«Мне тяжело ощущать себя бессильным»

В Чите есть благотворитель, который приносит пухлые пачки денег и отдает их волонтерам без всякой расписки и прочих отчетных документов. На помощь больным и обездоленным детям он жертвует огромные суммы, оплачивая лечение и поездки на обследование. При этом сам остается в тени, не называет своего имени и с большим трудом согласился дать интервью корреспонденту «Русской планеты». Он в принципе не встречается с журналистами и редко с кем-либо беседует об этой стороне своей жизни.

– Меня часто просят представиться, имя хотя бы назвать. Я отвечаю: «Икс». У нас город маленький, лица я не прячу, в общем-то, открыт, и при большом желании можно провести разведку на мой счет. Но пока никто этого не делает. И правильно, потому что не имя мое столь важно, а суть помощи, которую я оказываю, — улыбаясь, говорит немолодой мужчина, хоть и одетый по-спортивному, но пропитанный запахом дорогих духов.

– Я с вами встречу назначил в парке, пока пса выгуливаю — почему? Не из соображений конспирации, не потому что у меня принцип такой. Просто, честно говоря, не нашел бы времени уютно и спокойно где-то посидеть. У меня крупный бизнес на месторождениях, я много чем занимаюсь и могу сказать, что не получаю деньги, а зарабатываю по̀том и кровью.

Поэтому могу смело сказать: моя помощь деткам — от души, а не для отмывания денег. Да и потом, если бы это было так, я не скрывал бы своего имени. И не хотел бы скрывать, пусть бы знали, за кого свечку поставить. Но народ у нас злой, завистливый, сами знаете. Пойдут пересуды, отбрасывающие тень на мое доброе имя. Зачем? Семье еще достанется... Нет, молчал о себе и буду.

Я из простой семьи. Мы с родителями жили на Украине до моего совершеннолетия. Потом я поступил в институт в Калуге, и вся семья туда перебралась. После окончания работал в Брянске, потом в Кемерове оказался, а потом — в Чите. И 17 лет уже здесь, здесь и родители, жена, дети.

Но, вспоминая о детстве, часто грущу. Сейчас у моих детей есть все. А у меня не было. Семья наша очень нуждалась. Я даже питался в школе как малообеспеченный. Было и унизительно, и тычки постоянные со стороны жестоких сверстников, и ненависть, и презрение. В общем, раненым я вышел из детства, что и говорить.

Но та обида, которую я затаил на несправедливый мир — самая мощная мотивация для меня была и остается. Я по сей день себе покоя не даю, развиваюсь только потому, что эти воспоминания — как пинок для моих мыслей и побуждений. Это краткая история того, почему я выбился в люди.

А вот почему я стал помогать.

Пациенты детского онкогематологического отделения. Фото: Дмитрий Беркут / ТАСС

В параллельном классе со мной училась девочка. Так, ничего особенного, но мне она нравилась. Бойкая такая была, активная. Везде ее было видно и слышно, везде участвовала, все брала на себя, прямо жажда жизни била в ней даже не ключом, а фонтаном.

Но помню почему-то, что на переменах у нее часто шла кровь из носа. Нет, не били, а просто все с платком ходила. Мамы у нее не было, бабушка воспитывала престарелая. И вот как-то не стало ее в школе видно. В классе девятом мы тогда учились, кажется. Нет и нет. Спросил у кого-то, а мне сказали, что Саша в больнице. Диагноз помню — «аневризма» в голове.

В общем, умерла она недели через две. На похоронах был, смотрел на нее и слышал, как в толпе охали и причитали: «Можно же было помочь, можно же было помочь». Тогда, видимо, не в деньгах вопрос стоял, а в том, что вовремя не диагностировали, бабушка недоглядела.

И это «можно же было помочь» означало время, которое было упущено, из-за чего и случилось непоправимое. А фраза эта засела у меня в голове навсегда. И вот сейчас, когда я узнаю о детях, которым нужна помощь, особенно о больных, я думаю: «Можно же помочь». Без слов «можно было бы…». Беру и помогаю. Вот такая у меня история.

Я не могу сказать, что выбираю детей, которым хочу помочь. Как это может быть вообще? Разве существуют критерии? Другое дело, что всем помочь я просто не в силах: не настолько богат. Но у меня есть знакомства во врачебном мире. Меня нередко информируют о тех случаях, когда быстрая помощь может реально спасти жизнь.

Я попросил не огорчать меня рассказами о безнадежных случаях. Потому что ощущать себя бессильным тяжело. Какая-то вина просыпается, сам не понимаю часто, за что. Я ведь даже к психотерапевту стал похаживать время от времени. Потому что подчас не могу справиться в одиночку со своими мыслями. Жена часто возмущается, мол, довел себя до неврастеника. А я уже, наверное, иначе и не смогу. Нет, вы не подумайте, что я реву ночи напролет в подушку, что не способен думать ни о чем другом. Конечно же, это чересчур. Просто теперь вот эта помощь — часть моей жизни. И не меньшая, многое сейчас в своем быту и работе я подчиняю этой идее — помочь спастись максимальному количеству малышей. Миссия? Возможно, кто его разберет. Но я вот на таких позициях стою.

Я, знаете, никаких документов отчетных не требую, когда даю деньги. Я волонтерам их передаю, лично родственникам ребенка, часто просто перевожу суммы какие-то на карту мамам и папам. И стараюсь по возможности следить за тем, как себя чувствует ребенок, которому я помог. Но вот года два назад, кажется, была история, которая меня выбила из колеи. Мальчик в Чите — совсем маленький! — тогда нуждался в операции в Израиле. Ему в Новосибирске поставили сложный диагноз, опухоль в голове. И прооперировали, но все-таки удалить опухоль не смогли. Только израильтяне взялись. Собирали деньги. И я немалую сумму перевел. Следил за судьбой пацана. Помню, имя такое красивое, звучное у него — Тимофей Тюльпанов.

Слава Богу, что у него теперь все хорошо. Но хорошо почему? Они в Израиль съездили, но там им радостно сообщили, что в диагнозе новосибирцы ошиблись. Представляете? Это был и шок для меня, и радость, и никаких денег я не посчитал зря переведенными семье. Но горечь от того, что врачебная некомпетентность так подкосила нервное здоровье родителей этого мальчика, травит меня и сегодня. В общем, дай Бог здоровья и ошибившимся, и всем деткам.

Благодарности мне летят со всего света, не поверите! Кто-то из Кореи, с места лечения и реабилитации, звонит и плачет в трубку от счастья, кто-то из Израиля, из Японии, я уж не говорю о просторах нашей страны. Но я, знаете, стараюсь не давать своих контактов. Сам предпочитаю справки наводить, а когда мне звонят, себя чувствую неловко. Как будто отчеты летят со всех концов. Ну, я так это воспринимаю. Так что мне комфортнее вот так, за кулисами.

Я часто думаю о том, что нужно делать в масштабе государства, чтобы у людей не было надобности ждать милости от какого-то частного лица. Я ответил для себя на этот вопрос: нужно, чтобы все помогали посильно тем, кому нужна помощь. Мир тогда изменился бы. Но вот это «бы» будет всегда, я убежден. Будет.

***

По словам этого тайного благотворителя, чаще всего он лично выходит на контакт с родителями или опекунами того ребенка, которому хочет помочь. Но его знают и в фондах. Тоже без имени.

– Мы все знаем этого человека и хотели бы иметь его контакты или хотя бы знать, чем он занимается, кто же такой этот добряк! — говорит РП директор регионального штаба ВВО «Союз добровольцев России» Кристина Рахманова. — Но это тайна. Поражает, что он может принести крупную сумму, просто положить на стол и ничего не потребовать. Однажды так 100 тыс. рублей принес и ушел. Мы, конечно, отчитываемся за каждую копейку, за каждую вещь, которую нам приносят, но это мы. А этот меценат, со своей стороны, просто творит добро и никаких корешков не просит.