Frankfurter Zeitung: роковой повод этой войны уже почти забыт

Газета Frankfurter Zeitung und Handelsblatt от 28 июня 1915 года.

В Париже и в Лондоне начинают подозревать, что конец близок

Елена Коваленко

21 сентября, 2014 11:02

3 мин

Понедельник, 28 июня 1915 года, Франкфурт №177

Франкфурт, 28 июня

Сегодня исполняется год с того самого дня, когда мир облетело известие о том, что в боснийской столице Сараево от рук сербских заговорщиков погибли эрцгерцог Франц-Фердинанд и его супруга. Сначала в качестве мотивов этого преступления рассматривались личные и нравственные. Но уже очень скоро политическое значение убийства стало превалировать, и через четыре недели Австро-Венгрия объявила войну Сербии, что и положило начало мировой войне. Спустя одиннадцать месяцев войны ее роковой повод почти забыт. Его рассматривают лишь в качестве последнего звена в длинной цепи действий, ставших значительной частью четко разработанного плана, целью которого были захват власти и создание новых национальных движений.

Убийство в Сараево, то время, когда оно было совершено, скорее всего, не соответствовало намерениям тех, кто подготовил для него почву и чьи политические планы строились в том же ключе. Выстрел из револьвера, сразивший наследника Габсбургов, прозвучал слишком рано, так как Россия еще не успела завершить последние приготовления для серьезной борьбы со своими старыми противниками. Но она бы управилась с этим в кротчайший период времени.

Газета Frankfurter Zeitung und Handelsblatt от 28 июня 1915 года.

Поэтому сегодня мы знаем, что Россия готовилась к этой войне такими страшными и запутанными путями, о которых раньше и не слыхивали. Хвастливое заявление российского военного министра Сухомлинова об «архиготовности», которое в марте прошлого года он с угрозой бросил в лицо обоим центральноевропейским государствам, переполнило чашу терпения немецкого народа и его союзников. А российская партия войны, которая со своей сарматской гордыней недооценила силу Центральной Европы, все равно с удовлетворением смотрела на ужасающее состояние своей боеготовности, в котором Россия пребывала со времен войны с Японией.

Россия хотела начать войну, разумеется, не прошлым летом, но спустя полгода или год — определенно. Причиной тому было то, что в то время в Петербурге из-за двойственной политики Англии не знали, пойдет ли она на союз с Германией, отказавшись вступать в Антанту, или ее можно не сбрасывать со счетов в имперских планах России. Это беспокойство было излишним, но оно влияло на российскую политику, оказывало на нее давление и подталкивало к скорейшему развязыванию войны. Но все должно было произойти не так, как это фактически произошло. Потому что убийство правителя вызвало неудовольствие в определенных петербуржских кругах, хотя за исключением римской и византийской истории, а также истории английской Войны роз, никакая другая не была так богата зверствами и убийствами, как анналы царской деспотии. Ход событий должен был бы развиваться по другому сценарию, в котором та же Сербия — энергичный пионер российской политики — втянула бы в войну Австро-Венгрию.

История этой войны показывает, как на самом деле мало что-то смогла изменить демократическая организация политических форм. В основе крупных конфликтов между государствами и народами нет нравственных принципов, и решающую роль здесь играют стремление к власти, а также политические и экономические выгоды. Все мировое сообщество публично осудило убийство в Сараево, и никто не сомневался в том, что сербское правительство, пусть не в правовом смысле, но в моральном несет ответственность за тот образ мыслей, из которого и произошло это преступление. И всем было также известно, что Россия была бенефициаром этих замыслов и поощряла их. Но, в конечном счете, для официального объявления войны убийство не имело никакого значения.

Газета Frankfurter Zeitung und Handelsblatt от 28 июня 1915 года.

Как звучали бы высоконравственные речи Асквита [Генри Асквит, премьер-министр Великобритании в 1908-1916 годах], Грея [Эдуард Грей, министр иностранных дел Великобритании в 1905-1916 годах] и Ллойда Джорджа [Дэвид Ллойд Джордж, министр финансов Великобритании в 1908-1915 годах], если бы, например, какой-нибудь прибалтиец (разумеется, это совершенно абстрактное предположение) убил русского князя, и если бы это преступление точно так же связали с немецкой политикой, как убийство в Сараево — с русской? Как разбушевались бы по поводу тевтонских убийственных нравов! Но поскольку убийство было совершено российским протеже, то это вызвало волну праведного гнева, чтобы, как решили в Англии, не упустить эту последнюю возможность покорить Германию. Но поскольку нравственным устоям народа нужны какие-нибудь причины для негодования, то в шарманку нравственности наскоро запихали поруганный в результате совершенного в Сараево убийстве бельгийский нейтралитет. И тогда негодование заиграло с той же, если не с еще большей, силой. Правда, на сей раз оно было направлено против той самой силы, против которой и стоило возмущаться. Возможно, на Уайтхолле могли бы по-другому все взвесить и организовать, если бы господа, которые устроили эту войну и среди которых лишь немногие прочно сидят в своих креслах, не были бы так бесталанны.

Нам, современникам и товарищам по оружию, трудно сказать, есть ли историческая необходимость у этой ужасной войны, которая взбудоражила род человеческий до самых его глубин и предъявила такие высокие требования к его силам, как никогда раньше. Вряд ли даже кто-то из историков следующего поколения сможет об этом сказать. И вряд ли взаимоотношения в Европе могли развиваться иначе из-за безграничной жажды власти России, реваншизма Франции и политики изоляции Англии, которые были направлены против нас. Только с помощью силы можно было остановить безжалостный натиск России, который был услужливо поддержан Западом и целью которого было раздробить Австро-Венгрию и получить свободу действий на Ближнем Востоке. Царизм, выступая в роли передового отряда Антанты, должен был задавить государства Центральной Европы. Но в результате он сам потерпел такое поражение, какое раньше не доводилось.В этом заключается историческая справедливость. И это означает также, что соучастники России — Англия и Франция — также пострадали. В Париже и в Лондоне начинают подозревать, что конец близок. Но даже и по окончании войны Россия останется самым страшным врагом Европы. И если в настоящее время еще можно на что-то надеяться, то только на то, что жажда власти России надолго поубавится, и она больше никогда не станет инструментом новой политики заговоров.

Перевод с немецкого Екатерины Буториной

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе