«Если что-то подобное повторится, мы не защищены»

25 лет назад в Башкирии рядом со станцией Улу-Теляк взорвались два поезда, оказавшиеся рядом: поезд № 211 «Новосибирск — Адлер» (20 вагонов) и № 212 «Адлер — Новосибирск» (18 вагонов). В результате, по официальным данным, погибли 575 человек, из них 181 — детей. О тех событиях «Русской планете» рассказали люди, которые побывали на месте аварии и спасали пассажиров сразу после катастрофы.

Кандидат биологических наук, микробиолог Татьяна Кузнецова вместе с семьей оказалась в первой электричке, прибывшей на место аварии. Затем она оказывала помощь пострадавшим уже в Уфе.

– На трубе продуктопровода «Западная Сибирь — Урал — Поволжье», по которому транспортировали широкую фракцию легких углеводородов — сжиженную газо-бензиновую смесь, образовалась щель длиной 1,7 метра. Как услышали потом в новостях, из-за протечки трубопровода и особых погодных условий газ скопился в низине, где проходит железная дорога. 4 июня в 01:15 по местному времени, в момент встречи двух пассажирских поездов прогремел мощный взрыв газа и вспыхнул гигантский пожар.

Ударной волной с путей сбросило 11 вагонов, из них 7 полностью сгорели. Оставшиеся 26 обгорели снаружи и изнутри. Из 1 284 пассажиров (в том числе 383 ребенка) и 86 членов поездных и локомотивных бригад, по неофициальным данным, погибли 645 человек, 623 стали инвалидами, получив тяжелые ожоги и телесные повреждения. Взрыв мощностью в 300 тонн тринитротолуола разрушил 350 метров железнодорожных путей и 17 километров воздушных линий связи. Возникший при этом пожар охватил территорию в 250 гектаров.

– О тех ужасных событиях сейчас могу рассказать в подробностях. Тогда же, в злополучное утро 5 июня 1989 года, мы с мужем и двумя детьми находились в полном неведении, — говорит Татьяна Кузнецова. — Сидя на станции «1753 км», дожидались электрички на Уфу и не понимали, почему пустует всегда в это время оживленная железная дорога. Хотя каким-то шестым чувством догадывались: что-то произошло. Единственный транспорт, который с визгом проносился мимо, это короткие поезда-рефрижераторы. Как узнали позже, для того, чтобы грузить трупы, но разве могло такое придти в голову в мирный солнечный день в самом начале лета?! Единственная мысль, которая мелькала тогда: «Только бы не война!» Неведение действует на нервы хуже всего, а всю тревожность обстановки в полной мере ощутили на себе уже в самый час катастрофы. Наш летний дом находился в 43-х километрах от Улу-Теляка, но, тем не менее, ночью страшный гул докатился и до нас, а под утро небо, не переставая, ревело от вертолетов сан-авиации.

Электричка так и не пришла. А когда, наконец, спустя 4 часа движение поездов возобновилось, наш вагон буквально оккупировали железнодорожники. От них-то мы и узнали о случившемся: взорвались поезда, много погибших.

К месту трагедии электричка ползла еле-еле, а под Улу-Теляком и вовсе встала. Ждали 2 часа, потом поехали — медленно-медленно… Измучившиеся слухами и ожиданием пассажиры припали к окнам. То, что мы увидели, было страшно. Лес, который еще вчера был густым, выжжен дотла. Большая, круглая поляна, остатки деревьев похожи скорее на обгоревшие спички. Перед глазами мелькает сплюснутый вагон поезда — его режут автогеном… На обугленных ветках висит чья-то одежда — какие-то красные тряпки. На месте катастрофы работают люди — переносят на носилках трупы, останки и остатки людей — руки, ноги, тела… Они двигаются, как космонавты, в защитной одежде, полностью закрывающей лица. И мы понимаем почему — даже за плотно задвинутыми окнами электрички в нос бьет едкий запах гари и еще чего-то, чем невозможно дышать. Тут же наблюдаем вывернутые с корнем рельсы, искореженные, завернутые в дугу. Новости и шокирующие подробности передавались друг другу шепотом: мы едем по временно проложенным рельсам, раненые из «нормальных вагонов» ночью ушли пешком до ближайшей станции, большую часть трупов увезли, а тяжелых раненых на вертолетах доставили в Уфу. Причина произошедшего — людская халатность, недопустимая небрежность. Виновные давно наказаны, но инвалидов не вылечишь, мертвых не вернешь. Как показало следствие, утечка газа началась за 40 минут до взрыва, к тому же машинисты проходящих поездов предупреждали поездного диспетчера участка о сильной загазованности на перегоне, но тот не обратил внимания.

Уже в Уфе Татьяна узнала, что 70 % пассажиров погибли на месте, а за оставшихся спасатели и врачи сражались ни на жизнь, а на смерть. Восьмиметровый мемориал, поставленный на месте трагедии, она считает еще и данью уважения сотням людей, которые работали без отдыха круглые сутки, чтобы кто-то потом жил и дышал. Так уж получилось, что к лечению пострадавших оказалась причастна и она. Вместе с коллегами из Уфимского научно-исследовательского института вакцин и сывороток имени Мечникова — заведующей лабораторией анатоксинов Натальей Михайловой и научным сотрудником Ольгой Кунягиной. Созданный ими анатоксин синегнойной палочки, до сих пор не имеющий аналогов в России, спас от смерти многих безнадежных пациентов.

– О трагедии 1989 года узнали по телевизору, — рассказывает «Русской планете» микробиолог Ольга Кунягина. — Сообщили, что выживших доставляют вертолетами в ожоговый центр Уфы при больнице № 18. Я работала тогда в Уфимском научно-исследовательском институте вакцин и сывороток имени Мечникова, в лаборатории анатоксинов вместе с Татьяной. Наша заведующая Наталья Михайлова сразу поехала туда, предложила помощь. Это первое, что пришло в голову людям, которые четыре года бились над разработкой анатоксина синегнойной палочки. Наше изобретение оказалось первым, способным остановить инфекцию, которая в наиболее опасной форме проявляется именно у ожоговых больных, — почти стопроцентная смертность.

Существовавшие ранее вакцины могли уничтожить попавшую в кровь бактерию, но были слишком слабы, чтобы повлиять на вырабатываемый ею смертельный экзотоксин. А значит, человек умирал. Вакцина микробиологов, созданная на основе самого токсина, уничтожала именно его, а, следовательно, спасала обреченных на смерть людей с ожогами, до этого считавшимися несовместимыми с жизнью.

– Это просто чудо, что создание вакцины, на которое уходит несколько месяцев, а также вакцинация добровольцев прошли как раз перед трагедией. Поэтому у нас было все готово, как по заказу, чтобы не дать людям умереть, — продолжает Ольга. — Волонтеров мы иммунизировали за три недели до катастрофы; этого времени оказалось достаточно для выработки в крови необходимых антител к токсину. Наши доноры работали в ожоговом центре: плазма их крови с необходимыми для прекращения синегнойной инфекции антителами вводили тяжелым пациентам. К великому сожалению, вакцина, столь успешно прошедшая испытания и отлично показавшая себя, в настоящее время не выпускается. Кто в этом виноват — история умалчивает. Но совершенно точно одно: с ее помощью удалось спасти многие жизни, больные с ожогами третьей степени встали на ноги и живут дальше. Если, не дай Бог, что-то подобное повторится, мы не защищены, а значит, смертей будет намного больше.

– Синегнойная палочка — это бактерия, которая обитает в кишечнике человека. Для людей с нормальной иммунной системой она не опасна. Но при подавлении иммунитета, характерном особенно для ожоговых больных, она попадает в кровь и вызывает летальный сепсис, то есть смерть. Анатоксин синегнойной палочки, о котором говорили сейчас микробиологи, конечно, очень помог нам в то нелегкое время. Если бы он выпускался сейчас, я бы постоянно использовала его в лечении, — рассказала заведующая иммунолабораторией больницы № 18 г. Уфы Диана Тимербаева. — А тогда, в далеком 89–м, я была студенткой-практиканткой ожогового центра, что называется, «на подхвате». И так уж сложилось, что первые впечатления от работы связаны с людьми, доставленными с места трагедии. Их было очень много, некоторые умирали у нас на руках. Любой ожоговый больной, хочу сказать, это всегда тяжелое зрелище, неподготовленному человеку сложно выдержать. Но когда мы увидели жертв крушения поездов, трудно стало справляться с эмоциями даже видавшим виды работникам центра. Шок был, прежде всего, от самой ситуации и количества больных — более 700 человек поступило в клиники Уфы; от осознания того, что произошло и продолжает происходить у нас на глазах. Лично я очень впечатлена мужеством и выносливостью врачей, которые работали без отдыха, буквально ночевали возле своих пациентов. Как раз тогда в Уфе впервые применили телеконсультацию в режиме онлайн, организовали телемосты между клиниками нашего города, Москвой и даже медицинскими центрами США. Общая беда сплотила людей, беспомощность и обреченность пострадавших вызывали острое желание помочь, вернуть жизнь, поставить на ноги. Несмотря на жесткость практики, я твердо решила, что мое место именно здесь, в больнице при ожоговом центре, где смогу принести максимальную пользу. Трагедия в Улу-Теляке не дала поступить иначе.