Чаплин как мера сочувствия

Фото: Сергей Савостьянов / ТАСС

Автор спектакля-лауреата «Золотой маски» Константин Рубинский рассказал о работе над мюзиклом «Чаплин», получившем награду в 2015 году

Полина Виноградова

7 мая, 2015 14:53

11 мин

Мюзикл «Чаплин», премьера которого состоялась в Санкт-Петербургском театре музыкальной комедии осенью 2013 года, в конце апреля 2015 года был трижды назван лауреатом премии «Золотая маска». Автором русского текста мюзикла стал челябинский поэт, драматург, публицист, педагог, член Союза писателей России Константин Рубинский. Он рассказал «Русской планете», как перевод «Чаплина» на русский язык потребовал специального расследования, в чем сходство мюзиклов с эскалаторами и почему он по-прежнему остается верен Челябинску.

– Константин Сергеевич, отличается ли российский вариант «Чаплин» от мюзикла, который шел на Бродвее? Иначе ли расставлены акценты, чем в исходной версии?

– «Чаплин» — абсолютная копия бродвейского мюзикла. В этом случае как раз акценты по-иному расставлять не рекомендуется, более того, они равносильны нежелательной «отсебятине».

Спектакль приобретен театром «по франшизе» — с оригинальной режиссурой, сценографией, костюмами, танцевальными номерами и даже гримом. Поэтому единственный компонент, которым наша версия отличается от оригинала — это как раз русский текст. Кстати, режиссер Уоррен Карлайл перед премьерой мне сказал: все, что ему не нравилось в английской версии, стало нравиться в русской.

Константин Рубинский. Фото из личного архива.

– Насколько сложно было работать над русским текстом?

– Честно признаюсь, делать такой перевод очень и очень непросто. Мы же говорим об эквиритмике, когда перенести надо всю ритмическую структуру, не умаляя и не огрубляя замысла. А английский язык лаконичнее русского. Как утверждал самый известный русско-американский писатель, тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка между понятиями — все это по-английски получается куда лучше. Много в английском и коротких слов, каждое из которых в оригинале «Чаплина» можно прекрасно распеть. А в русском? Попробуйте-ка буквально перевести «this man» так, чтобы по-русски сохранились два слога. Так и напрашивается что-то неудобоваримое, типа «сей чел». Представьте, как это будет петься и слушаться. Справедливо все-таки говорят, что перевод как женщина — красив, так неверен, верен, так некрасив…

Отдельная история с фразеологизмами. Я был немало озадачен, встретив в либретто «Чаплина», к примеру, следующее: «And if you're used to stealing bread on the street, We have a feast to catch your eye. The only cops you'll find here walking the beat, Are just the keystones running by».

Последние две строчки буквально переводятся как «Единственные копы, что ты здесь найдешь, это бегущие рядом камни домов». Полное недоумение. Мне очень помогла переводчик и поэт Надежда Самоликова, которая сделала целое историко-лингвистическое изыскание.

Оказывается, «Keystones» — имя нарицательное, пошедшее от названия кинокомпании «Keystone Film Company», в фильмах которой в начале прошлого века муссировался образ недалеких, тупых полицейских-дуболомов. В том числе, и в картинах с Чаплиным. Таким образом, дословно в переводе получалось что-то вроде «Единственные копы, которые здесь патрулируют свои участки, — это бегающие без толку простофили». В моем эквиритмическом переложении получилось так: «А если был воришкой уличным ты, В тюрьму не сядешь за разбой: В кино все копы безнадежно тупы, Им не угнаться за тобой!»

– Сюжет у «Чаплина» трагичный, в то время как сам жанр мюзикла традиционно воспринимается как легкомысленный. Нет ли в этом противоречия?

– За свою жизнь я немало успел поработать в жанре мюзикла, и так получилось, что я не делал практически ничего, что было бы полностью развлекательным. В любом случае, мне думается, за время своего существования мюзикл сделал серьезные шаги в сторону от легкомыслия. Если вспомнить, что в России мюзиклами стали и «Униженные и оскорбленные», и «Доктор Живаго», и «Белая гвардия», — можно сказать, что современные образцы жанра уже вовсе не предполагают «кафешантанной» развлекухи. Многие мои либретто — «Ночь открытых дверей» по Чарльзу Диккенсу, «Мертвые души» по Николаю Гоголю, «Петербург» по Андрею Белому, премьера которого готовится в сентябре в Санкт-Петербурге, только подтверждение этому. Поэтому для меня трагические краски в «Чаплине» абсолютно естественны. Мы говорим о человеке, который всей своей жизнью и творчеством сплавлял воедино комическое и трагическое.

Фото: Владимир Постнов / ТАСС

– Как вы полагаете, удалось ли режиссеру удержаться на грани между элитарным и массовым искусством?

– Грань элитарного и массового… Знаете, думаю, это все-таки не вполне про мюзикл, особенно бродвейского образца. Конечно, это массовый жанр. Кстати, «Чаплин» на Бродвее как раз не пользовался сногсшибательной популярностью. Отчасти это объясняли тем, что американцы помнят Чаплина уже хуже нас — у нас его трогательный образ очень культивировали в советскую эпоху. Отчасти — как раз тем, что этот спектакль — не чистая развлекуха, не сплошные «торты в лицо».

– На какого зрителя рассчитана постановка? Как бы вы описали идеального человека в зале?

– Сложно ответить на этот вопрос. В зале не бывает идеального зрителя, в том-то и дело. Могу сказать, что этот человек должен любить Чарли Чаплина, хорошую музыку и уметь сочувствовать. Тогда происходящее его, несомненно, захватит.

– Мюзиклов на российской сцене становится все больше. Это результат погони за высокими кассовыми сборами?

– Во многом да. Как и в ситуации с кино, зритель голосует рублем за то, что привычнее, легче, попсовее, ярче, больше бьет на внешний эффект. Это очевидно. Многие руководители театров и продюсеры выбирают этот путь исключительно по коммерческим соображениям.

И все же, несмотря на смещение границ, мюзикл остается мюзиклом, а, скажем, опера — оперой. За серьезной музыкой — туда. В драматическом театре — тоже засилье комедий, всяких Рэев Куни, достаточно взглянуть на афиши, но все же драма, на мой взгляд, имеет больше шансов разговаривать со зрителем вдумчиво и серьезно, более осмысленно, что ли. Мне очень близка метафора, которую приводил режиссер Константин Богомолов. Это неработающий эскалатор. Мы заходим на него, привычно ожидая, что он нас повезет, а он оказывается неподвижен, и нам надо самим прилагать усилия, чтобы двигаться вперед, как по обычной лестнице. Коммерческое, развлекательное искусство — это эскалатор работающий, комфортный, на котором можно расслабиться: довезет.

Думаю, что искусство серьезное всегда требует от человека ответных духовных стараний. Никакой инерции. Никаких готовых ответов. Никакого дешевого утешения. Иногда это искусство болезненно отзывается в нас, когда мы понимаем, что оно — про нашу внутреннюю пустоту, грубость, скудость. Да, часто его созерцание мучительно, антикомфортно, вызывает понятное раздражение первой сигнальной системы: «Зачем это? Я не хочу! Я сюда отдохнуть пришел… Уберите!» Однако такое раздражение, даже отвращение — первый признак его попадания в цель сквозь наш наращенный защитный панцирь, нашу ороговевшую толстую кожу. Да и гоголевское бессмертное «На зеркало неча пенять» не грех лишний раз вспомнить?

Вообще хороший спектакль переворачивает зрителя. И комедия может оказаться такой, непростой. К примеру, шел на комедию и смеялся почти весь вечер — а вышел со сложным, саднящим, нелегким осадком. Редко, но бывает.

– Над какими проектами вы сейчас работаете?

– Сейчас я совместно с уже упомянутой Надеждой Самоликовой делаю русскую версию оперетты «Венская кровь» для любимого Свердловского академического театра музыкальной комедии. Заканчиваю инсценировку «Стойкого оловянного солдатика» для Челябинского молодежного театра. Композитор этого спектакля — Марина Бушмелева, режиссер — Сусанна Цирюк. Одновременно завершаю работу над мистерией «Петербург» с легендарным композитором Георгием Фиртичем и прославленным режиссером Геннадием Тростянецким для Санкт-Петербургского театра музыкальной комедии. Все вышеперечисленные люди — мои добрые единомышленники, я рад и горд, работая с ними.

Параллельно в Челябинском концертном объединении совместно с дирижером Адиком Абдурахмановым и его камерным оркестром «Классика» запускаем два проекта: абонемент «Поэзия + Оркестр» и серию концертов «20 музыкальных шедевров, которые изменили мир».

– Раньше вам удавалось совмещать работу в театре с преподавательской деятельностью. А как сейчас?

– Сейчас я преподаю только в Международной летней творческой школе «Новые имена» в Суздале. Езжу туда уже 14 лет, это счастливое и знаковое для меня место. В этом году совместно с Фондом «Новые имена» организовал и провожу Всероссийский поэтический конкурс.

– Современных детей часто обвиняют в узости мышления, неспособности воспринять традиции российской культуры. А как вы оцениваете творческий потенциал нового поколения?

– Когда я слышу такие обвинения, сразу вспоминаю древнегреческого Сократа, который еще в четвертом веке до нашей эры ворчал, что современные дети обожают роскошь, у них плохие манеры и нет уважения к авторитетам, они слоняются без дела, спорят, ничего не делают и так далее. Ну вот, прошло двадцать четыре века, да? Что-то изменилось в тоне этого ворчания (улыбается)?

Мне совершенно не хочется так же по-стариковски брюзжать на современных детей, тем более, я каждый год занимаюсь с ними, и год от года убеждаюсь, какие они яркие и здравые, как внимательно смотрят на мир, как интересно и парадоксально описывают его. Понятно, что это не вся молодежь, а только наиболее талантливые дети гуманитарно-творческого склада. Ну, а что, раньше таких было намного больше? Сомневаюсь.

В узости мышления и кругозора я могу заподозрить, например, тех, кто смотрит наше современное телевидение. Детей среди них, слава богу, почти нет, талантливых — тем более; телевизор творчеству и миролюбию сегодня не учит.

– Почему вы до сих пор не «изменили» Челябинску и не сменили свой статус на столичный?

– Давайте я отвечу с таким подчеркнутым рационализмом. Мне нравится зарабатывать в столицах, а жить в более тихом месте — это и экономично, и полезно для душевного здоровья, и лично мне по нраву. Кстати, знаю нескольких культурных деятелей, которые поступают точно так же. Я не тот, кто сильно носится со своей «статусностью», и не стану производить какие-то действия исключительно во имя своего реноме.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе