Новости – Люди

Люди

Город романтиков, энтузиастов и вербованных

Магнитогорск / Фото: Шеметов Александр, ИТАР-ТАСС

«Русская планета» – о том, какая мифология есть на Урале, кроме бажовской, и чем живет родоначальник альтернативных мифов — Магнитогорский металлургический комбинат

Лариса Сонина

28 июля, 2014 11:30

21 мин

История уральских металлургических заводов измеряется веками. Так, Невьянский завод был основан в 1701 году, Полевской – в 1719, Верх-Исетский – в 1726, Сысертский – в 1732, Саткинский – в 1758… Заводы строились в местах скопления железной руды, вблизи реки и леса. Разработка рудных залежей горы Магнитной в городе Магнитогорск тоже берет свое начало в XVIII веке – добыча железной руды была начата в 1759 году. Рядом с горой уже в 1743 году официально существовала станица Магнитная, жители которой указом Елизаветы Петровны были приписаны к Оренбургскому казачьему войску. Однако «железоделательного» завода вблизи горы Магнитной не построили – не было леса, и, соответственно, древесного угля – топлива для тогдашних домен. Добытую руду на подводах жители станицы Магнитной отправляли за 70 верст на ближайший, Белорецкий, завод.

В 1915 году начались проектные работы по строительству железной дороги Белорецк-Магнитная для перевозки руды на завод Белорецка, но затянувшаяся Первая мировая помешала осуществить этот проект. В 1920 году проектно-изыскательские работы восстановились, но дорогу так и не построили. Открытие коксующегося угля Кузбасса решило судьбу горы Магнитной. Такой уголь пригоден как топливо для доменных и мартеновских печей.

В январе 1929 года Совнарком принял решение о строительстве Магнитогорского металлургического комбината, и уже в марте на стройплощадку прибыли первые работники – бригада плотников. 30 июня 1929 года на Магнитострой пришел первый пассажирский поезд, и эта дата считается днем рождения Магнитогорска. Поезд привез романтиков, энтузиастов и вербованных. Это — начальный магнитогорский замес. Спецпереселенцев добавили позже: по официальной версии — в мае 1931 года, а по неофициальной — месяцев через пять.

Есть такая уральская байка, известная в литературных кругах. Жил мальчик в деревне Курганской области. Мальчик сочинял стихи и складывал их в мешок. Когда ему исполнилось семнадцать лет, он взял мешок со стихами и поехал в Москву. В Москве нашел издательство и поставил мешок со стихами перед редактором. Редактор сунул руку в мешок, вытащил первую тетрадку, почитал, глянул пристально и посоветовал поехать на Магнитострой — набраться опыта, жизненного и творческого. Юноша внял совету. Приехал, работал землекопом, ходил в лаптях, сочинял стихи, входил в литобъединение «Буксир», стал известным, купил дивный костюм с голубовато-серым отливом. Во время какого-то творческого застолья соревновался в меткости, по совету знакомого кидая вишневые косточки в портрет Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина, за что, конечно, был привлечен и осужден. Десять лет провел на Севере и в воркутинском лагере написал простые, но пронзительные строки:

Нам поровну приходится порою

В полярный холод или в южный зной

Далекие огни Магнитостроя

Припоминать с невольною слезой.

Это был поэт Борис Ручьев. Потом он вернулся в Магнитогорск, где умер и был похоронен на одном из местных кладбищ. В городе именем Ручьева названа одна из улиц в новых районах, в центре есть музей-квартира Бориса Ручьева, учреждена премия его имени. «Далекие огни Магнитостроя» — это, конечно, образ, такой же, как в песне Пахмутовой-Добронравова, где «у Магнитной горы снова вспыхнули живые костры». Магнитострой — это не только огромная стройплощадка, один из символов советской индустриализации, но и название организации, или, по тогдашней моде — треста, возводившего Магнитку.

– Когда банкротили трест «Магнитострой», — говорит Саныч, прикуривая сигарету, — работу я поменял. Пришлось уйти на метизку.

Трест «Магнитострой» банкротили в начале нулевых, потом он как-то восстановился, и продолжает существовать; даже участвует в местной политике – изредка продвигает свои кандидатуры в представительный орган муниципалитета — Магнитогорское городское собрание депутатов. Метизка — Магнитогорский метизно-металлургический завод (МММЗ), раньше самостоятельное предприятие, а теперь одно из дочерних подразделений металлургического комбината — ОАО «ММК-Метиз».

Мы сидим с Санычем в его коттедже на Левом берегу. Река Урал делит Магнитогорск на два берега. Левый — Азия, Правый — Европа. Даже один из трех районов города называется Правобережным.

Левый — старый, с него началось освоение Магнитки, и считается он экологически неблагополучным. Нового жилья на Левом не строилось очень давно; сейчас там — многоэтажки тридцатых-пятидесятых, полуснесенные бараки, да, частный сектор.

Правый — новый, строительство города на нем развернулось после войны, и жить на Правом — престижно, в отличие от Левого. Саныча коттедж на Левом полупустой и недостроенный. С улицы в дом время от времени забегают три пацана лет девяти — один свой, и двое соседских. Год назад Саныч развелся с женой и отсудил у нее старшего сына, теперь таскает его с собой по командировкам. Работа у него, как я поняла, нечто среднее между снабженческой и агентской. Саныч вдохновенно воспевает металлическую ленту холодной прокатки. Это такая «защита от дурака» — если ею обернуть электрический кабель, его нельзя будет порвать даже ковшом экскаватора. Дети появляются на кухне все чаще.

– Саныч, — говорю я, кивая на три круассана, вместе с сыроватым рулетом местного хлебокомбината, купленные Санычем к чаю, — может, пора их уже отдать?

– Да ты че, Лорик, — возмущается Саныч, — они сами все найдут! — но продуктом в целлофановой обертке ребят оделяет.

– Булки как в Макдональдсе! — дружно орут левобережные дети, и на время исчезают вместе со своим фастфудом.

Саныч обещал показать мне некое раритетное издание башкирских легенд о горе Магнитной и окрестностях, он копается в библиотеке — пожалуй, единственной прибранной комнате в доме, кроме кухни, но найти ее не может. Впрочем, главную башкирскую сказку я и так знаю. Она про богатыря, накрепко прилипшего сапогами с железными подковами к Магнитной горе. Разуться он как-то не догадался, и, как гласит легенда, остался на горе навечно. Теперь-то, после промышленной разработки железорудных залежей, его там, конечно, не найти.

Вызываю такси. Жду машину на улице. Сильный боковой ветер рвет сухой бурьян обочин, задувает в правое ухо. Оренбургские степи начинаются здесь, хотя до самого Оренбурга еще часов восемь езды. Здешние края Пушкин описал в «Капитанской дочке», и крепость, которая держала оборону против Пугачева – укрепленная станица Магнитная. Раньше все казачьи станицы на Южном Урале были форпостами, способными выдерживать многодневную осаду. Машина едет среди многоэтажек — образцов конструктивизма 30-х. На одном из домов — старом здании НКВД — барельеф солдата с винтовкой. Автором считается Вера Мухина, которая прожила в Магнитке в 1937 году несколько месяцев.

В Магнитогорске Мухина нашла модель для скульптурной группы «Хлеб». Эта группа состоит из двух девушек со снопами и одна из них (а, может быть даже и обе, поскольку они очень похожи) – горкомовская буфетчица Фрося Меркульева. Комсомолка Фрося была из семьи потомственных ведьм станицы Магнитной.

Местный писатель Владилен Машковцев (1929-1997 гг.) в своем романе «Время красного дракона» рассказывал о ее ведьмовских подвигах. Особенно эффектным был такой.

Фрося пригласила к себе в гости на Левый особиста-энкавэдэшника, который пачками отправлял в лагеря людей; на его же совести, по мнению автора, и арест поэта Ручьева. Особист согласился. Фрося угощала гостя жареной курицей и поила самогоном. Заночевавший у красавицы энкавэдэшэшник наутро обнаружил стоящую на столе бутылку с гнилой болотной водой, на сковороде – остатки жареной жабы, а в кровати рядом с собой вместо молодой красотки — мертвую старуху.

Фрося с подругами — ведьмами окрестных станиц и деревень — летала в корыте на шабаш на гору со смешным названием Мохнатая. Насчет корыта — это я понимаю: при таком ветре и корыто взлетит легко. Мохнатая — небольшая гора, покрытая лесом, километрах в шести от города. Как говорят местные, пользуется она дурной славой.

Рассказывает Сергей Кимайкин, в недавнем прошлом — заместитель главы Магнитогорска по социальным вопросам, а сейчас — докторант МГУ.

– Мой дядя, Кимайкин Виктор Николаевич, в юности вел дневник. Записей накопилось много, сейчас хранятся на даче в Кизильском районе. Эту историю он записал в четырнадцать лет. Случилось она в 1952 году. Семья тогда жила на Левом, на РИСе, это район так называется. РИС — рудоиспытательная станция. Там сейчас еще лаборатория осталась. Жили в двухэтажном доме, на берегу Урала, рядом трамвайная остановка «РИС». И вот летом на каникулах он с друзьями пошел на рыбалку с ночевкой – в окрестности горы Мохнатой. Друзья – два соседских мальчика. Если дяде моему было тогда четырнадцать, то друзья – гораздо младше: одному — лет восемь, а другому вообще лет пять. Взяли с собой самопалы, удочки; собака еще с ними была. Маленькая, беленькая, Линзой звали. Порыбачили, сварили уху и легли спать. Проснулся мой дядя ночью от визга собаки. Линза визжала и жалась к нему, в глаза заглядывала. На берегу росли два куста — ну, что там обычно растет — ива, ракита, и, прямо на глазах, на этих кустах распускались большие белые цветы. Жути добавило то, что между кустами как бы сидела большая белая собака. Дядя разбудил друзей…

– Зачем? — спрашиваю.

– Ну, он же не знал, как события дальше будут развиваться, — отвечает Сергей Иванович. — Ну, разбудил он друзей, стали спасаться… Побежали в сторону города. Линза мешала бежать — все время скулила и путалась под ногами. Бежали недолго, и очнулись — среди могил! Как я сейчас понимаю, выбежали они к поселку Новосеверному, и попали как раз на кладбище. Ничего себе — спаслись, да?! Из огня, да, в полымя.

– Ну, а домой-то все-таки все добрались?

– Домой-то добрались, конечно. Под утро. Потом боялись ночевать во дворе в сарае, как до этого часто делали.

Снова Левый

Такси идет через Центральный переход. Над дорогой поднимаются широкие алюминиевые трубы. К шоссе выходит теплотрасса. Раньше работники комбината часто пользовались ей, когда не хотели идти через проходную. Сейчас там живут бомжи.

Главные цеха ММК — суровый мир. Усеченные конусы домен высотой с пятиэтажный дом, прокатные станы, по которым туда-сюда ездит толстый железный лист, раскаленный до оранжево-красного цвета, постепенно вытягиваясь в длину, эстакады, переходы…

Доменный цех тонет в полумраке, но внезапно озаряется ярко-алым светом. Это идет готовый чугун. Горновые в войлочных шапках пускают готовый чугун по бетонным желобам. Есть еще старый способ выпуска чугуна — через специальные канавки, которые сами же горновые делают из огнеупорной глины.

– Домна — как человек, — говорит Евгений Федорович Стоянкин, 75-летний ветеран Магнитки, Герой Соцтруда. — Человек дышит — он живет. Домна тоже: пока живет — дышит через систему ПВС — паровоздушной электростанции. Слово «домна» и происходит от древнерусского «дъмати», что означает «дуть, дутье». А «чугун» в переводе с немецкого означает «свиное железо».

Работа горнового считается одной из самых тяжелых на ММК. Раньше уголовно-исполнительная инспекция устраивала в бригады горновых отбывших длительные сроки осужденных. В целях исправления. В 80-е, когда Стоянкин работал мастером, ему в бригаду дали бывшего зэка, отсидевшего десять лет за убийство. Парень оказался толковым, одно плохо — стал приучать своих коллег к чифирю — сам его потреблял в ночную смену. Новый работник в доменном цехе надолго не задержался: через пару лет вышли на свободу его друзья и уговорили ограбить гастроном «Московский». Бывший зэк сел снова, да так и сгинул.

Стоянкин, низенький, коренастый, седой и очень живой. Рассказывает.

– Первый чугун на комбинате выпустили 1 февраля 1932 года. Готовились как к празднику, соревновались с Новокузнецком, пытались раньше дать металл, потому и запускали домну зимой. Американские инженеры, работавшие на Магнитострое, против этого возражали, говорили, что противоречит технологии. К домне подтянулись тысячи людей, которые ждали, несмотря на то, что выпуск металла все время откладывался. Случилась авария, последствия которой устраняли несколько часов. Зима была студеная, в тот день стоял мороз не меньше тридцати градусов, но люди ждали. Под открытым небом — крыши литейного двора тогда еще не было. Один из зрителей даже приехал на корове – наверное, из Старой Магнитки был (Старой Магниткой сейчас в Магнитогорске называют станицу Магнитную, от которой осталось несколько улиц на правом берегу — остальные были затоплены при строительстве плотины в 50-е годы). Когда первую партию расплавленного металла в чугуновозном ковше повезли на разливку, люди шли следом за паровозом. А когда металл разлили на чушки — толстые прямоугольники, и они застыли, зрители стали их разбивать — на сувениры. Каждому ведь хотелось получить кусочек первого чугуна Магнитки!

Евгений Стоянкин слышал об этом событии из первых уст — от своего мастера, заслуженного доменщика, Григория Ивановича Герасимова. Тот принимал участие в первом выпуске чугуна.

Несмотря на значимость события, обезопасить работников от производственного травматизма не удалось. Иван Давыдов, ветеран войны и труда, вспоминал в своих мемуарах: «Торжественный день, когда состоялся выпуск первого чугуна, стал трагическим для нашей семьи. При выпуске первой плавки летка была сырой, да и опыта тогда еще не имели. Металл стал «плевать», как говорят доменщики. Отец вместе с товарищами попрыгали вниз, где стояли чугуновозные ковши. Получил ожоги и 4 апреля скончался. Лечение тогда хорошим не было, да и кому нужны были раскулаченные. Похоронен в общей могиле со многими сотнями первостроителей».

Иду по проспекту Карла Маркса. Ощущение горной местности — крутая широкая улица начинается у железнодорожного вокзала и спускается вниз — через центр в новые районы. Напротив вокзала — памятник Сталевару. Начало Карла Маркса — престижный центральный район. Старые дома, многие с лепниной и мемориальными досками. В домах — магазинчики, вход в которые по-европейски прямо с тротуара. Также здесь находится первый в Союзе крупнопанельный дом 50-х годов постройки. Недалеко находится МГТУ — технический университет — один из крупнейших вузов Урала. В университете мне нужно встретиться с Романом Кабировым, заведующим кафедрой физкультуры. Технолог Олег, который часто бывает в новых районах, рассказал мне такую историю.

Спецпереселенцы

По новым районам бродит неупокоенная душа — старый татарин-землекоп. Раскулаченный в конце 20-х, он был вывезен на Магнитострой вместе со своей многочисленной семьей. Говорят, что его завалило песком при рытье очередного котлована, и тело не смогли отыскать. Ринат Кабирыч любит приходить во сне к жителям новых кварталов.

Шестидесятилетний Роман Федорович Кабиров — известный баскетбольный тренер, но на баскетболиста совсем не похож. Полноватый, с седой бородой, он заявляет мне сходу:

– Вы обратились по адресу! — и начинает рассказывать о победах своих воспитанников.

Студенты толпятся под баскетбольным кольцом огромного спортзала, легко закидывают мяч.

Задаю вопрос о Ринате Кабирыче:

– Он не ваш родственник?

– Нет, я о таком не слышал. У нас в роду вообще Ринатов не было, это сто процентов. Вот среди воспитанников-баскетболистов много было Ринатов…

– Но вы же, я слышала, из спецпереселенцев?..

– Ну, в общем, да… Родители получается спецпереселенцы. Их привезли на строительство зимой 1929 девятого года. Маме было 12 лет. Все, что нам рассказывали, что комсомольцы строили Магнитогорск — это все вранье! Комсомольцы с винтовками их охраняли. У мамы всю жизнь страх был, она мне все время напоминала: «Сынок, ты слишком много говоришь!» А я — что? У нас же воля, гласность! «Нет, — она мне повторяла, — слишком много говоришь!» Как она мне рассказывала… Степь, лютый мороз, 1929 девятый год. Девять детей всего было. Родители привезли с собой только большой железный сундук, с тряпьем. Высадили их в голой степи. Сказали, чтоб как-то прожили до весны. А как жить? Мой дед, ее отец, взял лопату и начал рыть землю. Рыл два дня.

– А ночевали они где? — спрашиваю. — В вагоне?

– Какой вагон?! Все, поезд уже ушел! За другими… В снегу они ночевали, всеми тряпками укрывшись, сбившись в кучу, знаешь, как куры. Дед выкопал большую яму, все тряпки туда положил. Все они залезали в эту нору и так, сбившись в кучу, перезимовали. А весной уже начали строить бараки, и их в барак переселили. Но за эту зиму они потеряли троих или четверых детей – точно сказать не могу, боюсь ошибиться… Как собачки умирали… А нам байки рассказывают про комсомольцев!

– Так часто же об этом говорят!

– Фигня это все на постном масле! Комсомольцы задания раздавали. Мне мама рассказывала. Девочкам давали задание: отнести шпалу за несколько километров. И вот они облепят ее, и тащат. Как муравьи. Отнесут, а им говорят: «Если будете за день приносить три (или четыре, не помню) шпалы, вашим родителям через год дадим паспорта!»

– Ничего себе!

– Да, вот так эксплуатировали детей спецпеселенцев! Ну, они и бегут скорее за новой шпалой, стараются, чтобы успеть! Чтобы дали родителям паспорта.

Кабиров отходит к студентам, что-то им объясняет, потом возвращается.

– Ну, что еще про спецпереселенцев?.. Где-то года через два после этого… У маминой бабушки было кольцо, серебряное, ну и палец у нее распух, не могла снять. Пошла она к доктору, говорит, так, мол и так… Тот у нее паспорт спрашивает. Нету паспорта, она ему отвечает, мы тут на поселении… Ну, он ей взял и просто палец отрезал.

– Палец отрезал?!!

– Да. Ну, она дошла до дома, кровь за ней — полосой. Дошла, и через два дня умерла.

Выхожу из университета на проспект Ленина, оглядываюсь на здание с колоннами. Напротив МГТУ стоит памятник Ленину. Ильич стоит и напротив заводоуправления ММК. Колоссальную ленинскую голову из белого гипса я видела в запасниках городского краеведческого музея — по словам заведующей отделом археологии и религии Галины Стариковой — голову вынесли из администрации в 1991 году, сразу же после путча, и в спешке откололи край.

Иду по проспекту Ленина в сторону администрации города, перехожу проспект, разглядываю памятник «Тыл-фронту». Рабочий передает солдату меч, подняв его над головой. Автор монумента — скульптор Лев Головницкий. Памятник — часть триптиха, первый из трех знаменитых монументов, два из которых принадлежат уже другому скульптору — Евгению Вучетичу. Второй — Родина-мать на Мамаевой кургане. Третий — Воин-освободитель в Трептов-парке. Все три памятника объединяет меч – считается, что это один и тот же меч — из магнитогорской стали. Здесь все связано с железом. Основной бизнес — металл. Чермет, легированная сталь, лом, метизы… Хоккейная команда — «Магнитогорский металлург», главные газеты комбината и города — «Магнитогорский металл» и «Магнитогорский рабочий»… Водоснабжение Правого берега — из артезианских скважин, из реки воду не берут. Везде таблички «Промзона», «Купание запрещено». Хотя люди все равно купаются.

Артезианская вода холодная и очень вкусная — можно пить прямо из-под крана. В ней много железа — хотя и не рыжая, а прозрачная, оставляет на раковинах и ваннах жесткий коричневато-серый налет. К этой воде привыкаешь быстро, она придает сил, и другая после нее кажется невкусной.

На другом берегу — комбинат. Над трубами поднимается дым, прозрачный розовато-серый, темно-фиолетовый и даже бурый. Спускаюсь к реке. Свинцово-серые воды — в мелких остроконечных волнах. Плавают две утки, ветер топорщит им перья, утки зябнут и, наконец, уплывают в камыши.

Какие возникают ассоциации с рекой? В Урале утонул Чапаев. Интересовалась в музее, у ученого секретаря Виктора Котлова. Нет, говорит, это было не здесь, а гораздо ниже по течению, уже не в оренбургских, а в казахстанских степях, в районе города Гурьева. Чуть ниже по течению, но тоже в черте города – поселок Старая Магнитка, та самая казачья станица Магнитная, с которой начинался город.

Казаки, еще в бытность Урала Яиком, сложили о нем такую песню.

Яик ты наш, Яикушка, Яик, сын Горынович!
Про тебя ли, про Яикушку, идет слава добрая;
Про тебя ль, про Горыныча, идет речь хорошая.
Золочено у Яикушки его было донышко;
Серебряны у Яикушки его были краешки;
Жемчужные у Яикушки его круты бережки.
Мутнехонек, наш Яикушка, бежишь ты быстрехонько;
Прорыл-протек наш Яикушка все горушки, все долушки;
Выметывал наш Яикушка посередь себя часты островы,
С вершин взялся наш Яикушка,
Бежишь же ты вплоть до устьица,
До славного ты до моря!

Казаки здесь были – переселенцы с Дона. Тоже, в общем, спецпереселенцы.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе