«В России нам никто ничем не обязан»

Семья Александра Букалова (в центре) и их соседи по ПВР. Фото: Матвей Журбин

Как бывший донецкий бизнесмен собирается жить заново в полузаброшенном военном городке Забайкалья

Матвей Журбин

28 октября, 2014 03:46

13 мин

У донецкого бизнесмена Александра Букалова до войны было несколько малых предприятий самых разных профилей: от книжного магазина до бильярдной. Сейчас он живет в Забайкалье, устраивается слесарем в котельную, находит временные подработки и видит в полузаброшенном поселке «массу возможностей». О том, как он потерял все, кроме веры в свои силы, Букалов рассказал корреспонденту «Русской планеты».

Поселок Ясная, как и десятки брошенных военных городков в Забайкалье, представляет собой печальное зрелище: разрушенные строения, разбитые дороги. Переселенцы с Украины живут здесь в небольшой квартире, отведенной под пункт временного размещения (ПВР). В ней старая мебель, неровные полы и облупившаяся краска на оконных рамах. Помимо Александра, его жены и троих детей, под этой же крышей живет еще одна семья с юго-востока Украины.

Мир

– Родился я на Дальнем Востоке. Мой отец был военным, и мы много переезжали, — рассказывает Букалов. — На Украине оказались потому, что это было последним местом службы отца. Жили мы в Одесской области. Там я и познакомился со своей будущей женой.

С самого начала нам хотелось заниматься своим делом: мы открыли хлебный магазин, книжный, занимались продажей компьютеров. Но в Одесской области тяжело в том отношении, что там рынок заполнен и свободных ниш практически нет. Поэтому мы переехали в село Благодатное Амвросиевского района Донецкой области.

Когда мы только собирались, нам говорили: «Куда вы едете? Там работы нет, шахтеры нищие», — и тому подобное. Но когда мы приехали, то увидели обратное. Возможностей было достаточно. Наше село входило в десятку богатейших сел Украины. Молодежь оттуда не уезжала. Вообще люди там жили очень трудолюбивые.

Проблем с открытием бизнеса у нас не было вообще. Мы легко начали, и даже государство нам помогло. Потихоньку, вкладывая средства в дело, мы развились. У нас были компьютерная мастерская, компьютерный клуб, фотостудия, бильярдные и теннисные столы — на всем этом мы зарабатывали деньги. Кроме того, я работал бригадиром путейцев на железной дороге: зарабатывал себе пенсию.

Майдан

– Мы с самого начала были против Майдана. Из-за чего восстали Донбасс и весь юго-восток? Нам Европа не нужна. Посмотрите, какие там ценности: выходят бородатые женщины, и это считается у них шиком. У таких наций нет будущего. Зачем нам идти на утопающий корабль? При вступлении в Европу у нас пенсия будет наступать в 67 лет, увеличится цена на коммунальные услуги, в школах начнут преподавать, что гомосексуализм — это замечательно, а в детских садах не будут различать детей по полу, пока ребенок не определится сам. Нам этого не надо, у нас другие ценности.

Да и внутри страны всегда было различие между западной и восточной Украиной. Мы очень разные. Например, на западной Украине поставили памятник Бандере, а под Луганском есть памятник жертвам, погибшим от рук бандеровцев. Как такое возможно в одной стране?

Сейчас в школах Украины будут выбирать по одному человеку из «небесной сотни» и писать о них рефераты, как о героях. Это же бред. Мы все видели, как эти люди жгли бойцов «Беркута», кидая в них бутылки с зажигательной смесью. Мы смотрели это по телевизору и плакали. Среди этих бойцов было много наших знакомых и друзей. Они спали на холодном бетоне, без еды, без питья. Власть, которую они защищали, их предала. А тех людей, которые помогали бойцам, приносили им чай и бутерброды, стали называть «титушками». О каком согласии в стране может после этого идти речь?

Война

– Все рухнуло с началом боевых действий. Какой может быть бизнес, когда рвутся снаряды и гибнут люди?

Сначала мы не верили, что это происходит у нас. Даже когда видели, что над Саур-Могилой поднимаются столбы дыма, надеялись, что нас это не коснется.

У меня есть одноклассник, с которым я сидел за одной партой в одесском Институте сухопутных войск. Он после окончания стал командиром батареи «Градов». Связь мы поддерживали через социальные сети. Общались и тогда, когда начались боевые действия. Как-то раз он пишет, что находится недалеко от нашего села. Я ему ответил, чтобы, как прибудет, обязательно зашел в гости.

И вот вечером край села накрывают из «Градов». Интернет уцелел, и я ему сразу пишу: «Что ж ты творишь, куда стреляешь? Мы тут живем! Наши дети, женщины, старики». А он отвечает, что в селе находятся российские сепаратисты и украинская армия нас спасает. Я ему говорю: «Переоденься в гражданку, приди в село, мы с тобой встретимся, сядем, посидим, как в старые добрые времена. По-человечески пообщаемся. Походим по селу, и я тебе покажу, что тут никаких сепаратистов нет». Но это бесполезно. Им объясняешь, что нас не надо спасать, мы хорошо живем, но они как в тумане — не хотят ничего слышать.

Однажды ночью окраину села начали обстреливать из «Градов». Мы схватили детей в охапку и побежали в подвал к куму. Обстрел закончился, мы вышли, стоим, обсуждаем. Тут по радиосвязи из соседнего села передают: «Благодатное, в вашу сторону движется самолет». Смотрим, действительно появляется самолет и делает круг над селом, затем заходит, спускается в пике — и мы понимаем, что сейчас будет бомбить. Мы — в подвал. Грохот стоял такой, что со стен стала сыпаться штукатурка.

На следующий день стали смотреть, куда упали бомбы. Я не знаю: то ли пилот нас пожалел, то ли промазал. Если бы бомбы упали на 200 метров ближе, то и от нас, и от наших домов ничего не осталось бы. В ту ночь самолет сбросил две 500-килограммовые бомбы. Воронки остались такой глубины, что можно стоять в полный рост, и человека не видно. Таких воронок мы насчитали двадцать четыре. Видимо, бомбы были кассетные. Если бы они упали на село, жертв было бы много.

Честно говоря, хочется думать о хорошем, о том, что пилот все-таки пожалел людей. Не все же сволочи.

После этого случая я вывез жену и детей в Авило-Успенку. Это русская приграничная деревня, где находится пропускной пункт. Жена с детьми жили там, а я оставался в селе. Тот район, где я жил, контролировался украинской армией. Каждый день мне приходилось ездить на работу, на железную дорогу, пересекая украинский блокпост, и я гадал, пропустят меня в этот раз или нет. На блокпосту стояли молодые 18-летние солдаты. Я видел, что им эта война не нужна, они не хотят в нас стрелять. И до того момента, пока там стояла украинская армия, все было спокойно, никто никого не дергал. Все изменилось, когда начали приходить батальоны нацгвардии.

Непосредственно у нас стоял батальон «Днепр». Эти ребята стали вести себя совершенно по-другому. Людей хватали прямо на улице и ставили перед выбором: либо идешь служить в нацгвардию, либо копать окопы. А могут и расстрелять. Страшно было то, что у них рамок нет.

Командованию «Днепра» предоставили списки активистов — тех, кто сочувствовал ополчению. Я туда тоже попал. В свое время я приходил к Саше Захарченко (премьер-министру ДНР. — Примеч. РП.), проситься в ополчение, он тогда был командиром «Оплота». Я учился в военном вузе на общевойсковом факультете, поэтому они готовы были взять меня с радостью. Но когда узнали, что у меня трое детей и нет родственников, к которым можно их увезти, вернули документы и сказали: «Езжай домой». Правда, наши отношения на этом не прекратились, я как мог поддерживал ополчение. Поэтому меня предупредили, что надо уезжать из села в ближайшие три дня, иначе потом я не смогу этого сделать.

Конечно, бросать все было безумно жалко. Это же наша жизнь, которую мы строили все эти годы, спали по три-четыре часа в сутки, чтобы все это создать. Не верилось, что придется все бросить.

Исход

– Я приехал в Авило-Успенку, и там мы с семьей жили еще какое-то время. Надеялись, что ситуация как-то нормализуется. Однако когда начали стрелять и по этому селу, мы поняли, что надо уезжать еще дальше. Деревню практически каждую ночь обстреливали из минометов, и нам приходилось отсиживаться в подвалах. Люди, которые пересекали границу, стремясь попасть в Россию, делали это под пулями. Минометным огнем был уничтожен мост, по которому шли беженцы. Обстрел вел все тот же батальон «Днепр».

Поэтому оттуда мы приехали в лагерь беженцев в районе Матвеева Кургана (Ростовская область. — Примеч. РП.). Лагерь, рассчитанный на 500 человек, принял 2000 беженцев. Дети и женщины спали по двое на кроватях, а мужчины — по очереди. Кормили нас одной гречкой, но никто не возмущался. Все понимали, что в такой ситуации по-другому быть не может.

Там мы, пять семей, объединились и решили ехать в Забайкальский край. Почему? Потому что тогда мы прочитали, что там беженцев было всего 40 человек. Стали проситься, чтобы нас туда отправили. Но нам отказывали, мотивируя тем, что это очень далеко и дорого. Как вариант нам посоветовали поехать в область, которая находится ближе к Забайкалью, а потом уже оттуда добраться до Читы.

Чтобы получить квоту на расселение из лагеря беженцев в российский регион, нам приходилось ночевать возле палатки, где происходило распределение. Ажиотаж был сумасшедший. Но в конечном итоге нашим пяти семьям удалось получить направление в город Ишим Тюменской области. Отдельное спасибо хочется сказать бойцам МЧС, которые помогали нам и в Ростовской области, и в Тюмени. Очень человечное было к нам отношение.

В Ишиме нас встретили и поселили в пункте временного размещения. Там мы начали оформлять документы, но не забывали и о своей главной цели — добраться до Забайкальского края. Сначала нам отказывали. Куда мы только ни обращались: и в приемную Путина, и в политические партии, и в сам край писали, но везде нам отвечали, что пункты временного размещения в крае заполнены. Сначала мы не могли понять почему, а потом узнали, что сюда прибыла большая группа беженцев, которые находились в Крыму. Нам говорили, что денег на то, чтобы отправить нас в Забайкалье, нет. Однако мы были настойчивы, ведь мы не просто так сюда ехали, мы собираемся остаться тут жить.

В Чите нас, как оказалось, никто не ждал. Во всех ответах на наши письма было сказано, что край принять нас не сможет, так что ехали мы на свой страх и риск. По прибытии сообщили о себе властям. К нам приехал заместитель министра труда и социальной защиты края Александр Коноплев. Спросил, кто Букалов (ведь все письма я подписывал), отозвал меня в сторону и говорит: «Что мне с вами делать? Я же тебе говорил: не приезжайте!» Я ему отвечаю: «Ну приехали мы уже».

Он помолчал, а потом говорит: «Я надеялся, что вы все-таки приедете: вы так упорно этого добивались. Такие люди здесь нужны». Он нам предложил ехать в Ясную. Сказал, что тут дают квартиры. Мы сразу согласились. На следующий день пришел транспорт, и мы поехали в Ясную.

Сегодня

– Приехали сюда и разместились в квартирах ПВР. Те квартиры, которые нам выделили, мы сейчас ремонтируем. Конечно, как только мы приехали, сразу встал вопрос о деньгах. Хоть нас и кормят, но ведь бытовые мелочи надо покупать.

Глава местного ЖКХ Александр Пешков дал нам работу. Женщины обкапывали кусты и вырывали траву, мужики копали ямы под столбы, заборчики делали. Обыкновенная черновая работа. О беженцах сложилось такое мнение, что им и работу подавай высокооплачиваемую, и вещи только новые. Все люди, конечно, разные, но лично мы рады любой работе и любым вещам. Поэтому у нас с местным населением сложились нормальные отношения.

Мы считаем, что в России нам никто ничем не обязан. Почему мы что-то должны требовать? Это неправильно. Сейчас положение у нас такое же, как у выпускника вуза: у тебя ничего нет, и ты выходишь в жизнь. Старайся, работай, и все будет. Мы уехали от бомбежек и начинаем жизнь заново. Найди работу и работай. Не нравится? Найди другую. Не хватает денег? Работай на двух, трех работах. Когда начинают говорить, что нет работы, что беженцы забирают работу у местных — все это бред. Работа есть везде. Мы когда только приехали, из соседнего села женщина пригласила нас выкопать картошку. Пообещала рассчитаться продуктами: картофелем, морковкой, капустой. Мы с мужиками пошли перекопали ей огород, помогли убрать весь урожай. Она нас потом накормила настоящим украинским борщом. После нескольких месяцев питания по столовым поесть нормальной домашней пищи — это ни с чем не сравнимое удовольствие.

Завтра

– Мы выживем и выкрутимся. Работу все равно найдем, потому что мы привыкли работать. У нас сейчас руки связаны тем, что мы пока не получили гражданства. У нас есть и силы, и желание сделать что-то для этого поселка. Здесь полно возможностей. Но без гражданства мы не можем зарегистрироваться в качестве предпринимателей, создавать рабочие места, платить налоги, в конце концов. Как только появится гражданство, будет и все остальное. Мы не унываем.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе