Новости – Люди
Люди
День бомжа
Дом ночного пребывания в Вологде. Фото: Алла Нивина
Корреспондент «Русской планеты» выяснила, кто попадает в ночлежный приют в наше время
6 марта, 2014 07:57
22 мин
Помоги себе сам
Директор Андрей Волков работает в доме ночного пребывания практически с самого его создания и считает, что в девяти случаях из десяти до последней черты людей доводит пьянство. Среди бездомных можно также встретить жертв «черных» риелторов, погорельцев и детдомовцев, однако истории превращения граждан в бомжей довольно типичны.
– Если раньше 95% проживающих были бывшими заключенными, то сейчас таких три человека. Основную массу проживающих я называю «бытовыми» бомжами. Как они свои истории преподносят? «Я такой хороший, с женой не сошлись характерами. Ушел из семьи, оставил все жене и ребенку», дескать, «все заработаю сам». Но происходит срыв и запой: потерял работу, другую найти не смог — и покатилось. Рано или поздно человек оказывается на помойке. В семью вроде бы готов вернуться, но уже не нужен. Оказывается здесь. Если хочет подняться — это видно. Но подняться трудно: родственные связи потеряны, друзья отвернулись, как специалист деградировал, — описывает стандартную историю Андрей Волков. — У нас, как у Горького — «На дне». Дальше опускаться некуда. При нынешней социальной политике с этого «дна» подняться практически невозможно. К нам приходит порядка двухсот человек в год, и за все 20 лет нашей работы к нормальной жизни вернулось человек 20.
Андрей Волков вспоминает один из тех редких случаев, когда бомжу удалось «выйти в люди», правда, фамилии своего бывшего постояльца не называет:
– Николай приехал на Вологодчину из солнечной Молдавии, на лесоповал. Зарабатывал деньги, отсылал домой. В этот момент развалился Советский Союз, а у него украли документы. Человек «повис» здесь: восстановить документы сложно, поскольку он гражданин другого государства. Потом работы не стало, — оказался у нас. Тем не менее, руки золотые, с головой все нормально — начал зарабатывать. Поехал в посольство, восстановил документы, но так и остался жить в Вологде. Сейчас он занимается грузоперевозками, — рассказывает директор ночлежки. — Получилось, что с «дном» чуть соприкоснулся и тут же от него отпрыгнул. Видел Николая последний раз год назад — все у него было нормально.
Андрей напоминает о крылатой фразе из романа Ильфа и Петрова «спасение утопающих — дело рук самих утопающих» и подчеркивает, что его учреждение помогает тем постояльцам, кто хочет помочь себе сам — бегает по инстанциям, ищет работу. В первую очередь бездомным восстанавливают документы.
– Если у человека есть регистрация, он может встать на учет в службе занятости и работать. Может комнату снять и получить свой угол. Это небольшой трамплин, но ведь у человека, когда он приходит к нам, нет вообще ничего, — объясняет директор учреждения.
Правда в том, что большинству бомжей трамплин не нужен и живут они одним днем: есть крыша над головой да ежедневный паек, и ладно. Многие, пережив зиму, летом снова уходят на улицу, однако бывшие заключенные и детдомовцы в этом обществе занимают особое место.
– Недавно мы приняли человека, которому 52 года, из них 33 он отсидел. Представляете? Кроме жизни «на зоне» он другой жизни не знает, а его надо поставить на какие-то рельсы, социализировать, — продолжает Андрей. — Отдельная история — детдомовцы. Они привыкли к тому, что государство их обеспечивает, и иждивенческая привычка у них остается. Работать не хотят. Дали квартиру — сначала меняют ее на комнату с доплатой, деньги проедают, потом продают и комнату. В конечном итоге приходят сюда — «Дайте материальную помощь». Как им помогать? Они не хотят трудиться!
В ночлежке два отделения на двух этажах — мужское и женское, мужчин больше раза в три. Дом ночного пребывания переполнен: рассчитан на сорок мест, а постояльцев больше пятидесяти. «Излишек» умещается на двухъярусных кроватях, которых достаточно много в мужском отделении.
Первые полгода бомж может жить здесь бесплатно — такой срок отводится на восстановление документов, поиск работы или оформление пенсии. Дальше бездомному придется платить по 69 рублей в сутки.
Каждый день постояльцы получают сухой паек — лапшу быстрого приготовления, каши, консервы, хлеб, чай, сахар. Алкоголь категорически запрещен. Нарушитель тут же оказывается на улице.
Один из жильцов по имени Михаил условиями проживания доволен. Однако о том, как оказался бомжем, мужчина рассказывает неохотно.
– Из тюрьмы вышел «в никуда». Мне было негде жить, не во что одеться, вот я сюда и обратился — меня взяли. По правде сказать, я доволен. В тепле, сытый — мне лично всего хватает, — делится Михаил.
А после признается, что жена с ним развелась, с дочками не общается, родители умерли, и теперь он надеется устроиться в интернат — это и будет его возвращение к нормальной жизни. Правда, в этом деле Михаилу нужна помощь местной администрации.
Впрочем, рассчитывать на пенсию по старости или инвалидности здесь могут не все. Для двух человек камнем преткновения стал вопрос гражданства. Один из них — бывший киевлянин Александр Георгиевич. Сейчас он лишен обеих ступней, ходит на коленках, позади волочатся пустые штанины.
Когда злоключения Александра только начинались, он был здоров, полон сил и уверен, что без дела и крыши над головой не останется: в 1990 году Александр оставил в Киеве жену, сына и дочь, выписался из квартиры и уехал к родне в Казахстан. Там его застал развал Советского Союза.
Александр Георгиевич провел в рабстве у цыган несколько лет. Фото: Алла Нивина
– В Казахстане в то время гонения были: если русский, значит, должен или сидеть, или уехать. Одно из двух. Я там срок получил — в карман анашу сунули, — спокойным негромким голосом рассказывает Александр Григорьевич. — У меня паспорт был не российский, а советский. Когда освободился, сказали, что мои документы в архиве находятся. Пришел туда, а там ответили — «Нету твоих документов». Сделали из меня бомжа. Куда ни ходил — бесполезно. Стена. Потому что русский, потому что денег нет.
Родственники Александра в итоге перебрались из Казахстана в Тверскую область, хотел уехать из Актюбинска и он сам — к матери в Стерлитамак, но не вышло.
– Таможня два раза не пропускала — у меня была только справка об освобождении. На третий раз я пошел в прокуратуру. Говорю: так и так, не знаю, как уехать из вашего прелестного края к матери в Башкирию.
Прокуроры выслушали и оформили документы на депортацию, но не полностью — в бумагах не хватало какой-то печати. Из-за нее российская таможня могла отправить киевлянина обратно в Актюбинск. Поэтому на одном из перегонов на российской территории проводница открыла Александру дверь, чтобы он спрыгнул с вагона. Так в 2006 году киевлянин, наконец, добрался до Стерлитамака.
– В Башкирии мы с матерью ходили в паспортный стол, чтобы прописать меня к ней. Начальник паспортного стола мне сказал: «Пока не поедешь на Украину, не получишь там документы, не расторгнешь все с Украиной — до свидания. Потом мы тебя здесь на льготных условиях устроим». А как я поеду через границу?! Одну уже переходил — кубарем с поезда, —спокойно продолжает Александр Георгиевич. — Я сам русский. У меня мать, родственники здесь. Я не имею права проживать в России?
В то время Александр и его мать приняли постояльца, который жил у них четыре месяца и пообещал киевлянину хорошую работу. Ради нее тот поехал в Ростов-на-Дону. Однако на вокзале Александра никто не встретил, и ему пришлось искать работу самостоятельно. С двумя справками на руках — об освобождении и депортации из Казахстана — выбора не было. Пошел на поля, к корейцам. Через девять месяцев мужчине стало ясно, что денег ему не заплатят.
– Знают, что без документов. А куда я пойду? В милицию? Бесполезно. 1 января я пошел в Ростов — 17 километров прошел в летних туфлях, приморозил ноги. Поначалу не обращал внимания, хотя тяжело было ходить: бичевал по подъездам, по вагончикам. На третий день мне стало плохо, не смог встать на ноги.
Помогла ему проходившая мимо женщина — вызвала скорую помощь. Та отвезла в социальный центр, где ему ампутировали обе ступни. Полтора года Александр лечился в городе Шахты, а потом снова поехал в Ростов — в местный комплексный социальный центр по оказанию помощи лицам без определенного места жительства. Хотел определиться, что делать дальше и надеялся, что ему помогут восстановить документы.
Около храма рядом с социальным центром Александр нашел собутыльников, и в итоге заночевал там же, где и пил. Под утро его обнаружили цыгане. Налили стакан водки — и киевлянин очнулся уже в машине, которая везла его в неизвестном направлении.
– Они меня сначала в Курск привезли, потом в Псков, Мурманск, а потом в Вологду.
У цыган Александру пришлось побираться. Милостыней он собирал по 7-10 тысяч рублей в день, а если приносил меньше — его били.
– У цыган в рабстве очень много людей! Надоело мне с этими цыганами до не могу! Я в жизни никогда не побирался! Четыре раза от них бежал — находили. Прямо к милиции подъезжали и забирали. А как я с ними справлюсь?
Вологодская полиция задерживала Александра два раза, когда он просил милостыню прямо на дороге. Сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и отпустили. А когда снова повстречали его на дороге с протянутой рукой, один из полицейских сжалился и отвез бомжа по его просьбе подальше от города, а заодно и от цыган.
Александр неделю бродил по округе, пока не вышел к какой-то церкви. Местная служительница позвонила настоятелю, вызвала полицию и всем миром они все же нашли приют несчастному — Александра отвезли в дом ночного пребывания в Вологде, где он с тех пор и живет. И по-прежнему боится встречи с цыганами.
– Надо нож купить. Случись встретиться — наверное, придется на себя грех брать, — обреченно говорит Александр. — Если посадят — хоть «квартира» будет.
Александр почти потерял надежду вернуть себе статус и права гражданина: паспортно-визовая служба требует доказать, что на 1992 год он имел гражданство Российской Федерации. Для этого нужно сделать массу запросов — где родился, женился, где проживал, однако украинское посольство молчит.
Юристы дома ночного пребывания решили пойти другим путем: органы внутренних дел сейчас проверяют, не совершил ли Александр каких-либо преступлений, и по окончании этой проверки вопрос о восстановлении документов будет решаться в суде.
Женское отделение ночлежки находится этажом ниже, — спуститься туда можно по узкой винтовой лестнице. Как и среди бездомных мужчин, среди женщин преобладают люди преклонного возраста. Постоялицы помоложе невольно обращают на себя внимание.
Александре 36 лет и у нее двое маленьких детей: годовалый в больнице, двухмесячный — в доме ребенка. Директор дома ночного пребывания Андрей Волков говорит о ней так:
– Девять братьев и сестер. Поддержки не получала и не ждет, живет сама по себе. Как дальше будет жить, я не знаю. Ни образования, ни специальности нет.
Сама Александра рассказывает о себе сбивчиво, сильно волнуется, еле сдерживает слезы. По лицу видно, что девушка периодически выпивает. Шесть лет назад ей уже доводилось жить в ночлежке, а сейчас она вышла из заключения и обнаружила, что с прежнего места жительства ее выписали родственники.
– Домой меня не пустили — там сестра командует. Я приехала не к ней, а к матери, а она — «Это мое жилье, моя территория». Думает, что я жить пришла, — говорит женщина. — Жила у знакомой, но поругалась и ушла. А куда идти? Девчонки сказали — «Иди обратно в дом ночного пребывания». А я боялась идти сюда снова.
Александра попадает в ночлежку уже во второй раз. Первый был у нее еще до тюремного срока. Фото: Алла Нивина
Александра говорит, что в своих бедах винить исключительно себя она не может:
– Как объяснить? Судимость у меня не воровская, просто я была крайняя. Я была с ребятами, а они пошли на кражу. Когда их поймали, я оказалась соучастником.
Спрашиваю про детей.
– Этот человек меня подставил! Знал, что у меня ни жилья, ни работы нет. Обещал: «Ты не будешь работать, у нас все будет хорошо». Оставил с детьми, а мне выкручиваться!
Сейчас Александра занята восстановлением документов и поиском работы. На мой вопрос о том, хочет ли она вырваться из порочного круга, отвечает:
– Вырваться-то я вырвусь, лишь бы люди не мешали. Меня путают постоянно: так делай, а так — не делай. Я послушаю — и все наоборот выходит. Когда сама делаю, что-то получается.
Нину Ивановну из поселка Шексна в вологодский дом ночного пребывания направила служба соцзащиты.
– Когда мы с мужем развелись, он алименты мне не платил. Я одна тянула троих детей. У меня накопился долг за квартиру года за четыре — больше ста тысяч рублей. Меня стали таскать по судам – «Плати или выселим». Зря я этого побоялась. На улицу бы не выселили — просто жилье бы меньше дали, и все. А я решила продать квартиру. Деньги разделила между сыновьями. Младший купил комнату в общежитии, средний поехал с женой в круиз, а старший погиб. Все денежки потихоньку разошлись: пока они были, нужна была и мама, как денежек не стало, так и мама стала не нужна.
Нина Ивановна неудачно продала четырехкомнатную квартиру и оказалась на улице. Фото: Алла Нивина
Однако всех денег за четырехкомнатную квартиру Нина Ивановна так и не получила, а поскольку на руках у нее никаких документов о сделке не осталось, оспорить в суде она ничего не могла.
– Я еще живу в квартире, а они ее уже продали. Новый хозяин пришел — все мои вещи на улицу выкинул: «Иди куда хочешь — квартира моя», — рассказывает Нина Ивановна. — Встретила друга одного из сыновей: остановил машину и спрашивает — «Как живешь?». А я тачку с железом везу на металлолом сдавать — «Вот так и живу». Он тут же Леше позвонил: «Если ты мать не пристроишь, я тебя больше не знаю!». Буквально через два дня они ко мне приехали.
В то время средний сын Нины Ивановны переехал в город Сокол, и мать поначалу жила у него. Потом встретила мужчину и два года жила с ним, не оформляя отношений. Но после смерти сожителя по требованию его родственников Нина Ивановна освободила его жилплощадь.
– К тому времени сын с женой двоих детей из детдома взяли, так вроде я там уже лишняя. Жилье снимают — то там поживут, то тут.
Временное прибежище Нина Ивановна нашла в социальной гостинице поселка Кадуй, но только на год. Работала сторожем на местном рынке, поднакопила денег. Через год служба занятости направила женщину в колхоз.
– Сначала кормила коров, потом доить научилась и в доярки перешла. Но меня начал беспокоить участковый — нет прописки. И зарплаты не дают. А у меня там ни родных, ни знакомых, никого. Чувствую, что деньги кончаются. Через месяц узнала, что работники не получают зарплату уже полгода. Собралась и уехала.
Вернувшись в Шексну, Нина Ивановна подалась в сиделки. Полгода жила в деревне, ухаживая за старенькой бабушкой.
– Бабушка лежачая была — я ее на ноги поставила. Под руки ее водила, массаж делала, таблетки давала вовремя. Бабушка у меня на ноги встала, а потом взяла да и брякнула детям, что «если меня Нина до смерти не бросит, то я ей дом отпишу». У детей отношение изменилось, пришлось и оттуда уехать. В общем, попутешествовала, как лягушка.
Однако такие путешествия не прошли для Нины Ивановны бесследно. На нервной почве у нее отнялись ноги — до колена их не чувствовала. Попала в больницу.
– Тогда мне ничего не надо было, ни к чему не стремилась, умереть хотела, — признается женщина.
После этого соцработники направили Нину Ивановну в вологодский дом ночного пребывания
– Цель появилась, жить захотелось и здоровье стало лучше. У меня планы такие: накопить денежек и купить какой-нибудь домик в деревне. Дешевенький. Прокоротать оставшуюся жизнь где-нибудь на природе. Хочется, чтобы огород был, банька своя, двор. Я бы скотинку еще держала — скотину очень люблю.
Накопить на дом Нина Ивановна надеется с пенсионных и заработанных денег. Пенсия ей будет положена через год, а работает она ночным сторожем — охраняет частный дом. Думает об одном — лишь бы здоровья хватило.
К вечеру в ночлежку возвращаются работающие постояльцы. По словам одного из них — Валентина, большинство бездомных устроились дворниками или грузчиками, хотя некоторые находят работу и по специальности. Сам Валентин тоже работает дворником — за 7 тысяч рублей в месяц, от которых всецело зависит, поскольку в свои 65 лет получить пенсию не надеется, так как всю трудовую жизнь провел в Казахстане. И хотя паспорт гражданина Российской Федерации он все-таки получил, минимального трудового стажа, необходимого для получения пенсии, так и не набрал.
– Конечно, стаж у меня есть, и не пять лет, а больше — работал сварщиком, плотником, слесарем. Но когда я ходил в Пенсионный фонд, мне сказали: где ты работал до 1992 года — не считается. А я в 1992 году сюда приехал, и все здесь кручусь, — рассказывает Валентин Владимирович. — Когда мать переехала в Казахстан, я еще маленький был — пять лет. Решил на Родину съездить — все-таки здесь дядьки-тетки жили, братья двоюродные. На машине поехал выпивши, и слетел с трассы. Милиция меня задержала, забрала паспорт, отпустила под расписку, а паспорт оставила у себя. Потом меня освободили из зала суда — а паспорта нет. Как в Казахстан уедешь? Документы, что я гражданин России, не мог получить одиннадцать лет. Запросы туда шлют — Казахстан не отвечает. Только когда уполномоченному по правам человека написал, что милиция потеряла мой паспорт, мне выдали новый.
За прошедшие одиннадцать лет Валентин работал где придется, жил у родственников, пока те были живы.
– Воровать приходилось. Потом меня посадили, — вспоминает Валентин, и в его голосе слышится тревога. — Сейчас уже и мать умерла, и родственников нет. Вообще никого нет. Жена в Казахстане осталась. Заболей — и все, на улице окажешься. Здесь скоро надо будет платить за жилье, а вдруг работы не будет? Где деньги брать?
Теми же вопросами задается и 55-летний Федор, который, как и Валентин, работает дворником за те же 7 тысяч рублей.
– Я бы хотел что-то свое найти: чем быстрей, тем лучше. Но хотел бы уйти так, чтобы не возвращаться сюда. Здесь режим, можно сказать, детский: около 10 вечера все уже в койках, — нехотя поясняет Федор. — Я стремлюсь куда-то, но пока ничего не получается. Хотя мизерная работа есть — на жизнь хватает. Но мне кажется, до пенсии я не доживу. Да бывает, и жить-то не хочется.
– До 1992 года в Советском Союзе была статья о борьбе с бродяжничеством и попрошайничеством, существовала огромная сеть так называемых лечебно-трудовых профилакториев (ЛТП). Если человек в течение двух недель не устраивался на работу, к нему приходил участковый — грозил пальчиком. Если человек не понимал, его определяли в ЛТП, и там он трудился. Плохо или хорошо, но своим трудом он приносил пользу.
Потом эта масса людей выплеснулась на улицу, и никто не знает, что с ней делать. Добавьте сюда «горячие точки», которые выкинули на улицу море народу. Добавьте беженцев и погорельцев. Какая армия людей бродит по улицам России? Исследование показывает, что к нам приходит всего лишь пятая часть бездомных. С коллегами в Москве мы посчитали, что по всей стране за пять лет через наши 68 учреждений прошло 2,5 миллиона человек. А айсберг весь внизу, — говорит Андрей Волков.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
