Новости – Люди
Люди
«Теперь он купил ружье, дома завел свиней»
Фото: Марина Меркулова
«Русская планета» поговорила с ростовскими фермерами о том, как развивалось фермерство в новой России и почему санкции ничего не изменили
17 октября, 2014 07:58
26 мин
Продовольственные санкции заставили говорить о российских фермерах на всю страну. И пока их европейские коллеги подсчитывают убытки, а федеральные каналы показывают веселого молочника Джастаса Уолкера, фермеры Ростовской области убирают урожай и санкций практически не замечают.
У Алексея Жданова крупное фермерское хозяйство в Пролетарском районе. Выращивает пшеницу, ячмень и разводит племенной мясной скот. Успешная ферма в России — это редкое экономическое явление, которое существует, скорее, вопреки государству и крупным агрохолдингам. Алексей сам жалуется, что таких, как он — единицы: «Мне нужен спрос на разведение мясного скота, чтобы не только я занимался, но и мой сосед, а фермеры повязли в кредитах и не могут дальше развиваться».
История Алексея Жданова началась в 90-х годах и не с земли, а с торговли. В Польше, где он служил в конце 80-х, уже шли разговоры о частной собственности, начинался бизнес. Поляки брали землю, выращивали помидоры, клубнику на продажу, работали с утра до ночи на своей земле. В общем, в Россию со службы Алексей вернулся готовым предпринимателем и начал торговать:
– Я в Польше контейнер нагрузил велюровыми костюмами, джинсами, плащами, — смеется Алексей, — приехал, продал, купил себе дом. Тогда интересно было продавать. Торговал и коврами, и шмотками, и всем на свете. Потом страна насытилась вещами, этот бизнес стал неинтересен. Возил продовольствие. Потом ваучеры. Потом начал закупать мясо в деревнях — свинину и говядину, и возить ее на мясокомбинат, забирая оттуда колбасу и реализовывая в магазинах. В деревнях мяса было много. Потом открыли границы, и пошла гадость дешевая — варенка по 60 рублей. И нашу колбасу прекратили брать. Решил, что надо уходить на землю, откуда мои корни.
– Вы арендовали земельные паи?
– Нет, я старался покупать землю в собственность. Первые паи дешево стоили. Помню, купил пай и пошел в земельный комитет, а мне там сказали, что мы не знаем, как его оформлять, у нас в городе никто еще не покупал землю. Я почему так стремительно развивался: все время опережал события, покупая землю в собственность и оформляя ее. Когда банки начали с фермерами работать, я мог закладывать землю и получать кредит. Сейчас у меня две с половиной тысячи гектар пахоты и 500 гектар пастбищ.
Мясной скот — это тоже опережение. В России не было мясного скота. Исторически сложилось так, что корова — это, прежде всего, молоко. И сейчас мало кто занимается мраморной говядиной. Другие фермеры его отговаривали, убеждали, что дела не будет. Но весь мир так уже делал.
– Нового ничего нет. Мы выращиваем скот породы «герефорд» на разведение. Кормим до 300 килограммов, а потом у нас его покупают. Выход мяса у него 65%, когда простой молочный скот дает 48%. Бычков на откорм берут, телочек — для улучшения мясных качеств мелкого молочно-мясного скота, который более распространен в России. Мне выгодно продавать мясной скот на племя по высокой цене, это дороже, чем мясом торговать.
Алексей Жданов по-хозяйски показывает свою ферму. В этом году он задумал грандиозное строительство. Два новых вольера уже построены, достраивается общежитие для работников фермы. Попутно он рассказывает, что выиграл государственный грант на семейную ферму. Но этой поддержки ему не хватает, поэтому он песочит государство.
– Ну, вы же выиграли грант.
– Так я один в районе его выиграл! А по области — два человека. Этого мало. Речь не идет о гарантии. Нужна ежегодная дотация на корову, которая привела теленка, — несколько раз повторяет фермер. — Нужно поддержать именно тех, кто занимается разведением мясного скота. А у нас субсидии достаются только агрохолдингам, которые нарушают справедливость в бизнесе. Вот, к примеру, Финляндию кормят несколько тысяч фермеров. Был я в «Valio», очень интересно. Все фермеры буквально по 25-30 голов держат. Нанимают одного управляющего. И финны сами очень уважают фермеров, предпочитают их продукцию.
Фермер — как человек у телевизора во время футбола, если уж начинает ругать, так припомнит все:
– 5 рублей фуражная пшеница! По себестоимости! Дотаций нет! Как развиваться человеку, как сохранить предприятие? Последнее время засуха нас уничтожает. Сеем на свой страх в сухую землю. Орошать дорого — дождевалка стоит 15–16 миллионов рублей, опять же, без дотаций. Ждешь удара или от погоды или от правительства.
– А вы к санкциям как относитесь?
– Ну, нам это на руку, конечно! Спрос увеличился. Хотя, чтобы не обманывать себя и вас, увеличился спрос на мясо, а мне нужен спрос на разведение молодняка, чтобы не только я занимался, но и все желающие фермеры.
– Вы подняли цену?
– Конечно, а как же. Сейчас нормальная рентабельность, но этого не должно быть. Я не должен поднимать цену! Вот в чем ошибка. У меня должна быть стабильная цена и дотация государства.
Едем в поле, где пасутся его герефорды.
Алексей Жданов — председатель пролетарского АККОР (Ассоциация крестьянско-фермерских хозяйств) и местный депутат-самовыдвиженец, поэтому, что такое социальное обеспечение сельского поселения, знает хорошо. В АККОР пишут больницы, детсады, юстиция, дом культуры. Обычно эти письма содержат просьбы дать зерна подешевке инвалидам, ветеранам, обеспечить компьютерной техникой и средствами для проведения Дня сельского работника.
Успешный фермер — это не только инстанция по выдаче денег и заплатка для местного худого бюджета, но и рабочие места для деревенских жителей. На ферме у Жданова работает местный народ, несколько из них — бывшие алкоголики и бомжи, которых здесь закодировали. Теперь ездят на «девятках».
– А агрохолдингу не нужна социалка, она их не интересует, им нужно десять человек для обработки земли и все.
Пастбище. Коровы благородного молочного оттенка мирно пасутся на недавно убранном поле. Глядя на их бока, веришь, что выход мяса действительно составляет 65%. Алексей подбирает несколько колосков с поля, перетирает их в ладонях, просит сфотографировать и с гордостью рассуждает:
– Кто так может экономически правильно вести хозяйство, кроме фермера? Вот смотри, поле убрали, много потерь зерна. Мы загоняем на поле коров, они ее собирают, кушают — все это превращается в деньги. Коровы приходят домой, целой год испражняются, мы это все вычищаем, складываем в пирамиды и на следующий год вывозим готовое удобрение. Кто так поступает? Кто следит за экологией? Только фермер! Никакой агрохолдинг так поступить не может.
Петр Ратушный из первой волны фермеров. Невысокий крепкий человек с правильными чертами лица, больше похожий на профессора, чем на крестьянина. Это неудивительно: в прошлом у него недописанная диссертация и должность главного овощевода АПК «Азов».
– Зачем в фермеры пошел? — разъясняет Петр. — Вроде как по карьерной лестнице продвигался. Не самый последний специалист. Когда в 1985 году пришел Горбачев и пошла трепня, которая сперва вдохновила, а потом насторожила, ко мне пришло понимание, что государство никакой гарантии тебе не дает, каждый должен надеяться только сам на себя.
Мы едем по сельской дороге на техническую базу фермы, которая находится в 40 км от Азова, где живет Петр Григорьевич. А сами пахотные земли еще на километров 20 дальше.
– Почему база и земли расположены далеко друг от друга?
– А это так землю раздавали, — усмехается Петр, — земли давали со скандалом. Нужно было быть пробивным человеком, чтобы получить ее. Мне в кабинетах говорили: «Петр Григорьевич, такого рысака мы еще не видели».
Свое фермерское хозяйство Ратушный зарегистрировал в 1991 году, когда фермерство как класс стало образовываться в новой России. Несколько лет для начинающих фермеров были успешными. Во второй половине 90-х дикая инфляция подкосила и фермеров, которые не могли не брать кредиты. Процентная ставка достигала 213%. Григорий два раза попадал в ситуации, практически банкротящие его, но, как он говорит, пережил это время, затянув пояс. Кредитные долги 90-х с бешеными процентами он погасил. Сейчас выплачивает кредит за новую технику — 14% годовых.
– Разве нет программ по субсидированию?
– Во-первых, саму фермерскую структуру сделали общей массой сельхозпроизводителей вместе с агрохолдингами, переработчиками и так далее. В результате кого не надо поддерживают, а кого надо… Создается впечатление, что это не государство, не президент тормозит развитие фермерства, а чиновник сидит: «Хочу дам тебе — ты хороший, свой, а тебе не дам — ты вечно чем-то недоволен». Я после «силаевского миллиарда» (Глава правительства СССР Иван Силаев в 1991 году выделил 1 млрд рублей на развитие фермерских хозяйств. — РП.) больше поддержки не получаю. Но слышу о том, какие огромные средства выделяются на поддержку фермеров по радио, телевизору, читаю в печати.
У меня такое впечатление, что фермерство создали, чтобы обратить земли сельскохозяйственного назначения в оборот. В куплю-продажу. И когда земля стала товаром, мы провозгласили, что это рыночные отношения. А меня спроси, есть ли рынок цивилизованный, со всеми атрибутами, регулированием и защитой? Нет! А что есть? Есть базар с массой жуликов.
С массой жуликов у Петра Ратушного недавно возникли проблемы. Он собирается судиться с компанией, которая пытается отобрать часть его земли.
– У меня есть часть земли, которой меня наделили еще до образования земельного кадастра и регистрационной палаты. Потом был принят закон об обороте земель сельскохозяйственного назначения, который определял, что ранее выделенные земли имеют такую же юридическую силу, как и запись в реестре. А теперь по моей земле берут и межуют. Специально! Вот уже сорок гектар и два земельных пая забрали. Отписываются мне: «Не разделывайте эту землю». Да как я ее не буду разделывать, если она моя! Я на ней 17 лет пропахал!
– Помню, одним из экономических уголовных дел в Кущевке было отбирание земли.
– Да-да! Здесь тот же феномен. Только там стрелялись из-за земли. А я стреляться не пойду.
«Спрос есть всегда, только цены на него нет никогда»
На полях вместе с двумя механизаторами работает сын Петра Гриша. Он учится в Донском аграрном университете на 4 курсе. Отец его брал на ферму с четырех лет, в восемь он уже сидел за трактором. Сейчас Гриша занимается делами фермы наравне с отцом. Жить в городе совершенно не хочет. За это лето у него было всего три дня выходных – съездил на море, потом на ферме чуть ли не ночевал: понятие «выходной день» для фермера не существует.
Комбайн убирает семечку. После на этом поле посадят озимую пшеницу.
– Из этой семечки только масло получится. В этом году засуха. Плохой урожай семечки, стремно даже показывать, — оправдывается молодой фермер.
– А искусственно поливать?
– Это экономически не выгодно. Подсолнечник никто никогда не выращивает под орошение. В том году у нас был хороший урожай, крупная семечка. Мы ее отвезли на пищекомбинат. Из нее потом сделали козинаки, халву.
– Было такое, что урожай собрали, а отдавать некуда?
– Нет. Спрос есть всегда. Только цены на него нет никогда. Это мы еще можем себе позволить свой урожай на склад положить, потом своей машиной вывезти. Себестоимость сводим к минимуму, а многие же отдают урожай сразу с поля, чужими машинами. У некоторых даже комбайна нет. Я не знаю, как они выживают. По пшенице, например, мы давно работаем с одним человеком, реализуем в порт.
– Почему в порт?
– Это выгоднее. У меня был такой случай: привез я пшеницу в порт, а паспорт забыл, и меня не пустили. Чтобы сэкономить время, я решил разрулиться на азовском хлебокомбинате. Вез пшеницу третьего класса по восемь рублей. Приезжаю на комбинат. Делают химанализ, а мне говорят: «А это у вас четвертый класс, мы за него максимум 7,20 дадим». Зачем мне деньги терять? Развернулся, уехал за паспортом, потом в порт — там у меня приняли муку третьим классом.
– Ты хотел бы заниматься животноводством?
– Животноводство сейчас нерентабельно. Из-за санкций, конечно, поднялась цена на мясо. Свинина 350–400 рублей — под такую цену еще можно выращивать. Но с животными много издержек. Вот у меня одногруппник решил заниматься свининой. Взял в колхозе старый разрушенный корпус, восстановил его, заложил земельный пай бабушкин, дедушкин, мамин, папин, получил кредит, взял поголовье, закупил корма. Начался свиной грипп, приехали два КАМАЗа, четыре УАЗика, с «табеля» перебили все поголовье и вывезли. У него остались одни долги. Дали ему какую-то бумажку, типа все восстановим, но так ничего и не восстановили.
– Он бросил хозяйство?
– Теперь он купил ружье, дома завел свиней. Говорит, что домой никакого не пустит, отстреливаться будет.
***
Едем в Азов с Ратушным-старшим — отвезти образцы почвы на анализ. Часть образцов он на всякий случай оставляет себе для своего анализа.
– Образование фермерства в России не совсем верно пошло, — рассуждает он.— Не каждый может быть фермером. А в фермерство пришло много случайных людей. В Германии, например, невозможно получить землю, если ты не готов. Ты должен иметь соответствующее образование, практическое освоение (опыт работы на сельскохозяйственном производстве), полностью пройти весь цикл, и тогда тебе дают документ. Сын у отца не может получить землю, если не готов. У нас же в фермеры пошли кто не попадя. Знаешь, один фермер пользуется поддержкой, льготами, связями, а он сдыхает. А другого гнетут, а он еще и развивается. По уму все нужно делать.
Как-то на съезде я Силаеву так и сказал: «Степанович, спасибо вам как создателю фермерства, но вы нас не доделали. Мы вот недоделанные до сих пор».
Любовь Железная — директор завода по переработке зерновых культур в Зернограде. Она запомнилась мне на конференции по импортозамещению, где на фоне серьезных и нейтральных мужчин в пиджаках она говорила эмоционально, ее высказывания тянули на афоризмы. Любовь, держа в руках пачки с чечевицей и нутом собственного производства, рассказывала свою патриотическо-трагическую историю о том, как она пытается продвигать свой зерноградский бренд «Маяк» со штампом «Сделано на Дону», который призывают рекламировать сверху и который трудно поставить на полки крупных торговых сетей. Зал понимающе улыбался, когда Железная произнесла: «В нашем маленьком городке с населением в 30 тысяч человек восемь «Магнитов». Наш город уже называют Магнитогорском».
Когда мы встретились в ее кабинете, она произвела уже другое впечатление. То, что было сказано на эмоциях в ходе конференции, здесь решается каждый день твердым деловым голосом. Кажется, Любовь Железная оправдывает свою фамилию. На подоконниках кабинета куча грамот и фотографий, в углу стеклянного шкафа стоит «наше железо» — кубки и медали сельскохозяйственных выставок. Бизнес по переработке зерновых культур вместе с мужем, а потом и с сыном Железная ведет 25 лет. Они одни из первых стали перерабатывать чечевицу в России и на базе перерабатывающего предприятия «Маяк» создали свой кооператив фермеров «Донской маяк».
– Рассчитывать на то, что кто-то вырастит продукцию, которая востребована в сетях, у людей, на рынке, невозможно. Потому что сегодня каждый на земле хозяин. Иванов решил, что он только семечкой может засадить, Петров — что пшеничку будет выращивать. Другой — что какие семена есть, то и посеет, а в итоге-то на столе должно быть все: и гречка, и рис, и кукуруза, — снова эмоциональным тоном говорит Железная. — Мы сделали так. Собрали фермеров с районов, покупаем те семена, которые нам нужны сегодня: чечевица, нут, горох быстроразвариваемый, и поставляем их фермерам нашего кооператива, гарантируя закупку всего выращенного урожая в удобные для них строки. Фермеру все равно, что сажать, ему лишь бы потом реализовать. А мы уже знаем, что на 50% завод сырьем обеспечен.
У переработчика головных болей несколько: где взять сырье и как потом реализовывать готовый продукт. Любовь Железная рассказывает о первой:
– У нас страшный регион для переработчика. Рядышком Азов, Таганрог и Новороссийск — порта, через которые кормим Турцию, Испанию, Португалию. Уходит лучшее зерно. И когда в декабре мы начинаем искать, где взять, уже либо ничего нет, либо остается сырье далеко не лучшего качества.
– Почему так происходит?
– Потому что растет доллар. Выгоднее на экспорт отправить. Трейдеры — турки, индусы. У себя дешевых денег набрали, приехали и скупили все на корню. А мы по родным полям ходим и ждем, когда же отгрузят туда и что же нам останется.
– Сколько фермеров в кооперативе?
– Десять. Кооперативу всего год. Мы решили показать, что фермеру выгодно работать в кооперативе, и пока никакого больше не берем до конца года. А с 1 января мы будем привлекать еще пайщиков.
– С какими фермерами вы сейчас работаете?
– С теми, кто пошел нам навстречу. Мы же совсем недавно начали выращивать чечевицу и нут, когда узнали, что это самые полезные продукты, которые, какую бы ты химию ни внес, погибают. На пшеницу лей, что хочешь, на рис лей, что хочешь. Ни нут, ни чечевица не позволят ничем себя удобрить. Поэтому это экологически чистый продукт. Мы уговаривали хозяйства посеять нут и чечевицу хотя бы немного еще 6-7 лет назад. Кто-то 20 килограмм, кто-то 40 согласились засадить. Вот они первые и вошли в кооператив, имея опыт выращивания нужных нам культур.
История с производством чечевицы началась, когда Железная вместе с сыном приехали в турецкий город Мерсин, где перерабатывают 70% мировой чечевицы, в том числе и той, которую импортируют из России.
– Я увидела, как с нашей чечевички вырабатывается шикарная продукция! Причем с турецкой не получается такая красавица, а с российской просто обалденная! Я увидела их контракты — 34 страны мира! Они берут у нас и поставляют нам, — рассказывает Железная.
Насмотревшись турецких суперсовременных заводов по переработке, семейный отряд Железных взял кредиты, заложил машины, дом, закупил оборудование и поставил заводик.
– Теперь надоедаем, где же нам продавать свою продукцию, — добавляет Железная.
Тут начинается вторая головная боль переработчика — реализация. В кабинете разрывается телефон. Красную фасованную чечевицу просит Москва, Петрозаводск, Китай, Израиль и еще бог знает сколько городов и стран. Не просят ее только в Ростовской области. А если и просят, то с невыгодными условиями для маленького бренда с гордым названием «Маяк. Сделано на Дону».
– Допустим, «Увелка» экспортную красную чечевицу продает по цене 85 рублей за пачку в 300 грамм. «Маяк» сетям предлагает по 25 рублей ту же красную красавицу, но они у нас не берут, потому что не можем за вхождение на полку заплатить 380 тысяч рублей. Если заходить в десять магазинов — а нам сегодня это предлагает питерская «Лента» — надо заплатить 3 миллиона 800 тысяч рублей. И за каждый вид предлагаемой продукции еще по 60 тысяч рублей. Законодательство разрешило требовать от поставщиков 10% премий для торговых сетей. Но, поймите, 10% премий для меня тоже смерти подобно, потому что я закладываю в цену максимум 4% рентабельности. Мы сейчас у колхозников закупаем сырье без НДС, а продаем с НДС — уже налог 10%. Если прибавить премии, отсрочку платежа в 45 дней, доставку за наш счет по России — получается абсолютно непроходная цена или работа в ноль. Нас «Тандер» завел в свои «Магниты» по зеленой чечевице и по нуту лишь потому, что Краснодарский край эти культуры не выращивает, а нам просто необходима такая сеть для максимального охвата покупателей.
– А другие сети?
– Мне «Лента» говорит: «Фасуйте под нашим брендом “365 дней”», «Метро» говорит: «Фасуйте под нашим брендом “Аро”». Вот сегодня у меня письмо от компании «Мистраль», которая просит чечевицу, и мы шуруем по всему миру с «маяковской» продукцией как «Мистраль». У них имя! Потому что у них есть паровоз, который тащит их продукцию. А у нас скоро ни имени не останется, ни отчества.
– У вас были попытки реализовывать самостоятельно свой товар?
– Мы открыли магазинчик на локомотиве (Рынок «Каврос» в Ростове. — РП.). Арендовать ларек не дали, пришлось выкупить. Начали торговать. Наутро приходит охранник: «Я вам не разрешаю! Я охранник, тут охраняю. Две тысячи рублей с вас». «Хорошо, давайте заключим договор», — говорю. «Никакого договора подписывать не буду»! — отвечает. Через пять минут подходит еще один: «Я электрик. Вы должны мне за электричество». Куча бумажек, согласований. Подержали мы эту несчастную точку месяц, каждый день возили туда продавца. Люди к нам привыкли. Но экономически мы ее не потянули. Ежедневный подвоз товара и людей не окупаются. Надо, чтобы мы вошли со своим ассортиментом в эти многокилометровые площади федеральных сетей. Сегодня мы заходим в сеть «Мега-Дон», две позиции согласовали в «Пятерочке». Будем продолжать работу по продвижению товара в родной области, тем более что сейчас нам в этом активно помогает департамент потребительского рынка и министерство сельского хозяйства Ростовской области. А при личной встрече с мэром Москвы Собяниным на «Золотой Осени» на ВВЦ получено добро на организацию торговых постоянно действующих точек в Москве.
Любовь ведет в свое кафе обедать. Теперь она похожа на хозяйку большого семейного дома. Наполняет тарелки чечевичным супом, хлебом из нутовой муки, вегетарианскими нутовыми котлетами. Железная увлеклась здоровой белковой пищей и попала в актуальную нишу экопродукции, поэтому ее чечевичные котлеты и нутовую муку заказывают экомагазинчики.
Александр Родин — президент АККОР Ростовской области — рассказывает, как начиналось фермерство в России.
– В 1991 году в постановлении второго внеочередного съезда депутатов о развитии деревни и АПК было принято решение ввести частную собственность на землю. Крупным хозяйствам списали долги на 23 миллиарда рублей. По сегодняшним деньгам это триллионы рублей. Также было принято решение выделять на развитие деревень и АПК не менее 15% бюджета. И в первый год действительно серьезные деньги выделялись. «Силаевский миллиард» — первые крупные деньги на развития фермерства, которые стали основой для фонда «Российский фермер». Было организовано льготное кредитование под 2%, создана ассоциация крестьянско-фермерских хозяйств АККОР, которая определялась как партнер по земельной реформе. Мы за два с половиной года создали 270 тысяч фермерских хозяйств. Моим основным занятием в АККОР было выписывание гарантийных писем фермерам. У людей же ничего не было за душой, кроме желания, а кредиты надо было получать. Вот мы и давали гарантии под тот «силаевский миллиард». Первые фермеры освобождались от налогов на пять лет. Это было целенаправленное создание нового класса.
– Как раздавались земельные паи?
– Были определены по районам средние размеры земельного пая в зависимости от того, какой размер района по земле и сколько на ней работников. Например, восточные районы области — большие, там пай больше — до 20 гектаров, а в Азовском районе — пригородном, много населения, у них пять гектаров был пай. И получали их бывшие сотрудники колхозов и совхозов.
– Как люди распорядились паями?
– В основном все отдали в аренду. У нас был неправильный подход в разделе земли. Нужно было разделить земли не на паи, а на участки и продать их крестьянину за символичные деньги. Главное, чтобы состоялся акт купли-продажи. Тогда был бы уже законный документ: «вот я купил». А когда просто дали бумажку на пай с общей площадью земли бывшего колхоза, а где это земля находится, никто не знает.
– Паи — фикция?
– В какой-то степени да. Чтобы его получить, надо было пройти сложный путь выдела: получить согласие коллектива, где он хочет выделить, возражения и другие процедуры. Люди годами не могли выделиться. Добивались только самые настырные, а остальные потихоньку продавали, не веря, что это возможно.
– Кто скупал земли у пайщиков?
– Бывшее руководство колхозов и совхозов. Но многие хозяйства не выдержали конкуренции и обанкротились. Их уже скупали финансовые структуры, которые создали впоследствии крупные агрохолдинги. Власть стала поддерживать агрохолдинги, а на развитие фермерского хозяйства перестала выделять достаточное количество денег, и оно стало постепенно затухать.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
