». — Примеч. авт.). Мы говорим о том, что «Ростсельмаш» входит в пятерку мировых производителей сельхозтехники — это, конечно, их заслуга. Но, знаете, не менее важная заслуга — это то, что завод сегодня в принципе сохранен.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
