Новости – Люди
Люди
«Выжили только ушедшие»
Фото: Юлия Корчагина
Корреспондент «Русской планеты» побывала в заповеднике «Ростовский» и узнала, как складываются отношения с браконьерами, какой урон наносят журавли фермерам, что такое лошадиная иерархия и зачем в заповедник приезжают ученые
14 октября, 2014 11:37
18 мин
Кругом степь, на горизонте почти нет деревьев. Когда здесь ветер, то он даже не дует, а гудит. Существует мнение, что именно поэтому здешнее озеро когда-то назвали Маныч-Гудило. Этот уникальнейший соленый водоем протянулся на 150 км по югу России. Сплетение речных рукавов и островов сохранилось с древних времен. Много лет назад это озеро соединяло Черное и Каспийское моря. Теперь от прошлого полноводья ничего не осталось, все обмельчало, а само место занесено в Красную книгу.
Заповедник «Ростовский» — единственный в России степной заповедник, в котором уже более 60 лет обитают дикие лошади. На экскурсию сюда приезжают люди из разных регионов России. Туристический сезон разделен на периоды: с апреля по май — в это время обычно зацветает вся степь, и с сентября по октябрь — в сезон миграции птиц: журавлей, казарок, гагар. Туристы обычно приезжают сюда сами маленькими группами от шести до десяти человек: больше нельзя.
– Экскурсии мы проводим только по охранной зоне. В прошлом году нам разрешили открыть 5% наших территорий. Самое привлекательное в нашем заповеднике — это лошади, теперь мы показываем наших мустангов, — рассказывает замдиректора по экологическому просвещению Наталья Медянникова. — В этом году мы принимали в день по три группы людей, но опыт показал, что для лошадей это слишком тяжело. Теперь мы показываем наши угодья с мустангами только двум группам в день: в 9 и 12 часов. Когда в апреле у нас был период цветения тюльпанов и ирисов, а это всего где-то 10-15 дней, мы приняли около пяти тысяч человек, при этом не было сломано ни одного цветка — это огромное достижение для нас, так как была проделана большая работа.
В эти выходные в заповеднике ожидают три группы. Вместе со мной посмотреть на лошадей приехали девять человек из Волгодонска. Кто-то из них здесь не впервые. Обычно о заповеднике узнают от знакомых. Мы садимся в машины и едем мимо степей, распаханных полей и пасущихся коров. На полях — множество журавлей.
– Это серый журавль, — поясняет Медянникова. — Он останавливается у нас где-то на две-три недели, отдыхает и набирается сил в заповеднике. Через долину Большого Маныча пролетает огромное количество птиц. Мы находимся на пути их миграции. Многие делают остановку в заповеднике. Птицы кормятся в основном на полях и наносят тем самым большой урон фермерам, так как после них почти ничего не остается. Правда, из-за различных подкормок, которые используют фермеры, много журавлей гибнет.
УАЗик подпрыгивает на каждой «кочке». Наталья рассказывает мне о том, как попала в заповедник.
– Я закончила лесфак новочеркасского вуза, я ботаник и вообще человек лесной, но вышла замуж и оказалась в степи, — Наталья говорит плавно с южнорусским акцентом. — После вуза искала работу и устроилась в заповедник. Сначала я два года работала в науке — мне близка растительность. У нас на территории заповедника 460 видов растений, которые мы изучали. Хотелось простора, и через два года я перешла работать в отдел экопросвещения. Наука — это кропотливый труд. Я изучала краснокнижные растения, и для меня это было довольно утомительно: из года в год одно и то же. Нужны были изменения. Наука мне пригодилась на новой должности, здесь необходимы были знания шире: нужно было знать и флору, и фауну. Мы много общаемся и с инспекторами, которые наблюдают за всем.
Разговор обрывается. Мы подъезжаем к берегу озера.
– Если Байкал — самое пресное озеро, то Маныч-Гудило — самое соленое озеро, — рассказывает Наталья. — Соленость воды в нем превышает не только соленость Черного моря, но и среднее значение вод Мирового океана, которая равняется 35 промилле, а в Маныче — 40. Пару лет назад на экскурсии мы говорили, что в озере процент соли в два раза больше, чем в Черном море, теперь эта цифра увеличилась. Сейчас это в три-четыре раза больше.
– А от чего это происходит? — спрашивает один из из волгодонских туристов.
– Под озером находится пласт соли в 11 километров, поэтому, чем больше оно мельчает, тем солонее становится. Растительность в степи бедновата: даже на болотах 520 видов, а у нас — 460. И на острове, на который мы будем переправляться, нет ни одного дерева.
– А разве Маныч раньше не был пресным?
– Да, — кивает Медянникова, — когда был пущен в эксплуатацию Невинномысский канал, соединивший реки Кубань и Егорлык, озеро опреснили. Кстати, именно тогда, в 1948 году, и появился остров Водный. Вода хлынула в близлежащие окрестности, затопив огромные территории. Уровень воды в Маныче резко поднялся, и один из берегов превратился в остров длиной в 12 километров и шириной в три с половиной. Правда, потом все пересохло, вода ушла и пресной осталась только в Пролетарском районе. Очень часто, когда к нам приезжают, всегда спрашивают, водится ли здесь рыба. У нас есть только один вид, он называется колюшка. Именно колюшка, а не корюшка. Рыба величиной со спичечный коробок с иглами на спине.
– Она соленая? Прямо сразу к пиву, — смеются туристы.
– Да, она приспособилась выживать в соленой воде, — улыбается экскурсовод. — В этом году наши научные работники ее ловили.
– А как лошади оказались на острове?
– Эти земли раньше принадлежали госплемзаводу «Орловский». Остров использовали для пастбищ коней и овец, каждое лето переправляя стада на пароме. С наступлением холодов возвращались обратно. Со временем хозяйство пришло в негодность, как и паромная переправа. Овец забрать успели, но несколько лошадей остались на острове и стали дикими. Всех увезли, а лошадок забыли. Так стадо разрослось. С 1995 года остров вошел в состав заповедника. Когда ученые пришли сюда, то лошадей было около 100, периодически лошадей отстреливали калмыки и употребляли их в пищу. Рыжая масть с золотистым отливом у островных лошадей — признак того, что их предками были лошади всемирно известной донской породы — верховых лошадей донских казаков.
Мы отправляемся на остров, добраться до которого можно только на пароме. Инспектор заповедника Андрей с помощником заливают в бак горючее, отвязывают веревки, и мы плывем через горько-соленые пучины на встречу к мустангам. Озера не слишком глубокое и большую часть пути видно дно. Кое-где его покрывают темно-зеленые водоросли. На берегу виднеются старые брошенные гурты, оставшиеся еще со времен госплемзавода.
– После того, как эти места стали заповедными, лошадей на острове к 2010 году стало около 400, но в этом же году произошло жуткое — погода летом и осенью была очень теплая, мыши плодились не переставая. Они съели всю корневую систему острова, и кормовой базы у лошадей практически не стало, — продолжает Наталья. — Мы начали бить во все колокола, звонить нашему министерству, так как у нас федеральное подчинение, и мы напрямую относимся к Москве. Министры сказали, что это заповедник, и никто не должен вмешиваться — выживает сильнейший. Лошади гибли от голода. Когда уже было совсем невмоготу, поднялась вся общественность. Мы обращались куда только можно. Говорили о том, что живем на донской земле и что для казаков лошадь свята. Только после десятков обращений и жалоб нам разрешили покормить мустангов. Правда, было уже, к сожалению, совсем поздно. Мы перевезли сюда сено и овес, все это рассыпали. Почти все животные погибли, а оставшиеся мустанги не могли есть. Лошади разделили остров на четыре части. Зимой они обычно сбиваются в табун, а в тот год табун поделился. Каждая группа сидела на своей части острова, и никто не пересекал чужих владений. На острове есть Журавлиная балка, в той части растительность еще оставалась, и выжили только ушедшие именно туда лошади. Из 420 голов осталось 78. Я не знаю, как это научно объяснить, и многие из специалистов тоже не могут даже понять этого, но вот так вот. 50 голов, правда, тогда сбежало по льду в Калмыкию, их судьбы мы не знаем. Они так и не появились. Как вы знаете, калмыки очень любят конину, так что есть предположение, что их убили. На данный момент мустангов у нас около 150. За четыре года они расплодились.
– А теперь вам разрешили их кормить?
– Да, в прошлом году мы тоже их подкармливали, так как был тяжелый сезон. А в 2012-м, когда мы привезли сено лошадям, они были настолько истощены, что ничего им уже не помогало, выжили чудом. К овсу они не притрагивались вовсе, так как не знали и не знают, что это такое. Только когда весной он начал прорастать, то они стали есть отростки. Теперь у нас на всякий случай всегда лежит запас сена. В принципе, как Москва нам говорит: «Лошади вам достались в подарок».
– А почему?
– Они — приложение к природе, — объясняет Медянникова. — Они же возникли из домашних. Мустанги живут здесь уже более 60 лет, у нас было много специалистов, которые до сих пор не понимают, почему они не вырождаются. Конечно, их очень жалко зимой, на острове нет ни одного дерева, но приручать их нельзя.
По острову можно передвигаться только на квадроциклах. Два-три года назад еще использовали мотоцикл, но с увеличением притока туристов транспорт поменяли. Всех делят на две группы и поближе везут к лошадям. Возникает ощущение, что ты на африканском сафари.
– Не отвечайте на острове на звонки, если не хотите остаться без денег, — предупреждает экскурсовод, — минута, и двадцати рублей как не бывало. Буквально в нескольких километрах Калмыкия, и с ее стороны озеро тоже, кстати, имеет заповедные территории.
Останавливаемся недалеко от лошадей. Они идут на водопой. Вокруг везде соленая вода, но в центре острова есть самоизливающаяся скважина. Туда все ходят пить, но этой воды не хватает. Работники заповедника провели по дну озера водопровод, и лошадкам наливают воду также в несколько корыт.
Неторопливым шагом вместе с инспектором Андреем мы отправляемся к мустангам.
– Сейчас лошади разбиты на два больших косяка, — рассказывает Медянникова, собирая разбредающихся и засмотревшихся в бинокли туристов, — внутри этих косяков есть свои косяки, их возглавляют косячные жеребцы. Их сейчас, по данным научного отдела, 18-19. Три лошади отдельно стоят, видите? Это холостяки, они не навсегда оторваны от основного табуна, но они не набрали себе гарем. Еще не бились. Они формируют такие холостяцкие группы. Мы их в шутку называем «голубое племя». Неизвестно, что от них можно ожидать, они постоянно дерутся. Иногда бьются так мощно, что порой отлетают куски мяса.
– И выживают же? — удивляется девушка-туристка.
– Да, они потом идут купаться в Маныче, валяются в грязи, все это быстро затягивает раны. Даже лошади знают силу соленой воды и грязевых ванн, — смеется Наталья. — Видите, стоят? Это смотрящие, они показывают дорогу. Всеми табуном руководит один жеребец. Все вроде бы как вместе и в то же время отдельно.
– А какой гарем обычно у жеребца?
– Если он хороший жеребец, то пять-шесть кобыл, у некоторых две, а есть вообще однолюбы, но это редкость. Все как у людей.
– Нет, есть двенадцать, — вмешивается в разговор инспектор Андрей, проходя мимо.
– А что стало с теми, кто погиб в 2010 году?
– С острова ничего вывозить нельзя, но тела мустангов мы тоже не могли просто так оставить. Нам разрешили отвезти их в одно место к Журавлиной балке. Так на острове образовалось еще и лошадиное кладбище, — поясняет Наталья и тут же возвращается к прежней теме, — в возрасте двух-двух с половиной лет, как только жеребец видит, что его ребенок половозрелый, он выгоняет его из косяка. Ребенок формирует холостяцкую группу, потом мужает и в боях создает уже свои косяки. Время показывает, что сформированный косяк обычно постоянный, а кобылы, которые в нем рождаются и живут, впоследствии уходят в другой косяк.
– А отношения выясняют в битвах?
– Да, понравившуюся кобылу забирает тот, кто победил. Бывают, конечно, исключения и попадаются «гулящие» кобылы. Она жила с одним, потом ей понравился другой, тот побился, и она к нему ушла, не получилось, и снова вернулась в прежний косяк, и жеребец ее принял обратно, но до этого гонял ее по всему острову. Был еще случай, когда кобыла бросила жеребенка, покормила его один раз и ушла. Отец сначала прикрывал свое чадо от ветра, долго стоял над жеребенком, а потом все-таки пригнал мать обратно, гонял два дня, но она все-таки покормила, и жеребенок остался жив.
– А что еще интересного происходит? — спрашивает туристка. Но все отвлекаются гадюку, которая попалась на пути.
– Ой, змея, — кто-то испугался, кто-то фотографирует.
– Да, — кивает головой Наталья, останавливаясь, — гадюка. Они живородящие, ядовитые даже самые маленькие из них.
– А что делать? — спрашивает кто-то из группы.
– Ничего, просто смотрите под ноги. Они вылезли греться, всегда так делают перед спячкой.
Группа отправляется дальше. В стороне спокойно жуют траву кони, туристы начинают их фотографировать. Лошади потихоньку уходят.
– Кони боятся шума и чувствуют чужих, — поясняет Наталья.
– А этой травы лошадям хватает?
– Да, сейчас идет вторая трава, вот видите, она снова зеленая, а зимой им так или иначе придется «тебелевать» — выбивать растительность из-под снега копытами. Но сейчас они должны запастись, зимой они обычно едят мало. Было еще несколько интересных случаев. В дикой природе обычно жеребята рождаются весной, а тут пару лет назад в феврале в самый лютый мороз у одной кобылы появилось довольно слабое потомство. Думали, не выживет, но мороз как-то сразу закалил жеребенка, он опушился. Правда, отморозил уши и стал похож на медвежонка, они стали круглыми. Мы его назвали Морозко.
Наталья спрашивает у Андрея, идущего впереди, не видит ли он Морозко. Пройдя еще немного вглубь табуна, мы натыкаемся на коня, похожего на медвежонка.
– Это не жеребец, а кобыла. Посмотрите, какая у нее грива. Не похожа она на жеребца, — отмечает один из мужчин.
– Да, действительно, — удивляется Наталья, — мы всегда думали, что это кобыла, а оказалось, жеребец. Даже в прошлом году фильм снимали, где о Морозко говорили как о жеребце.
Самые страшные «звери» для коней — это браконьеры, говорит Медянникова. Заповедные лисы и корсачи на коней не охотятся, только мышкуют. А если и рискнут, то скорее затопчут их, чем они настигнут добычу. Волки заглядывают на остров только зимой, но тоже не могут противостоять табуну.
– Лошади обороняются так же, как передвигаются и спят. Оберегать всегда больше будут молодых. Когда лошади спят, они образуют кольцо, внутри которого жеребята, потом годовалые лошади и кобылы, а обрамлять все это будут старые мустанги и косячные жеребцы. У лошадей незыблемая иерархия. Например, кобылы с жеребятами занимают более высокое положение в табуне, чем простые кобылицы или пока один косяк не попьет воды, другой не имеет права подойти. Даже жеребята в дикую жару не будут стоять и ждать. Общий закон для всех.
– А долго лошади вообще живут в парах, в косяках?
– Все зависит от косячного жеребца, насколько способен он удержать косяк.
Все отвлекаются на жеребца, подошедшего к одной из туристок.
– Они любопытные, вы их заинтересовали, — говорит экскурсовод. — Иногда, когда они в настроении, они могут подойти и посмотреть, обнюхать, а когда не в настроении — близко к себе не подпустят. Именно поэтому и мы не водим к ним третью группу, так как если первых посетителей они еще принимают, то вторых и третьих лучше не подводить близко. Но вы сегодня первые.
Жеребца гладят по морде, он, обнюхав туристку, отходит.
– Однажды, — вспоминает Наталья, — жеребец убил жеребенка. Он, выиграв в драке, забрал кобылу, а жеребенка не принял и убил. Зрелище было дикое и жуткое, но ничего сделать было нельзя. А другой раз родился жеребенок-альбинос, полностью белый, и лошади его затоптали.
– Все, как у львов, — добавляет мужчина-турист с биноклем. Медянникова кивает.
Мы доходим до обрыва и другого берега и заворачиваем назад, встречая на пути еще с десяток змей, греющихся на солнышке.
– Как часто на территории заповедника попадаются браконьеры?
– Ловим периодически, — кивает инспектор Андрей. Когда начинается сезон охоты, люди могут полезть пострелять в заповедник кого-нибудь. Порой со стороны Калмыкии появляются браконьеры, но мы за всем этим следим.
Все на том же квадроцикле, больше похожем на джип, мы двумя группами возвращаемся к переправе. Наталья по дороге обратно рассказывает о туристах, приезжающих в заповедник:
– Год назад к нам приезжали калмыки-священники на остров, проводили свои обряды, молились. Восхищались лошадьми. Выливали молоко в озеро, а оно тут же сворачивалось. Для калмыков это чуть ли не священное озеро.
Туристы устало улыбаются.
– У нас бывают многие. Особенно охотно едут москвичи, они очень легки на подъем, в отличие от нас, ростовчан, — вздыхает, — о нас больше знает Россия, чем Ростовская область. В этом году мы проводим еще несколько экскурсий и закрываемся.
– Сезон уже закончен? — уточняю я.
– Да, почти. Теперь откроемся только в апреле с цветением тюльпанов, и это будет жаркий период. К нам уже на выходных изучать лошадей приедут научные работники, а когда ученые на острове, экскурсии запрещены. Ученые, кстати, у нас располагаются в старом домике, оставшемся еще от племзавода. Условий почти никаких, но недавно мы поставили там вагончик.
– А какие исследования обычно проводят ученые?
– Изучают изменение поведения, численность и многое другое. Сейчас остров пока может спокойно существовать при 150 лошадях, но уже даже 300 голов будут пагубно влиять на остров. Может исчезнуть экосистема. Сколько еще проживут лошади, пока неизвестно, но они существуют так уже 60 лет.
Мы притормаживаем на дороге, чтобы полюбоваться на журавлей, которых стало еще больше на фермерских полях.
– А куда летят журавли? — спрашивают несколько туристов.
– В Иран и Ирак, там их много погибает: стреляют и употребляют в пищу, — отвечает Андрей.
– Вы спасаете, а кто-то убивает, — вздыхает турист.
– Да, так бывает.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
