Новости – Пресса

Пресса

«Русские ведомости»: «пораженцы» упорно называют себя «интернационалистами»

Газета Русские ведомости от 17 апреля 1916 года.

Раскол по поводу «приятия или неприятия» войны на самом деле более глубок и важен

Елена Коваленко

27 октября, 2014 13:54

6 мин

Воскресенье 17(по новому стилю — 30) апреля 1916 года № 88

ВОЙНА

(по телеграфу и телефону от наших корреспондентов)

Восточный театр войны. Петроград, 16 апреля (от Штаба Верховного Главнокомандующего). Неприятельская артиллерия открывала огонь по Шлоку и Берземюнде. В районе деревни Гиновка, западнее Двинска, германцы после артиллерийской подготовки перешли в наступление, но нашим огнем были отогнаны обратно в свои окопы.

Германский дирижабль 15 апреля, около 2-х часов ночи, появился над Режицей, где сбрасывал разрывные и зажигательные бомбы.

К юго-западу от озера Нарочь германская артиллерия вчера, на рассвете, открыла ураганный огонь, после чего пехота противника пошла в атаку густыми колоннами. Немцам удалось овладеть окопами, утраченными ими ранее. На фронте деревни Занапоча-Стаховцы идет горячий бой. По району местечка Сморгонь немцы также открывали ураганный огонь артиллерии.

Кавказский фронт. Петроград, 16 апреля (от Штаба Верховного Главнокомандующего). На эрдзинжанском направлении наши части, отразив атаки турок, перешли в наступление и отбросили противника к западу.

Черное море. Петроград, 16 апреля (от Штаба Верховного Главнокомандующего). Наша подводная лодка, будучи безрезультатно обстреляна неприятельскими самолетами и батареями, потопила у Босфора пароход и парусник.

Мастерские Красного Креста «Пчелки»

За время войны изготовили около 5 миллионов бинтов и около 2 миллионов стерилизованных марлеватных подушечек. Все запасы перевязочного материала, заготовленные «Пчелками» в течение зимнего времени, в количестве шести вагонов только что отправлены на фронт. Между тем, начавшиеся кровопролитные бои требуют огромного количества перевязочных средств, почему обращаюсь с призывом ко всем добрым людям приходить, кто может, в организованные мною мастерские «Пчелки» (Ильинские ворота, д.21) поработать для раненых, а также брать эту работу на дома.

С.Пучков

Капитан Джонс

Однажды вечером на севере Шотландии, собравшись после ужина в курительной комнате плохонькой гостиницы, мы, т.е. русские корреспонденты и английские офицеры, закурили трубки и занялись пустяковыми делами. <…> Я наметил себе высокого голубоглазого офицера, худощавого и молодого, с проседью на висках. Хаки его было немного узко в груди, на ногах парусиновые сапоги. Он имел вид добродушного увалистого парня. <…> Его звали капитан Джонс — офицер индийской службы. С этого вечера мы подружились, и Джонс мне много порассказал. <…> Однажды он решил поехать из Индии в Англию не обычным путем, а через Гималаи и Россию. Он купил русский самоучитель и выучил фразу, без которой, как ему казалось, к русским нельзя показать носа: — «Имею честь кланяться». Он произносил ее так: «имеюшеськланяса» и употреблял при встрече и прощании, причем очень огорчался, что ни один русский ни разу не понял, что он говорит. Некоторое время Джонс проживал в Москве, где брал уроки русского языка и ходил в театры. Россия поразила его ни на что не похожим строем жизни, высоким искусством и той особой иррациональностью нашего духа, которую так остро чувствуют иностранцы. Его глубоко мужская, ясная и простая душа англичанина была растревожена всеми этими вещами. Он повторял свои визиты несколько раз, и сейчас почти свободно говорит по-русски.

Газета Русские ведомости от 17 апреля 1916 года

Англичане всегда тяготеют к тому, чего остро не хватает на их островах. С легким сердцем, помахав на прощание близким своим шляпой, уезжают эти Джоны, Роберты, Эдуарды куда-нибудь в Африку лет на двадцать и не тоскуют по родине только потому, что Англия для них везде. Они любят Францию за ее очарование и доведенную до предела простоту жизни, Россию — за сложность, за неисчерпанную потенцию, за волнующее искусство. Восток — за живописность и солнце. <…>

Война застала Джонса в Лондоне. Он получил роту, перебросился с ней на континент. Некоторое время в тылу рыл траншеи, затем сел в передовую линию. Здесь он в первый раз увидел убийство. Им прислали стальной щит с прорезом для стрельбы и наблюдения. Джонс установил его на гребне траншеи, объяснил солдатам, что глядеть сквозь прорезь совершенно безопасно, и поставил наблюдателя — молодого индуса. Но не успел отойти десяти шагов, как услыхал шум падения: индус лежал на спине, раскинув руки. Лицо у него было в крови, пуля прошла в правый глаз. И сейчас же на его место встал второй часовой.

Это была, конечно, случайность, и Джонс не лгал, говоря, что у щита стоять безопасно. Все же спустя почти год, рассказывая мне об этом, он опустил глаза, и добродушное лицо его стало очень серьезным.

Немцы в то время жестоко напирали превосходными силами на маленькую английскую армию. Не было достаточно времени прочно вкопаться, и приходилось только отчаянными атаками удерживать кое-как пространство. Жили в грязи, среди трупов. Ночью небо освещалось ракетами, пожарами деревень. Переходящие из рук в руки траншеи были полны мертвецов. Тяжелые снаряды и взрывы мин засыпали мертвых и живых. Когда приходилось рыть землю, постоянно натыкались на трупы.

— Дней десять мне пришлось пробыть в узкой траншее, где в одном месте из земли торчала рука. Было такое настроение, что, проходя, я пожимал ее каждый раз и говорил: «Ну, как дела, старина?» Наконец один индус, из свежего подкрепления, отпилил ее штыком и перебросил через бруствер. Мы все жили точно пьяные. <…>

Газета Русские ведомости от 17 апреля 1916 года

Наконец, настала очередь моей роты идти в контратаку, чтобы задержать врезающуюся клином немецкую колонну. Дело было безнадежное для роты и важное тактически. Ночью мы бросились бежать по ископанному полю, спотыкались о трупы и обрывки проволоки. Немцы заметили нас, осветили ракетами, и среди залпов и криков я видел, как мои солдаты спотыкались и падали. Кто навзничь, кто ничком. Все же мы достигли немецкой траншеи и начали карабкаться под огнем и штыками. Отхлынули и вновь полезли и так несколько раз. Земля была раскопанная и рыхлая. Вдруг я почувствовал, что одна нога моя короче другой. Несколько раз споткнулся, сел, затем лег.

Настала темнота, стихали выстрелы и крики. От моей роты, как я потом узнал, осталось восемь человек. С трудом я стал ощупывать ногу: ступня болталась сама по себе, на куске кожи. Мне стало тошно. В небе лопнула ракета, стало светло как днем. Конец ноги — кость, на которую я, бегая, опирался, была вся в желтой глине. Настоящей боли я еще не чувствовал, пополз к нашим линиям, меня подобрали и отнесли на перевязочный пункт. Там работал один из лучших хирургов Лондона. Он умудрился соединить ступню с ногой металлической пластинкой и винтами». <…>

Гр.Алексей Н.Толстой

Болгарский режим в Сербии

Бухарест (от нашего корреспондента). Болгарский публицист Савалжак, по сведениям [газеты] «Диминяцы», разослал видным европейским газетам протест против варварского режима болгар в Македонии и Старой Сербии. Сербские священники-учителя изгоняются, нотабли (уважаемые граждане — РП) арестованы, библиотеки частью уничтожены, частью увезены, церкви заколочены. Уничтожается все относящееся к сербской культуре, продукты реквизированы бесплатно. Власть в руках бывших комитаджей (македонских националистов — РП). Правительством организованы банды, уничтожающие все напоминающее Сербию. Автор протеста требует вмешательства европейской цивилизации и заканчивает, что ему стыдно теперь называться болгарином.

Военная цензура

Харьков (от нашего корреспондента). Харьковская военная цензура потребовала представления на предварительный просмотр всех поступающих в редакции объявлений.

Местная военная цензура не разрешила печатать призывов к пожертвованиям на религиозные нужды наших военнопленных. Не разрешено даже печатать отчеты об этих пожертвованиях. Характерно, что одновременно с этим во всех церквях города священники призывают молящихся жертвовать на религиозные нужды наших пленных и произносят по этому поводу проповеди.

Патриоты чужого отечества

Это было еще в позапрошлом году в Софии. Я только что вернулся из сербской армии под свежим впечатлением геройского натиска сербов на австрийцев, обратного взятия Белграда и бегства неудачной «карательной экспедиции» [австрийского] генерала Потиорека за Саву и Дунай. <…> Перед моими глазами все еще стояли картины дикого насилия и разорения. Ограбленные дома в Белграде, откуда офицеры главного австрийского штаба при помощи своих, специально для того явившихся из Вены и Будапешта жен увозили на казенных «реквизированных» повозках мебель, ковры, пианино и т.д. — до кухонной посуды включительно… Сербские раненые пленники и свои собственные австрийские больные и раненые солдаты, брошенные умирать австрийскими врачами в придорожных корчмах на голом грязном полу, даже без соломенной подстилки… Дома видных сербских граждан, в спальнях которых «ради шутки» устраивались австро-венгерскими господами офицерами отхожие места… «Забытая» больная лошадь в Вальеве, в квартире жены одного из сербских генералов и т.д. в том же роде. <…>

В русском семействе, постоянно живущем в Софии, где я был в тот вечер, среди прочих гостей находился один проезжий господин, говоривший весьма убедительно и красноречиво. Но чем дальше и больше он говорил, тем страннее становилось мне его слушать.

— Нельзя же все валить на одну Германию! — говорил господин, и глаза его сверкали искренним воодушевлением. — Кто знает, сколько лжи и клеветы в этих россказнях о так называемых «германских зверствах». Всякая война есть уже зверство сама по себе, и установить кто в ней зверь, а кто не зверь совершенно невозможно…

— А как же в Сербии…, — попытался было возразить я, но был немедленно же остановлен внушительно и безапелляционно:

— Вот именно, по поводу Сербии. Благодарю, что напомнили. Я и сам только что собирался показать вам на примере Сербии, как вводят в заблуждение доверчивую публику наши «германоеды». Мне известно из самого доверенного источника, что сербское правительство нарочно послало в местности, где были австрийские войска, банды своих «комитаджей», которые там все сожги и истребили. А теперь, пользуясь этим предлогом, сербы кричат на всю Европу о каких-то «австрийских зверствах», которых на самом деле никогда не было и быть не могло, принимая во внимание культурность. <…>

Газета Русские ведомости от 17 апреля 1916 года

Когда я собирался домой, хозяин, провожая меня в прихожую, полунавинительно-полусокрушенно развел руками.

— Вы знаете, не подумайте чего-нибудь дурного… Он — хороший, очень хороший человек! Только знаете, — германский воспитанник. Привык всегда Германию уважать. Неожиданно все теперь для него. Еще никак не может разобраться!

Это уже почти позабытая, давнишняя сценка невольно вспомнилась мне, когда пришлось ознакомиться с обильно издающейся здесь, «за рубежом» агитационно-просветительской литературой некоторых наших крайних партий, примыкающих к течению так называемых «пораженцев». Тоже все — хорошие люди! Избави бог подумать о них что-нибудь дурное! Но… «германские воспитанники». И хоть ты им кол на голове теши, никак не могут «разобраться» и заменить привычку своего прежнего рабского «уважения к Германии» свободной и независимой критикой ее нынешнего поведения.

При первом зареве начинающегося всеевропейского пожара стало ясно и очевидно всем, имеющим глаза, что «порвалась цепь великая, — порвалась и ударила одним концом по барину, другим — по мужику».

«Мужики» интернационального социализма взяли ружья, встали у пушек и теперь уже второй год стреляют, колют и режут друг друга под национальными знаменами своих «отечеств», об отсутствии которых у всякого «сознательного пролетария» в свое время было сказано и написано столько красивых и убедительных слов.

«Господа» же, — те, кто раньше был или считался вождями и руководителями широких пролетарских масс, — частью приняли поднесенный им жизнью горький и страшный урок для того, чтобы на ошибках и разочарованиях прошлого научиться найти для лучшего будущего более верную дорогу, частью же, малодушно закрыв глаза, принялись искать оправдания собственному бессилию и неумению. <…>

Раскол этот по поводу «приятия или неприятия» войны, несмотря на кажущуюся его незначительность на общем грозном фоне великих мировых событий, на самом деле более глубок и важен. <…> «Пораженцы» упорно открещиваются от этой клички и называют себя «интернационалистами». Но от перемены клички сущность дела не меняется. <…> Огромное большинство оказываются — открыто и сознательно или прикрыто и бессознательно, — сторонниками поражения России, следовательно — людьми, желающими или предпочитающими победу немцев. Так, небезызвестный лидер «большевиков» Ленин в «Социал-демократе» прямо это и заявляет. <…>

А.Деренталь, Париж (Александр Дикгоф-Деренталь — публицист, член партии эсеров, один участников убийства Георгия Гапона, ближайший соратник руководителя Боевой организации партии эсеров Бориса Савинкова — РП)

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе