«Мы утратили свободу для развития науки»

Искандер Ясавеев: Университет за последние годы оказался встроен в вертикаль власти. Фото: Наталия Федорова / «Русская планета»

Социолог Искандер Ясавеев рассказал, почему российские вузы не попадают в ТОП-100 мировых университетов

Наталия Федорова

14 мая, 2015 10:55

11 мин

Искандер Ясавеев, доктор социологических наук, доцент Казанского федерального университета, несколько последних лет выступает с критикой современной системы университетского образования. Он является инициатором акций протеста, митингов и пикетов с участием преподавателей и студентов вузов, автором многочисленных открытых писем к ректорам и чиновникам минобразования. По его мнению, нынешняя ситуация в университетах не способствует развитию российской науки. О том, какие трудности переживает сегодня высшее образование в стране и что может помочь выйти из кризиса, Ясавеев рассказал в интервью «Русской планете».

– Искандер Габдрахманович, в своих публичных выступлениях вы говорите, что сегодня «университетское сообщество находится в депрессивном состоянии». Почему?

– Да, это так. И чем дальше, тем больше это состояние подавленности и перегруженности усиливается. Еще 5-6 лет назад люди были достаточно спокойны, с интересом занимались фундаментальными и прикладными исследованиями, преподаванием, находили в этом удовольствие. Университет образца 2009 года не вызывал тревожных ощущений. Но за последние годы ситуация серьезно изменилась.

Что произошло? Сотрудников перевели на эффективные контракты, которые подписываются в дополнение к трудовому договору и содержат плановые показатели. И если эти показатели не выполняются, это дает основание для сокращения, не продления контракта. А что такое эти показатели? Например, нужно опубликовать определенное количество статей в Scopus (базе данных научных журналов, публикации в которых поднимают рейтинг университета/ — Примеч. авт.). И это создает ситуацию, когда преподаватели вынуждены заниматься наукой, что называется, для галочки. Преподаватели ощущают высокую вероятность сокращений. Это общая тенденция в образовании в настоящее время. Вместо того чтобы продумывать фундаментальные вопросы, долгосрочные планы исследований, преподаватели озабочены тем, чтобы поскорее опубликоваться, продемонстрировать свою активность и остаться на своем месте. Образец действий демонстрирует ректор КФУ Ильшат Гафуров — на его личной странице представлен целый ряд статей в «скопусовских» журналах, за определенную плату готовых опубликовать любой похожий на научный текст. Эта ситуация не способствует развитию науки.

– А в чем сущность университета как такового? Каким он в идеале должен быть?

– В широком смысле это место, где совмещаются наука и преподавание. Где ученые свободны. И у меня было отчетливое ощущение свободы мысли и слова в университете и в 1990-е годы, и на протяжении 2000-х. Сейчас свобода, которая так важна для развития науки и преподавания, утрачена. Университет за последние годы оказался встроен в вертикаль власти. Это удивительно, потому что до какого-то времени вертикаль власти существовала сама по себе, а университет был автономен. Сейчас эта автономия утрачена.

Сейчас же университет стал корпорацией, причем далеко не самой эффективной. Эффективная корпорация, на мой взгляд, та, в которой существуют обратные связи, где сотрудники могут влиять на принимаемые решения, где назначение на должности осуществляется по принципу компетентности, а не лояльности, где обеспечивается прозрачность. А Казанский федеральный университет представляет собой жесткую закрытую корпорацию.

– Это относится ко всем российским университетам?

– Это общая, не уникальная ситуация. До 2010 года ректоры университетов, за исключением МГУ и СПбГУ, избирались на конференциях трудовых коллективов. Сейчас ректоры федеральных университетов назначаются премьер-министром РФ. Получается, что ректоры подотчетны правительству России, но не подотчетны коллективу, преподавателям университета. А это совсем другая система координат. Можно не очень много думать о реальном состоянии университета (о котором как раз очень хорошо знают сотрудники), но демонстрировать результаты. И тут начинаются игры в рейтинги, в публикационную активность, игры в среднюю зарплату. Увеличивается разрыв между тем, что демонстрируется высоким гостям, и теми реалиями, в которых находятся преподаватели.

– А каковы эти реалии, помимо тех, которые вы уже назвали? Например, какова средняя зарплата, условия для работы со студентами в аудиториях?

– Приведу конкретный пример. В этом семестре я преподавал социологию студентам отделения истории. Я впервые вел занятия в одном из зданий Института международных отношений, истории и востоковедения КФУ по адресу: Левобулачная, 44. Нам выделили большую аудиторию. Но оказалось, что мне нужно серьезно перестраивать свой курс, потому что в этой аудитории не было ни проектора, ни экрана, ни плотных жалюзи. Я читал курс социологии, пользуясь теми же средствами, что и профессора XIX века — мел и доска. И мне стоило больших усилий показать студентам визуальный материал. Для этого пришлось ждать пасмурный день, я отслеживал прогноз погоды, чтобы спроецировать все на стену, и использовал портативный проектор, который принес со своей кафедры. Я узнавал, можно ли поменять аудиторию, но во всем здании отделения истории не оказалось ни одной аудитории, оборудованной интерактивной трибуной или стационарным проектором.

При этом бюрократическая нагрузка на преподавателей очень велика, времени заниматься наукой остается все меньше. Приходится заполнять отчеты, разрабатывать учебно-методические комплексы.

Искандер Ясавеев работает над новым в России направлением — исследованием социальных проблем в русле конструкционизма. Фото: Наталия Федорова / «Русская планета»

О зарплате могу судить по своей позиции. Я доктор наук и доцент. У меня выходит около 30 тысяч рублей ежемесячно по одной ставке, сейчас у меня полторы ставки. Но моя позиция выше, чем в среднем по университету. Молодые преподаватели без степени получают 14-15 тысяч максимум. Но в самом тяжелом положении находится учебно-вспомогательный персонал. Лаборанты получают со всеми надбавками не более 10 тысяч рублей в месяц. И при этом в КФУ официально средняя зарплата преподавательского состава превышает 50 тысяч рублей, а средняя зарплата всего персонала, с учетом лаборантов, более 34 тысяч рублей.

Ситуация очень серьезная. Бюрократическая нагрузка, низкие зарплаты, полная подчиненность вертикали, неуверенность в завтрашнем дне и необходимость постоянно быть на хорошем счету у начальства, демонстрировать лояльность. Люди становятся более закрытыми, опасаются, как бы какие-то критические отзывы не дошли до начальства. И тут я думаю не о настоящем, а о будущем. Я надеюсь, что университет через несколько лет вернет себе свободу. Но сколько времени потребуется университету, чтобы восстановиться, чтобы изменить отношения между людьми?

– То есть вы уверены, что в ближайшем будущем произойдет реформа университета?

– Думаю, к 2020 году станет очевидно, что рывок, который был запланирован для вхождения пяти российских университетов в ТОП-100 мировых университетов, не произойдет. И будет очевидно, что при нынешней системе управления российская наука откатывается назад и теряет свои позиции. А одними материальными ресурсами ситуацию не изменить. И к концу десятилетия станет совершенно очевидна необходимость реформ, необходимость возвращения университетам своей независимости. До 2020 года ректоры всячески будут способствовать затягиванию нынешней ситуации, будут демонстрировать локальные успехи, играть в рейтинги. Но рано или поздно мыльный пузырь лопнет, потемкинские деревни разрушатся. И станет понятно, что нельзя воспринимать университет как корпорацию. Конечно, деньги могут позволить закупить оборудование и на какой-то срок пригласить ученых с мировыми именами, но нельзя создать научную школу в несвободной среде.

– Есть ли какие-то положительные примеры в прошлом или настоящем, на которые стоит равняться российским университетам?

– У меня были периоды стажировок в европейских и американских университетах, и я могу сравнивать. Колоссальные различия в отношениях к сотрудникам, в обеспечении их необходимыми условиями. Я провел несколько месяцев в университете Турку в Финляндии, когда изучал финские тюрьмы, семестр — в университете Ратгерса в США, работал в библиотеках британских, итальянских и бельгийских университетов. Университеты создают возможности для преподавателей и исследователей, а дальше — дело преподавателей. Существует возможность публичных дискуссий, влияния на принимаемые руководством решения, существует сообщество.

Например, в октябре 2011 года факультет журналистики и социологии КФУ в приказном порядке за неделю был переведен из здания на улице Кремлевская в здание на Товарищеской. Как раз в это время в Казани проводил исследование сотрудник Кембриджского университета. И мы с ним обсуждали эту ситуацию, я спросил его: «Что было бы в вашем университете, если бы ректор приказал переехать в течение недели в середине семестра без предварительного предупреждения из одного здания в другое?» Он очень удивился, сказал, что это немыслимо, но если бы это произошло, то был бы бунт — сотрудники и студенты просто отказались бы подчиняться. Это совершенно другая ситуация, ситуация уважающих себя людей, которые относятся друг к другу с достоинством, и там такого рода вещи немыслимы.

– Много ли у вас сторонников среди преподавателей вузов?

– По определению преподаватели обладают аналитическим складом ума, системным мышлением. Они видят недостатки в системе. Другое дело, что перед ними стоит выбор. Если они выступят с критикой, то могут потерять свое место, своих студентов и свои курсы. Но во многих университетах создаются площадки, которые позволяют объединяться, продумывать свои шаги, сопротивляться неадекватным действиям руководства. В частности, в России уже больше года действует профсоюз «Университетская солидарность», который объединяет критически мыслящих преподавателей в разных вузах. Пока это только ростки, но независимое профсоюзное движение развивается.

– Вы писали, что осенью прошлого года руководство университета предприняло попытку вас уволить. Тогда в местной прессе из-за этого поднялся шум. Попытка не удалась, но осенью этого года истекает трудовой договор. Что будете делать, если университет не продлит его?

– Вся эта история очень показательная. Дело в том, что как социолог я занимаюсь еще довольно новым в России направлением — исследованием социальных проблем в русле конструкционизма. Эта область дает интересное знание о технологиях, о том, как можно конструировать какую-то проблему, продвинуть вопрос в повестку дня, инициировать публичную дискуссию, какие ходы и стратегии можно использовать. И я конструкционист не только в исследованиях, но и в своих действиях. Инициируя акции в городе в отношении недоступной среды, разрушаемых памятников, университета, я и мои товарищи часто использовали определенные ходы, знание которых дает конструкционистский подход.

Мы предпринимаем какие-то действия и одновременно изучаем последствия этих действий, изучаем реакцию людей. И для меня это интересный вопрос, чем все закончится. Даже если же контракт со мной не будет продлен, никакой трагедии не произойдет, я предложу свой опыт и свои курсы ряду других российских университетов. Но мне кажется, что я могу что-то делать в российской социологии и в своем городе.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе