«Трудно в 30 лет надеть нос и пойти к детям»

Пять лет назад томичка Наталья Шимина бросила ради волонтерства должность главного редактора и карьеру в СМИ. В интервью РП она рассказала, как и почему создала школу по обучению больничных клоунов, и чего стоит каждая улыбка ребенка.

– Я родилась в поселке Тяжинском Кемеровской области. Работала в Мариинске в районной газете «Вперед». Два месяца корреспондентом, потом стала главным редактором. Как результат журналистская премия «Золотое перо — 2009» в двух номинациях за творческий подход в освещении жизни района.

В 2008–2009 годах мы начали организовывать благотворительные акции, например, развозили по малообеспеченным семьям подарки на Новый год. Тогда же впервые я написала статью о детях без попечения родителей «Палата брошенных детей» — это был первый визит в больницу. В любой детской больнице есть такая палата, там лежат отказники, пока родители решают, оставлять ребенка или нет, или пока их не лишат родительских прав.

Вскоре мы всей семьей переехали в Томск. Я стала работать журналистом в издательском доме, возглавляла три издания, и одно из них — детский журнал. Так я еще ближе познакомилась с благотворительной деятельностью. Однажды было задание — пойти на рождественскую сказку по библейским мотивам и сделать материал. Там впервые столкнулась с большим числом детей с ограниченными возможностями: дети с ДЦП, синдромом Дауна, аутизмом. Я растерялась, стало жутко, страшно. Но чем больше погружалась в это, тем быстрее сложилось какое-то неформальное общение с родителями, и я стала лучше их всех понимать. Оказалось, что эти дети с безграничной душой. Они с добротой и теплотой относятся к людям. Это был волшебный вечер. Захотелось делать какое-то маленькое и настоящее чудо. Начала больше узнавать о благотворительности в Томске.

– В 2010 году я работала в благотворительном фонде, откуда меня направили на одно мероприятие, где как раз был клоун. Его звали Лёпочка Сосискин — бесшабашный, веселый, настоящий. Когда клоун работал с детьми, я видела их реакцию. Как они раскрываются, улыбаются. Им нравилось!

Лёпочка Сосискин оказался милой девушкой Мариной Мыриной, с которой мы потом долго разговаривали. Она мне призналась, что у нее давно было такое желание — сходить в детскую больницу, хоть она и коммерческий клоун. В итоге мы собрались и отправились в отделение онкогематологии при Областной Клинической больнице в Томске. Этот поход все и определил.

Там к нам вышел мальчик Ваня. Мы думали, что выбегут дети, но он вышел один. У нас с собой был живой кролик, мы даже и не знали тогда, что нельзя было его проносить. Потом Ване дали морковку, чтобы он покормил зверька. И его большие карие глаза засветились. Он улыбался очень искренне. Я посмотрела на его маму, а она рыдала навзрыд. Я испугалась, подошла узнать, может быть, что-нибудь не так сделали, а она ответила, что это первые за полгода эмоции Вани.

Наталья Шимина. Фото из личного архива

– Рак крови. И самое удивительное, что, по словам мамы, ребенок уже не воспринимал процедуры, лечение — привык. А на клоуна так положительно отреагировал. Мы с Мариной оттуда вышли и подумали: каждый день ходишь на работу, что-то делаешь, а есть дети, которые полгода вообще не испытывают радости. Никто не будет с ними играть. Только процедуры. Это сильно освежило, воодушевило и впечатлило. Вернулась домой и перерыла весь интернет. Забивала в поиске слова «клоун» и «больница». Нашла много информации, что такая игровая терапия существует уже не первый год и не только за рубежом, но и в России.

– Мне позвонили из детской городской больницы и попросили прийти в травматологию к очень тяжелому мальчику. Девятилетний Леша пришел в себя после ДТП и неделю ни с кем не разговаривал. Родители были в реанимации и могли не выжить, на фоне всего происходящего умерла бабушка. Когда он пришел в себя, врачи не знали, что ему вообще говорить.

Я увидела его со спины, а у него рука и нога в растяжках, сам весь такой тоненький и золотой крестик на шее. Это маленькое тонкое тельце. Глаза пустые. Заходит Марина, вся перепуганная в образе своего клоуна, и у Леши что-то мелькнула в глазах. Когда мы кролика достали и начали кормить, наступила полная тишина. В какой-то момент мы услышали его хриплый голосок: «Можно я покормлю?» Для нас тогда время будто остановилось. В итоге Леша попросил прийти к нему через неделю. Естественно, мы пришли, но не только к нему, а прошли все палаты на пяти этажах.

После этого Марина сказала, что ей нужен партнер. Я говорю — надо искать. Она говорит: «Ничего не знаю, ты будешь моим напарником».

В первый раз, помню, была в костюме большой серой мыши. Все дети пытались меня кормить. Я не знала, что делать, пыталась подыгрывать.

Потом нам позвонили из ортопедии. Мы решили, что не вывезем. Решили, что будем делать школу. Через СМИ нашли отклик. Все спонтанно вышло. Появились какие-то люди, провели кастинг. Все были такие смешные, хорошие, добрые. В 2010-2011 годах появилась команда «Партнеры по радости», а потом уже настоящая серьезная организация.

– В клоунаде нет, это слишком специфичная деятельность, но если говорить о благотворительности в целом, то да, значительная. По России, да и в том же Томске есть разные организации, которые хотят получать гранты, как местные, так и государственные, например президентские. Я не хочу сказать, что мы чем-то лучше других, нет. Просто чем больше претендентов, тем меньше шансов. Есть какая-то тема, на которую точно дадут денег, но мы в нее просто не попадаем.

А дети ждут, они знают, что мы придем. Они даже между собой общаются и говорят новеньким, что не стоит бояться и расстраиваться, ведь со дня на день придут клоуны. Мы не можем их оставить, даже если в этом году останемся без финансирования.

– Мой муж поверил в меня, поддерживал. Конечно, было сложно в 30 лет надеть нос и пойти к детям. Я считаю, что любой может надеть костюм и создавать видимость чего-то серьезного, но не всякий может посвятить три часа детям в больнице. Поэтому для меня это такая история, которая стоит всего, что я сделала и еще сделаю для детей. Есть выгорание, это норма, но у меня тыл надежный. Моя 10-летняя дочь Анна — тоже в команде. Преподавала даже семинар по пальчиковым играм.

Фото из личного архива Натальи Шиминой

– Есть такая статистика жесткая, но правдивая. Из 200 пришедших волонтеров на кастинги и школы, которые даже могут пройти обучение, остаются всего четыре. Прошлый, 2014 год, был очень тяжелый, нам потребовалась некая перезагрузка команды. Основные причины просты — взросление, окончание университета, свадьбы, построение семьи. Поэтому и покидают проект. Еще — переезд. В нашем проекте никто просто так не уходил, а только из-за важных жизненных обстоятельств.

Есть момент профессионального выгорания. Бывают люди, которые уходят на полгода, мол, им надо отдохнуть, подумать. Но если человек уходит, он уже не возвращается, а здесь всегда нужна практика. Когда клоун не обучается, он перестает быть интересным для ребенка, и дети прямо об этом говорят. Каждый выход дает новый опыт, поиск нестандартных решений, знания о разных подходах в общении с ребенком, родителем или медицинским персоналом.

– Порой возникали жизненные обстоятельства, и клоун не мог идти с этим. Сам человек не мог нести свое плохое настроение к детям. У нас же есть профессиональный кодекс больничного клоуна. Один из пунктов говорит о том, что ты не можешь посещать больницу, если накануне произошло серьезное душевное потрясение или чувствуешь, что не в силах пойти. Ценно, когда человек может в таком признаться. И сказать, что не может себя разрушать и ребенку давать псевдоигру или псевдоэмоцию. Больничная клоунада строится на искренности отношений между ребенком и клоуном, твоим делом, внутренней мотивацией.

Сейчас у нас есть штатный психолог, которая проводит тренинги. Поэтому мы знаем, как человек может себя повести в той или иной ситуации. Выявляем уровни тревожности, поведение в стрессовых ситуациях.

С этого года у нас новая команда, более профессиональные отношения. У нас есть график работы, тренинги обучающие. Здесь мы стараемся работать как профессиональная организация.

– С ней очень сложная ситуация. Она сама заболела раком крови, была на грани жизни и смерти, поэтому на какое-то время выбыла из проекта. Она единственный клоун, который до последнего времени, да и сейчас тоже, ходит в детскую онкологию. Помимо этого она является послом доброй воли по донорству костного мозга.

Когда она ездит в Санкт-Петербург на лечение, она и там ходит в детский онкологический центр и в реанимацию в образе клоуна. Недавно был наш первый с ней совместный выход в детскую кардиологию за последние два года, на протяжении которых она боролась с болезнью. Она и как прежде бесшабашный, веселый клоун. Я ее стараюсь беречь, поэтому в инфекционные отделения она не ходит. Работает со сложными и тяжелобольными детками, и знает, как это делать, и какую игру им дать.

– Никак, мы такого не делаем. У нас есть график с тремя выходами в неделю. Все отделения разные: травматология, кардиология, хирургия, ЛОР, эндокринология и все остальные. Больничные клоуны ходят парами, в согласованное с больницей время и день. Мы не делим детей на больных и тяжелобольных, мы работаем с ребятами, которые попали в трудную ситуацию, мы создаем для них пространство, где они могут играть, мечтать и не быть одинокими.

– Как я уже сказала, у нас есть выходы в онкологию. А хосписа детского в Томске попросту нет.

Если говорить о детях, которые ушли, то на моей памяти таких было четверо. На самом деле это очень грустно и страшно. Ты приходишь в отделение, работаешь и никогда не вникаешь в уровень серьезности заболевания ребенка, но все понимаешь.

Дети-пациенты открыты к общению и не только берут от тебя что-то положительное, но и дают много света и тепла. Бывает такое, что ты играешь с ребенком, уходишь, возвращаешься через пару недель и понимаешь, что его больше нет. Что он к тебе больше никогда не выйдет.

У нас была такая история с Мариной, имени мальчика я называть не буду. Мы разыгрывали с ней репризу «Конфета» и выходило так, что моя Забава съедает конфету. А клоуны же существуют всегда на конфликте, за счет этого достигается комический эффект. Я в какой-то момент съедала эту конфету, а Марина этого будто не замечала, но это видели все остальные дети. И вот ко мне подходит этот мальчик лет семи, и начинает меня журить. По-детски, но на полном серьезе говорит: «Ты что, не понимаешь? Ты знаешь, что такое дружба? Друзей может быть очень мало, а ты взяла и съела эту конфету!» Я в образе клоуна это все дослушала, дожевывая конфету, да-да, говорю, больше так не буду. Он сказал, что сильно ругать меня не будет и велел так больше не делать. А дальше, по второй репризе, я должна была за спиной Марины выпить воду, но мы с ней переглянулись и решили, что так делать не стоит. Он настолько проникновенно с нами говорил всегда, и родители его радовались такой реакции. Никто вообще не думал, что что-то может пойти не так. А потом ему сделали весьма серьезную операцию, но его это не спасло, и он ушел…

– Все наши знания по детской психологии в этих случаях никак не могут помочь, это надо осознать и пережить. Мы вновь пришли в это отделение позже, но не смогли построить нашу репризу. Всегда вспоминали, что этот мальчик сидел вот в этом углу, всегда кидал какие-то реплики.

Мы прекрасно понимаем, что нельзя жалеть детей, а надо создавать атмосферу чуда, игры. Очень важно, чтобы каждый из наших ребят даже в такой период жизни чувствовал себя ребенком, а не каким-то больным. Знаете, как это удивительно? Вот ставят, например, ребенку капельницу, делают прокол на руке, ему больно, а он зажимается и говорит: «Я не плачу, все!» А потом вспышка, и через секунду он с этой одной свободной рукой продолжает игру. Такие маленькие победы помогают и нам, взрослым людям со своим внутренним миром, не сдаваться и идти в ногу, преодолевая жизненные сложности. Наверное, это самое тяжелое в больничной клоунаде: идти к детям, несмотря ни на что.