Новости – Общество
Общество
Остров излечения
Антон и Вадим готовят дрова на зиму. Фото: Неля Абдуллаева
Как пациенты астраханского реабилитационного центра избавляются от наркозависимости и почему они остаются там жить
30 октября, 2014 17:44
29 мин
Бесплатный реабилитационный центр при фонде «Жизнь» находится в 60 км от Астрахани, на острове в Камызякском районе. Довезти меня согласилась Анна Лиманская — социальный работник фонда, которая помогает руководителю Евгению Назарову и заменяет его, когда он в отъезде.
Пока мы добираемся, Анна рассказывает, как все начиналось. По ее словам, Евгений, когда-то сам излечившийся от наркотической зависимости в петербургском центре «Новая жизнь», решил помочь своим знакомым и создать нечто подобное в Астрахани. Он нашел полуразрушенный домик на островке и спонсоров, которые одобрили идею и помогли выкупить участок.
Сегодня центр обеспечивает себя сам. Его сотрудники собирают по магазинам картонные коробки, прессуют их и отправляют на перерабатывающий комбинат. Помогают спонсоры: время от времени — деньгами, а консервами, сладостями, стройматериалами — ежемесячно.
Определенной программы реабилитации, лекарств или психологов здесь нет. Лечение основывается на личном опыте волонтеров и, как сказано на сайте центра, «на привлечении к труду и привитии нравственных ценностей».
Одновременно здесь находится по 10-12 человек. Срок реабилитации недавно увеличили. Раньше лечение длилось девять месяцев, сейчас — год. Возраст пациентов — от 18 до 40 лет.
– Тут изоляция. Закрытых стен и колючей проволоки нет. Просто другой мир, — рассказывает Анна. — Они тут живут, работают, в себе разбираются, меняют свой образ жизни, привычки, учатся нести ответственность. Им доверяют дела по кухне, огороду, строительству. Такая минисерьезная жизнь у них начинается. С утра ребята просыпаются, завтракают, сами все готовят, дальше у них «библейский час». Они, кто хочет, читают Библию, размышляют, стараются это понять. Потом в течение дня есть хорошая возможность показать, что ты прочитал, какие изменения тебе приносит то, что ты читаешь. Кто хочет, кто стремится к чистоте, стремится стать лучше, они меняются. В чем это выражается? В отношениях друг с другом, в отношениях на рабочих местах, как они друг с другом разговаривают, как они поступают. Допустим, ты стакан разбил и никто это не видел. Можно отмазаться, как и раньше делал, сказать: «Не знаю, не видел». Но изменение именно в том, что человек учится правду говорить и не боится нести ответственность за свои слова. Если человек без спроса летом с грядки сорвал что-то, это приравнивается к воровству: ты не спросил, это ведь не твое. Они должны понять эти вещи, что это нехорошо, некрасиво. За состояние сердца человека убирают, чтобы он не был как закваска в тесте: чуть-чуть добавишь, и все тесто становится кислым.
«Страха нет за жизнь свою»
В Камызяке выпал первый снег. Мы едем к центру вдоль изумрудного цвета реки, лесочка, рыболовной базы. На том берегу отдыхают туристы в палатке. Анна говорит, что этот умиротворяющий пейзаж и чистый воздух — тоже важный пункт в деле реабилитации. Оставляем машину — на остров можно попасть только с помощью лодки. Через небольшую речку нас переправляет волонтер Костя. Он ловок как заправский гондольер, на нем шапка-ушанка. Волонтер Максим подметает дорожку. Они оба — бывшие реабилитанты, которые после завершения курса решили остаться помогать.
На дереве у входа висит предупреждение: «ведется видеонаблюдение». Заборов и решеток нет. Костя открывает калитку. На тротуарной дорожке выложено слово «Жизнь» и изображен указатель.
С момента основания центр посетили около пяти тысяч человек. Из них полностью избавились от зависимости примерно 500. Статистику портят те, кто не захотел менять свою жизнь и не прошел курс до конца.
– Если людей приводят, смысла нет. Бывает, звонят родители, узнают номер телефона из буклетов в аптеках, больницах, СПИД-центре. Мы им говорим: «нужно, чтобы звонил сам человек, чтобы он был в курсе, куда он едет, и дал согласие».
Как говорит Анна, общение по телефону часто превращается в психологическую консультацию. Родители больше своих детей-наркоманов нуждаются в такой помощи.
– Мы начинаем родителям вопросы задавать: «хорошо, вы не знаете, что делать. Он у вас где живет? Дома. Где деньги берет? Бывает, сам зарабатывает, бывает, мы даем». И это стандартная ситуация. Родители дают деньги своим детям на наркотики, держат их дома, пытаются с ними разговаривать, хотя без толку. Что с ним, с больным человеком, разговаривать? И они сами становятся как больные просто. И это им помощь нужна, а не их детям. Это у них вся жизнь остановилась. Мы говорим: раз уж он вас вообще ни во что не ставит, вы попробуйте его лишить дома, чистой постели, денег, естественно. Не платите за него кредиты, не бегайте за ним в полицию, не вытаскивайте, не платите за него. Попробуйте хотя бы вот это сделать, чтобы он почувствовал последствия употребления. Одна мне недавно говорит: «да мы его выгнали, квартиру рядом купили». Вот это, говорю, вы его классно выгнали! Вы что ему, говорю, машину не купите вдобавок, как вы его выгнали!
Они ведь начинают: «о, я не могу, я не знаю, что с ним делать. Ты им говоришь: «выгоняйте». Они: «да как же так! Это вы что такое советуете! Это же мой ребенок!». Люди вообще не готовы прислушиваться. Естественно, у детей нет никакой мотивации, чтобы поехать на реабилитацию и что-то изменить. Страха нет за жизнь свою.
«Целевая аудитория» центра — это не только наркоманы. Время от времени сюда попадают люди с алкогольной зависимостью.
– У алкоголиков ничего не получается. Во-первых, им в основном уже за сорок, то есть и образ жизни, и характер уже сформирован. Они не считают, что у них такие уж большие проблемы. Как, например, у наркоманов. У них ничего не получается: месяц-два побыли, легче стало, отъелись и пошли дальше бухать. Наркоманы почему-то больше готовы к изменениям, а алкоголики размышляют так: «в чем проблема? все в открытую продается, все это употребляют». То есть он не понимает, что он алкоголик, что это проблема, что это плохо вообще. А как он может это понять, если действительно везде алкоголь, все это пьют? А про наркотики говорят, что это плохо, что это запрещено законом. Про алкоголь же так не говорят. Вот они и чувствуют себя нормальными.
Чтобы попасть в центр, надо пройти собеседование. Главное требование — отсутствие заразных болезней и желание меняться. С собой надо принести результаты анализов, документы, деньги на дорогу, символический взнос, предметы личной гигиены, одежду, противопростудные и обезболивающие лекарства и десять пар рабочих перчаток. С недавнего времени в центр стали принимать только мужчин.
– Женщины мужчинам мешают, — поясняет Анна. — Начинают глазки строить, болтовня лишняя. У нас в правилах сказано, что запрещены любые интимные отношения. Его постоянно нарушали. Жалко, но мы исключали этих людей. Бывало, что приедет какая-нибудь хвостом повилять. А парень, который находится здесь уже давно и все у него получается, не выдерживает и начинает то болтать, то делать то, что запрещено. Мы решили девчонок не брать, чтобы они просто не мешали, чтобы был результат. Вот выйдут они, и пусть общаются, с кем хотят. Хотя случая два было, что образовывались пары, люди женились. Допустим, и я была замужем за парнем из центра, но мы в итоге развелись. Мы познакомилась, когда я проходила реабилитацию.
«Свинячий кайф — зачем он нужен?»
Центру 13 лет. Лиманская пришла сюда 12 лет назад. Сама она из Волгоградской области.
– После того как прошла реабилитацию, я домой поехала. Полгодика пожила и вернулась помогать уже. Так и осталась, — говорит она. — Я начала употреблять в 90-е годы, когда это было просто модно. Было очень мало информации о наркотиках. Были только фильмы с голливудскими актерами, где они употребляют их, у них все классно, они тусуются, деньги, машины — все только так преподносилось. В 2008 или 2009 году мы прошли все школы Астрахани и Астраханской области, и мы очень много информации ребятам рассказывали о себе и о своей жизни, чтобы они не обманывались. А раньше мы этого не знали. Мы надеялись на свои силы. Ты понимаешь, что ты не дурак. Вот, например, я училась хорошо, родители у меня учителями были. Мама с папой разошлись, мама вышла замуж за отчима моего. Он был завучем в школе. Я, может быть, балованная была — украду у него то ключи от школы, то еще что-нибудь. Он меня любил сильно и много что позволял, не ругал, всегда заступался. А мама очень строгая была. А потом просто у нас была своя тусовка. Пацаны анашу курили, дурачились. Все с анаши начинают. Школу я бросила, так и не закончила. Жених у меня был, я с ним начала тусоваться. Мы анашу курили, выпивали. А потом мне вот он предложил уколоться. Он сам несколько раз укололся, но еще не подсел. Кто-то их научил, показал. Мне предложили, я долго не соглашалась, потом согласилась. Мне понравилось. Я понимала, что это наркотик, но думала: «не, не буду больше». Потом через полгода я еще раз попробовала, потом почаще. То есть не сразу я присела. И вот в течение года я разогналась. Начали употреблять, и все: деньги воровали, кружили, потом он сел, я его ждала, он освободился, я уже без него торчала.
– А родители как узнали?
– Родители долго не знали. Хотя я даже летом свитера носила, чтобы они не увидели мои руки. Я постоянно то у него ночевала, то по дачам. А узнали в один из прекрасных моментов, когда мне было очень плохо, и я сказала, что мне надо в наркологию ложиться, что я наркоманка. И все. Меня родители положили.
– Получается, на вас окружение повлияло? Среда, эти фильмы, время?
– Ну да. И потом мы всегда старались выделиться что ли, быть лучше. Да и вообще такая жизнь была, если честно. Такой занятости, что ли, не было. Нечем было заниматься молодежи. Ходили, бродили, тусовались, пили, курили. Все этим жили, даже не наркоманы. Все хотели как-то выделиться. «Сколько можно бухать! Свинячий кайф — зачем он нужен? Есть благородный кайф!». Вот такие были размышления. И потихонечку начали все. Кидали друг друга на деньги, вообще ничего святого не было.
«В таких условиях я жил в первый раз»
Аня и Костя проводят мне экскурсию по территории: показывают баню с бассейном, новый двухэтажный дом, который строили реабилитанты нескольких поколений. В нем чисто и уютно, при этом нет ничего лишнего и отвлекающего. Из благ цивилизации только телевизор, по которому разрешено смотреть только футбол и фильмы, прошедшие цензуру на отсутствие насилия и какого-то зла. Мобильный телефон есть только у Кости, у него же и рация: остальные обитатели острова сообщают ему о своих перемещениях. С родными они общаются через Почту России.
В летней кухне рядком выставлены помидоры, выращенные своими руками, в старом доме — перцы. Свою ферму из-за нехватки рабочих рук пришлось на время закрыть. Мужчины заканчивают отделку нового спортивного зала. Работа не заканчивается никогда. И сейчас кто-то копает грядки, пилит и рубит дрова, готовит обед.
С ребятами, уже прошедшими реабилитацию, общаемся в офисе.
– Когда люди приезжают сюда, они ужасаются. Начинают думать, что здесь какой-то подвох: ну, не может бесплатный центр быть таким хорошим! Как уже понятно, я пришел сюда, потому что… — Костя подбирает слова, — ну, я вел образ жизни не столь хороший. Сам я родом из Екатеринбурга. В детстве баловался наркотиками. Ничего особенного: покуривал, понюхивал, попивал. Это так, юношество.
– А если попытаться проанализировать сейчас, почему вы стали употреблять наркотики?
– Говорят, у меня было разбитое сердце, депрессия, пустота какая-то. Мне не хватало в жизни чего-то. У меня было много веселья, друзья, но этого было мало. Нужен был еще наполнитель. Как кубики со специями для супа. И вот эти наркотики были приправой. Каждый же думает: «разок и все». Я же не он. Я же не наркоман. Я вот так же говорил: «Я же не он, я знаю, когда сказать “нет”. Я властелин своей судьбы». И вот это «я» бывает обманчивым. Когда говоришь часто «я могу», ничего не получается. Если посчитать мой стаж, то к 28 годам, выходит, 13 лет. Это ужасно! Мне было 15 лет, когда я начал нюхать наркотики, порошки. Травы уже было недостаточно. В нашем мире наркотики стали субкультурой. Их ввели в норму сейчас. А если норма, то ничего страшного. И это страшно! Если раньше наркоманы где-то прятались, сейчас идет «раскрутка» наркомании. Ты не куришь? Или: «ты не употребляешь в клубе? Фу, лошара. А кому хочется быть лошарой? Конечно, подростки могут попасть в компанию, где им могут сказать: «ты не знаешь теорему Пифагора? Фу, лошара!». Но таких компаний, к сожалению, очень мало.
В 20 лет Константин уехал в Британию, чтобы пожить самостоятельной жизнью. Самостоятельность в основном проявилась в бесконтрольном употреблении наркотиков. От алкоголя до героина — он не отказывал себе ни в чем.
– Пытался бросить. Мать мне предлагала обратиться за помощью. Я говорил: «нет-нет, я сам». У меня сестра, пока я употреблял, родила трех племянников прекрасных. Замуж вышла. Были перерывы, я не употреблял, как раз свадьба сестры попала в этот перерыв. У меня племянник младший родился через два дня как я приехал на реабилитацию. Вот вчера было ровно два года, как я приехал сюда, а завтра будет два года моему племяннику. Легко запомнить. К сожалению.
У меня даже было чувство, что кто-то извне не хочет, чтобы я бросал. В Англии я работал на одного человека, я мог взять деньги вперед, откровенно объяснив ему, что мне нужны наркотики, чтобы я чувствовал себя нормально и мог выполнять работу. Я настолько нравился ему как человек, он относился ко мне как к сыну, не хотел давать, но в итоге шел на мои условия. Если я с утра плохо себя чувствовал, он приезжал, оставлял мне деньги и говорил: «придешь, как будешь себя нормально чувствовать». Как при таких условиях остановиться?
Периодически Константин возвращался к родителям, чтобы перетерпеть детоксикацию. И каждый раз давал себе слово начать жизнь заново.
– Наркотики за столько времени употребления становятся образом жизни. Пока употребляешь, думаешь, как бы бросить. Когда ты бросил, не знаешь, чем заняться. Потому что все, чем ты занимался раньше, это были поиски. Пустота внутри. И я начинал опять.
В первый раз за 28 лет мне мать сказала: «нет, не приезжай домой». Меня этот ответ вообще удивил, я не ожидал. Мне как мешком с мукой по голове дали. Мать говорит: «Костик, извини, но я устала». Говорит: «я не могу видеть, как ты приезжаешь в таком состоянии, потом я тебя откармливаю, ты уезжаешь опять заниматься непонятно чем. И так каждые полгода, я уже не могу. Лучше тебя вообще не буду видеть». Я был в шоке, если честно. До меня дошло, до чего я довел своих близких. Сказать, что родители виноваты, я не могу. Отец выпивает, но он работящий, деньги в дом приносит. Мать не пьет, не курит, пыталась все дать, потому что сама жила в бедности в детстве. Что я был обделен любовью, я вообще не могу сказать. Мне с родителями очень повезло.
В родительский дом Костю могли пустить только при условии, что он отправится на лечение.
– Мама показала мне несколько сайтов. Сказала, что хотела бы, чтобы я поехал сюда. Я посмотрел ролики и подумал, что если мне помогут, то только здесь. Бесплатно помогут — в таких условиях я жил в первый раз. Я себе сказал: «раз центр помогает людям столько лет, значит, есть какой-то смысл? Бывает, люди говорят: центр помогает одному из десяти, и все начинают «у-у-у, одному из десяти, да мне не помогут!» А я себе сказал просто вначале, что я хочу быть этой единицей. Почему я должен быть в этих девяти? Нелегко было, не то, чтобы у меня все гладко шло. Но, поставив цель, я добился. Женя и Аня очень сильно помогли. Методика многим казалось странной, но она работает.
– А какая тут методика?
– Мы здесь все вместе. Правила наши сковывают. Вообще, чтобы пройти реабилитацию, нужно желание. Мы протягиваем руку помощи, мы помогаем вывести из этого, но чтобы вывести человека, должно быть искреннее желание. Без искреннего желания он не пройдет реабилитацию, к сожалению. Женя говорит: «любой из вас, если захочет, может пройти реабилитацию и бросить наркотики, в любом центре, будь то платный или бесплатный, плохой или хороший. Этот человек всегда будет искать возможность. Как некоторые говорят: «ой, тут плохо кормят, здесь плохо это, плохо то». А на самом деле вот здесь вот плохо, в голове. Очень трудно это донести.
Многие начинают говорить: «да на нас тут пашут, мы тут работаем на папу». Я им говорю: «ну покажи этого папу». И даю посмотреть фотографии — каким центр был, каким он стал. Если бы каждый из реабилитантов думал, что он работает на папу, то здесь бы ничего не было. Эти кровати я делал не потому, что мне дали заказ, а потому, что я знал, что я их сделаю, и мы будем на них спать. Даже если я на них не посплю, пацаны будут спать. Меня это как-то мотивировало. Мне хотелось что-то сделать для других людей.
– Почему вы решили остаться в центре?
– Я не знаю, как это объяснить. Я прошел реабилитацию и решил здесь остаться. Может быть, я не стал сильно правильным, но та разница между тем, кем я был и кем стал сейчас, мне очень нравится. Некоторые мои друзья пишут мне: «я тебя не понимаю, как можно заботиться о других людях? У тебя есть семья, поезжай, о них заботься». Я говорю: «они у меня в порядке, они не страдают». Самая лучшая забота о них с моей стороны, то, что я перестал употреблять, и они обо мне не волнуются. Они перестали обо мне заботиться. Этот центр дал свободу не только мне, но и моим родным. Мать ко мне приезжала в августе. Женя покатал по астраханским достопримечательностям. Когда уезжала, были слезы на глазах. Мама даже вчера написала: «помню, два года назад в пять утра тебя посадила на поезд и повезла в Астрахань». Этот день как точка отсчета. Есть «от рождества Христова» и «после», что-то типа того.
Многие говорят, что остаться здесь — это легко, это такое мышление. Но далеко не многие могут так вот остаться и показать, как надо лечить. Остаться здесь и не пойти в мир, где тебе проще жить. Нужно иметь моральную силу, чтобы решиться делать не то, что тебе нравится, а то, что правильно.
Я слышал, директор питерского центра, где Женя проходил лечение, одному парню сказал: «Наверно, человеку надо упасть на самое дно, чтобы было от чего отталкиваться». Я лично уже себя увидел на дне, и я понимаю, что есть еще куда падать. Но, слава Богу, я хоть вылез. Для меня это было дно, но есть же люди, которых и это не останавливает.
– У нас тут не одни наркоманы и воры, у нас и интеллигенция попадается. Здесь есть люди с двумя высшими образованиями. Сейчас тут космонавт-вертолетчик. Есть те, кто на «Газпроме» отработал. Люди многие образованные. Здесь иногда такие обсуждения на рабочих местах идут, нигде такого не услышишь больше.
Здесь работает система «старший-младший». Тот, кто приезжает, первые недели две ходит с тем, кто более давно здесь. Он ему все объясняет, показывает, и, чтобы не было срывов, подстраховывает на время адаптации. Был один, Славик, 42 года, он был мой «младший». Он приехал на выходных, в субботу ему было плохо, мы его не трогали. В понедельник начался рабочий день, мы его посадили на грядку, петрушку перебрать, выщипать. Он пять минут посидел и говорит: «я все понял, я поехал». Спрашиваю: «что такое?». Да, говорит, у меня дети, их надо воспитывать, я все понял. Вот такая у нас волшебная грядка.
Я осознал, что насильно никого из этой проблемы не вытянешь. Если тянуть человека за уши из болота, уши растянешь, а то и оторвешь. Мы протягиваем руку, но, чтобы вылезти, человек должен схватиться за нее. Если он толкается, отбрыкивается, мы тогда уже бессильны.
«Религией это не назовешь»
Виталий — местный завхоз. Ему 46, он из Белгорода. Солидный мужчина с внимательным серьезным взглядом. Он работал художником, фотографом, телевизионщиком, звукорежиссером, кочегаром, трудился в газете, на радио, занимался видеосъемкой. Аня описывает его как мастера на все руки. Скоро вместе с волонтером Максимом они поедут в город проходить обучение на бирже труда, чтобы потом открыть свой бизнес. По планам ребята откроют столярную мастерскую. Опыт уже имеется: практически вся мебель в центре сделана руками его жителей.
С минуту мнусь, не знаю, как начать разговор о его прошлом. Видно, воспоминания не доставляют ему удовольствия.
– Употреблять я начал в 17 лет. Это Советский Союз был, 85 год. Попробовал, ну естественно, кому же это не понравится. Это потом уже понимаешь, куда приводит это. Я прям плотно подсел на систему. Это когда не то, что раз в месяц укололся, а это плотно. Ломки начинаются, физически и морально плохо, тебе уже этого не хватает. И мне в армию уходить. Меня поймали, повезли в областную психбольницу, оттуда в военкомат передали бумаги. Я как порядочный пришел. Здоровый был как лось, думал о будущем, в армию собирался. И меня в военкомате спрашивают: «стоп, куда?». Что такое в СССР наркоман? Это вообще несуществующий элемент, это вообще никто. Я встретил девушку, женился. В армию меня так и не взяли. Я бросил, не кололся уже лет пять. Но я об этом думал, мне очень хотелось. А потом опять понеслось. Даже вспоминать не хочу. Пить еще начал по-черному. А в 90-е развал, чисто морально это был кошмар. У меня было все плохо. Пока я жил с женой, мы начали пить вдвоем. Хотя нормальные вроде люди, она поэт, музыкант, закончила иняз. Потом у нас родился ребенок, потом второй. Мы развелись. Что со мной только не было. То в пожар попал, то еще куда-нибудь из-за водки, наркоты, под следствием был. В итоге со второй женой мы и торчали, и пили, и чего только не было. Хотя периоды бывали абсолютно трезвые, но меня все время тянуло. Любая малейшая возможность меня срывала, и я уходил вообще. А последние годы у меня все нормализовалось, ИП открыл, снимал свадьбы. Нормально все было, аппаратуру купил. Мне предложили попробовать: тогда ходили маковые семечки, говорят, их чем-то сбрызгивали. И понеслась опять! Тратил все, что зарабатывал, а зарабатывал я, бывало, в неделю 10-15 тысяч. Лет пять назад для нашего региона это были огромные деньги. По полной туда влазил, долги набрал у барыг. У меня такая депрессия началась, я вообще ничего не хотел.
Вот у брата был парень знакомый в Питере, от него краем уха слышал про реабилитацию. А мне было просто все равно. Я ведь раз 50 в психушке лежал, это уже как дом родной. Если бы была инвалидность по голове, я бы там и остался, потому что меня вполне эта жизнь устраивала, ничего не надо было.
Я отлежал в очередной раз в больнице. Она говорит: «ну, попробуй, позвони, поищи». Начал искать. И когда я сюда приехал, я не знал, куда я еду. Куда-нибудь, попробовать, говорят, людям помогает.
Пройти реабилитацию очень тяжело. Либо ты убьешь в себе старого человека и родишься заново, либо вообще ничего не выйдет. Были люди, которые просто находились здесь год. А это разница. Когда человек не хочет меняться, он приехал здесь просто побыть. Как армию терпят.
Я был как ребенок, а теперь уже как подросток — больше ответственности, нагрузка. Меня спрашивают: «ты тут до конца жизни собрался быть?». Говорю, что не знаю, не строю никаких планов. Что там будет завтра, откуда я знаю? Я живу, как в Библии написано: «не заботьтесь о завтрашнем дне». Завтрашний день сам о себе позаботится.
– А из-за чего так резко изменилась ваша жизнь, что такого особенного в этом центре?
– Во-первых, это условия закрытого типа, режим и при этом добровольное нахождение. Здесь ты просто сознательно ограничиваешь себя, учишься находиться в подчиненном положении. Это послушание, монастырская тема. То есть полностью от себя отказываешься, от своего «я», и просто находишься здесь. Чтобы ты переформировался как человек, как личность, надо себя сломать полностью. Родился другой с другими мыслями, другими желаниями, вообще ценностями. Даже находиться в этих ограниченных рамках – очень круто. Религией это не назовешь, это просто чтение Библии. Если ты здравый и нормальный человек, тебя это приводит к определенным познаниям и понятиям. Тысячи и миллионы людей верующих, которые были до нас и есть сейчас, они, наверное, не все дурачки. Атеистом я никогда в жизни не был, я всегда понимал, что есть нечто большее, и для меня это не было новым. Я по-новому попытался это переоценить, переосмыслить. У нас же это не насильно: хочешь — читай Библию, хочешь — не читай. Разбираем какие-то вопросы, и начинаешь вникать, понимаешь, что все это работает. Есть такая фраза, кто-то сказал: «веришь в Бога? Вот увижу — поверю». А есть обратное: «поверишь — увидишь». То есть, поверив, ты начинаешь понимать какие-то вещи, которые раньше для тебя были закрытыми. Отказаться от наркотиков самолично — я в эти сказки не верю. Любой медик скажет, что наркоман неизлечим. Мне все говорили, это неизлечимо, это болезнь навсегда. Там даже то, что я по несколько лет не употреблял, это неважно, я все равно был наркоман. Любая возможность меня туда же возвращала. Верю, что только бог изменяет человека. Если только он сам искренне этого хочет, бог может помочь. То есть это чудо исцеления происходит.
«Сейчас у них другие дела»
После обеда возвращаемся с Аней в город.
– Аня, а вы как считаете, можно ли победить наркоманию?
– В принципе, это можно проконтролировать. Ну, взять эти спайсы. Звонишь, тебе говорят номер счета, потом тебе звонят и говорят: «иди туда, возьми то и то». Наркоконтроль этих не может поймать никак, но проконтролировать все можно. Борьба – это комплекс: и профилактика, и медицина, и реабилитация. По сути, должны все дружить и все активно бороться.
– Труд действительно помогает реабилитантам?
– Конечно, потому что они начинают над собой работать, общаются о других вообще вещах. Раньше у них была задача утром встать, денег найти и барыгу, уколоться, своровать — все дела были направлены на злое. А сейчас у них другие дела. О наркотиках уже никто не думает. Нужно организовывать строительство спортзала, все думают, как правильно, что надо. Не как полегче, а как правильнее, хоть и потруднее. Голова все время чем-то забита. На кухне все по дозировкам, все по времени. Многие ребята именно с кухни ушли домой, не выдержали. А потом кто-то ломается в какую-то сторону, а кто-то свой характер показывает. «Я такой пуп земли, а со мной так обращаются, воспитывают меня! Сам все знаю, жизнь прожил!». Конечно, ничего у таких людей не получается. А кто смиряется, стремится, у тех все получается. Проблема с наркотиками в том, что они жить без них не могут. В реальности. Не умеют проходить ситуации без допингов. Мало людей могут проходить трудности скрепя сердце.
– Тот факт, что на острове нет людей со стороны, все из «бывших», он ведь тоже имеет важное значение?
– Конечно. Во-первых, видишь само поведение, знаешь, почему оно такое, вычисляешь его, в конце концов. А как люди могут знать наркоманов? Не знаю. Я вот сколько читала книги по психологии, про наркоманов. Ни о чем вообще! Я ничего не увидела там такого, что может научить работать с наркоманами, если честно. Я вообще там ничего не нашла. Ну, признаки, может быть — это полезно для родителей. На ранней стадии, чтобы родители разбирались как-то, начали тревогу бить, что сын или дочь не в порядке. А по работе я ничего абсолютно не нашла. Это настолько сложно, настолько зависит от самого человека. И в то же время все просто: есть добро, есть зло. Если человек устал от зла, естественно, он уже стремится делать добро. Во-первых, для себя, во-вторых, для тех, кого он обижал. Родителей своих, детей, жен, мужей.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
