«Идешь по лесу, а там следы от снегохода — и кровь вокруг»

Егерь Дмитрий Рыжков. Фото: Алина Ярхамова

Корреспондент «Русской планеты» отведала шурпы в заповеднике у егеря

Алина Ярхамова

30 октября, 2014 13:51

12 мин

Центрально-черноземный заповедник им. Алехина знаком всем курянам — большинство посетили его еще в детстве со школьной экскурсией. Среди 102 заповедников России курский входит в пятерку самых маленьких по площади — 5200 гектаров. За сохранностью природного богатства здесь следят егеря или — если официально — инспекторы по охране территории заповедника.

При словах «егерь» или «лесник» неизменно возникает образ бородатого сурового мужика с ружьем наперевес, но как оказалось, современный егерь выглядит немного иначе — при въезде на Стрелецкий участок меня встретил улыбчивый молодой человек 28 лет с короткими светлыми волосами. Ружье у него, правда, тоже было, но, как и положено, — в чехле.

– Не могу я в городе, мне там скучно, — говорит мне Дмитрий Рыжков, пока мы на служебной «Ниве» ранним утром едем по заповедной степи. — Иногда и здесь, правда, бывают такие моменты, когда ничего не хочется, однообразно все, когда все эти луга, леса, поля и степи просто видеть не могу. А потом ничего, отпускает. Как на любой работе.

Дима уже четыре года живет с женой на кордоне — посреди леса в небольшом домике. В самом заповеднике он работает уже десять лет, но в должности егеря — только последние четыре. Закончил КГУ по специальности математик-программист, но в городе не остался — вернулся в поселок.

– Как так вышло, что я лесником работаю? Женился после института, жить где-то надо было. Вот я и пришел к начальству — дайте какую-нибудь работу, чтобы жилье было. В Курске не хотелось оставаться. Вот меня лесником и устроили. Так и живем.

На своем участке Дима занимает руководящую должность — участок поделен на обходы, к каждому прикреплен инспектор, который следит именно за своей территорией, а Дима следит за работой на всех территориях.

– Я делаю объезд по всему участку, смотрю, чтобы не было нарушений разных. Закон у нас очень жесткий — даже нахождение на территории заповедника посторонних лиц запрещено. А таких любителей много — грибы пособирать, травки разные для чая. С бродячими животными идет борьба. На днях на границе две собаки косулю загрызли. У нас все лесные массивы обнесены сеткой и этим пользуются и браконьеры, и вот, собаки. Животные уходят на поля кормиться, и браконьеры их на снегоходах или на машинах к границе гонят, те в сетку упираются — и все, бежать больше некуда. Так и эти две собаки косулю загнали и загрызли. Мы подъехали, а там все в кровище, а эти довольные на пузе лежат, наелись.

Выехав из поселка, где проживают преимущественно сотрудники заповедника, мы движемся по северной границе участка — справа залег глубокий длинный лог, поросший густым лесом, слева расстилается поле, за ним вдалеке видны двухэтажные частные дома. Дима рассказывает, что это одна из самых проблемных зон на участке.

– Вот этот лесок в логе очень наркоманы любят. В городе колоться не будешь — заметят, а сюда приехал — нет никого, тихо, хорошо, природа. Выгоняем их постоянно. Это еще не заповедник, граница идет как раз по краю лога, но лес входит в охранную территорию. Охранная территория — это три километра во все стороны от границ заповедника. Еще одна серьезная проблема — это застройка охранной зоны. По закону без разрешения заповедника ничего строить здесь нельзя. Мы разрешения не давали, но там уже все на участки разбили. Мы и в суд подавали, и в прокуратуру ходили, все без толку. Докажите, говорят, что эти дома наносят прямой вред среде. Но ведь людей станет больше вокруг заповедника, все ходить будут, лазить. Зверье пугать. Еще говорят, дорогу рядом с нами строить будут — вроде как южную объездную. Вон к тем посадкам идти будет, — Дима указывает на рощицу на горизонте. — Чтобы те, кто из Белгорода едет, сразу на воронежскую трассу попадали, в объезд города.

Пока на северной границе спокойно и безлюдно — с трудом верится, что когда-нибудь здесь будут выситься дома, а в паре километров — проходить оживленная магистраль. Как будто в подтверждении мыслей поперек поля пробежала дикая лисица — только мелькнул пушистый хвост в высокой покрытой изморозью траве на обочине.

– Это она нас испугалась, — поясняет Дима. — Зверь сам чувствует, где ему безопасно, уже не раз замечал. Они обычно бегут не просто в лес, а именно в заповедник.

Охранная зона — это еще и основной фронт борьбы с браконьерством. В заповедник охотники боятся заходить, а вот в охранной зоне появляются довольно часто. Пик браконьерства приходится на осень и зиму, в это же время особенно частыми становятся для егерей ночные дежурства — несколько раз в неделю (а иногда и ежедневно), когда стемнеет, они выезжают на границы заповедника ловить нарушителей и находятся в лесу до двух-трех часов ночи. При этом на следующий день к восьми утра опять нужно выходить на работу. Рабочий день длится до пяти вечера — у егеря, как и у работника офиса, он стандартный восьмичасовой плюс час перерыва. Только выходные не в субботу-воскресенье, а у всех по-разному, посменно: заповедник нельзя оставлять без присмотра, необходимо, чтобы несколько человек были на своих рабочих местах. Дима рассказывает, что сейчас самый молодой из егерей уволился и работы станет больше — его участок придется обходить кому-то еще.

– По ночам зверь выходит кормиться, и все охотники это знают. Но мы очень редко ловим кого-то прямо с тушей в багажнике. Иногда вообще сложно доказать что-то: едет машина по охранной зоне, в машине оружие зачехлено, не заряжено. Я, говорит, заблудился. И все. Наказания за браконьерство? Ну, чаще всего штраф 3–4 тысячи. Копейки, особенно если у браконьера машина два с лишним миллиона стоит. Сейчас сделали штраф за одну незаконно убитую косулю — сто тысяч. Но чаще всего они отделываются мелкими штрафами и предупреждениями. Если мы его второй раз ловим с заряженным оружием в охранной зоне, то он лишается на год охотничьей лицензии и штраф больше. Самая большая проблема сейчас — это снегоходы. Животные не особо могут по снегу бегать, а снегоход едет быстро. Бывали случаи, что целые семьи кабанов наших загоняли. Идешь по лесу, а там следы от снегохода — и кровь вокруг.

Дима рассказывает, что в этом году потерь среди животных мало — практически со всех сторон леса посажена кукуруза, и выгнать зверя оттуда невозможно. Об охране леса и животных он говорит как о чем-то очевидном, естественном, как люди говорят обычно о своем доме — следить за ним и за его обитателями, скорее, личная ответственность, чем должностные обязанности.

– Однажды два стада кабанов у нас было, голов 25. Мы смотрим, они идут странные какие-то. Оказались вообще не запуганные. Машин не боятся, поросята рядом бегут, хрюкают, маленькие, волосатые — хоть руками лови. Мы их каждый раз в поле караулили, пока они кушали, пшеничку там, или остатки свеклы, потом видим, когда они уже наелись — поросята играть начинают, бегать — мы их тогда обратно в лес на машинах загоняли, и уезжали со спокойной душой. Другой год очень много потерь было — у зверья кормовая база была за четыре километра от леса. Вот представьте, им нужно было туда дойти по полям, и обратно в лес прийти. Конечно, их легко было увидеть и загнать. А нас не так уж много, чтобы за всеми уследить. Однажды зверь сам вымирал, от голода. Весной это было, когда в марте снега навалило. Тогда мы находили мертвых зверей прямо на полях.

Степь за окном сменилась старым густым лесом, за поворотом дороги показалась крыша маленького одноэтажного домика — егерского кордона. Машину выбежала встречать звонким лаем небольшая собачка.

– Это мы приехали к дальнему кордону, — поясняет Дима, — здесь живет Валерий Николаевич, бывший подполковник.

Валерием Николаевичем оказался высокий подтянутый мужчина лет пятидесяти — душа компании и как будто всегда свой человек, он с порога начинает травить анекдоты. Кажется, что я в который раз вот так приезжаю к нему в гости, и даже дом внутри выглядит смутно знакомым: небольшие сени за деревянными дверьми, печка, на которой стоит огромный чан, деревянный стол, коврик и две простые лавки по бокам.

– Я тут иногда забываю, как выгляжу, — смеется Валерий Николаевич. — Выйду в поселок, а на меня все как будто смотрят. Я и думаю — я это или не я. Как в анекдоте: муж с утра просыпается после гулянки, идет к зеркалу, смотрит и думает: «Петя? Нет. Коля? Тоже нет», — а тут жена с кухни: «Коля, иди завтракать», — и муж: «Точно! Коля!» А однажды у нас вообще товарищ на неделю пропал. Я его в лес за дровами послал, а его все нет и нет. Мы уж тут за упокой, а он мне через неделю в городе встречается, говорит: «А я в лес зашел, повернулся, и забыл куда дальше. Лай собак услышал, и пошел на звук». А собаки из Петренки были, это поселок в трех километрах отсюда, он туда и ушел. Вот так люди и пропадают в здешних лесах. Так что вы аккуратнее.

В доме прохладно — он отапливается с помощью электрического водонагревателя, но гораздо лучше с этой работой справляется печь. У Димы, который в отличие от Валерия Николаевича, живет на таком же кордоне постоянно, печи нет, и если упавшее дерево рвет электропровода, то им с женой остается укутываться потеплее и ехать в поселок к родителям — ждать, пока отремонтируют линию. Зато жилище Димы располагается к поселку гораздо ближе, в полутора километрах. Валерий Николаевич отправляется на улицу колоть дрова для печи, чтобы натопить в доме и заодно разогреть охотничье блюдо — шурпу. Это суп, который готовят на костре из только что пойманной дичи, только у егерей не дичь, а баранина. Помешивая ложкой в чане размером с четыре футбольных мяча, Валерий Николаевич рассказывает о своей жизни: сначала был милиционером на вокзале, потом в уголовном розыске работал, затем — следователем и позже — заместителем по следствию.

– А когда личность уже полностью атрофировалась от этой работы, я понял, что надо что-то менять. Стал работать заместителем начальника отдела по тылу. Спокойная как будто работа, но впечатление было обманчивое. Таких мне навешали пряников и бубликов, что не успевал разгребать. Я оттуда ушел, ушел на пенсию, и вот здесь в лес работать устроился. Тут нервы в порядке, тут радуешься каждому прожитому дню и просишь у Бога только здоровья.

И впрямь, создается впечатление, что здесь люди как-то правильно живут — спокойно и неторопливо, как и сто лет назад, находясь в зависимости от природы и погоды. Егерь ведь — тот же охотник, следы читает, как книгу, и зверя знает, только функции выполняет противоположные. Угостившись охотничьей — невероятно вкусной — шурпой на баранине, после горячего чая с конфетами, мы с Димой отправляемся к одной из самых интересных зон участка — к некосимой степи, где встречаются около 90 видов растений на один квадратный метр. Впрочем, сейчас степь выглядит обычной потускневшей от мороза травой — никто кроме ботаника и не разберет, что это уникальные растения. В пути через лес встречаем двух косуль — длинными грациозными прыжками, испуганные шумом автомобиля, они перебегают дорогу и мгновенно скрываются в лесу.

– Это нам очень повезло, что мы их встретили, — говорит Дима. — Они стараются днем не показываться. Тем более так близко. Сейчас вот животных трудно считать — мы сдаем ежемесячные отчеты о том, сколько на своем обходе косуль, кабанов, лис, барсуков, ну всех. А они все в этой кукурузе. А так мы их обычно зимой считаем, если для науки, потому что без следов сложно. Выходим с утра, заметаем сначала все следы вокруг леса, если свежий снег не выпал. Если выпал, это облегчает задачу. Мы тогда сразу выходим с подробной картой леса, и по следам смотрим — здесь зашло два кабана, здесь четыре косули. На карте стрелочки рисуем, где именно. Во второй день делаем то же самое. А потом наука по формуле высчитывает среднее количество.

Дима планирует и дальше работать егерем — он получает сейчас второе высшее образование в Москве, в Российском аграрном институте на факультете охотоведения и кинологии.

– Сейчас у нас на всех участках, наверное, 25 инспекторов работает вместе с начальством, и только у одного образование специальное есть. Ну, мне как молодому предложили закончить второе, я согласился. Почему нет?

Проехав некосимый участок степи, мы снова возвращаемся в поселок — время уже далеко за полдень. У Димы остается непроверенными еще много территорий, а у меня складывается впечатление, что я побывала в месте, как будто оторванном от остального мира — даже заботы и проблемы здесь уникальные, нетипичные, а местные жители встречают незнакомых людей как своих близких родственников. Пожалуй, вернусь сюда снова, только в мае — когда расцветет степь.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе