Новости – Общество
Общество
«Я пять раз умирал, но теперь буду жить из принципа»
Виктор Пахомов. Фото: vk.com/fond_detyam53
Виктор Пахомов — о том, как полжизни бороться за свое счастье, а потом начать помогать людям
21 февраля, 2016 07:00
10 мин
Создатель благотворительного фонда «Чужих детей не бывает» из Великого Новгорода Виктор Пахомов мог умереть пять раз, но после этого переродился. Провел большую часть детства в приютах, а в зрелости помогает сиротам. Потерял всех родных детей — и начал спасать других.
— Я сам из детей-отказников, — рассказывает Пахомов «Русской планете». — Усыновили меня в три года. Дома обстановка всегда была не особо здоровая: папаня закладывал за воротник, и я у него был мальчиком для битья. Он бил меня ремнем по делу и не по делу.
В первом классе я получил травму. Упал со второго этажа сарая на асфальт, провалившись на гнилом полу, а сверху на голову прилетела доска с гвоздями. Выжил благодаря меховой шапке. Две недели был в коме, потом меня заново учили ходить. На всю жизнь от этого пострадало зрение, но хотя бы хожу без трости — терпеть ее не могу.
В моем четвертом классе маман с папашей развелись, и я остался с матерью — бывшей заворготделом обкома КПСС (что-то подобное вице-губернатору). Лучше мне не стало: она наказывала за малейшую провинность не столько физически, сколько морально. Например, «запирала» меня в комнате на сутки-двое и выпускала только в туалет, без завтрака, обеда и ужина.
— Это давление было связано с тем, что вы сирота?
— Я думаю, да. Не знаю, насколько холодное сердце надо было бы иметь, чтобы обращаться так с родными детьми.
Из-за таких отношений в семье я начал сбегать из дома. В общей сложности, за все детство побывал примерно в 20 детприемниках (приютах). Из детприемника человек под названием «эвакуатор» отвозил меня домой. Последний мой побег, в 14 лет, длился с осени 1979 до лета 1980 года. Я посетил Киргизию, Одессу, Андижан, Ташкент, Куйбышев (ныне Самара. — РП). В Одессе жил под вымышленной фамилией одного знакомого из Киргизии, который тоже любил путешествовать, его адрес я назвал как свой. Это прокатило! Эвакуатор не захотел ехать со мной в такую даль, так что мне дали документы с этой фальшивой фамилией, билет в зубы, и посадили на поезд.
В Средней Азии меня все-таки поймали, но потом я сбежал и две недели жил в теплотрассе, пока меня не вычислили и не приютили родители пацана, носившего мне еду.
Оттуда меня все-таки вернули домой. Я окончил вечернюю школу и в 17 лет начал самостоятельную жизнь.
— Для чего вы сбегали — хотели жить на улице?
— Скорее, «от чего» — от наказаний, которых не заслуживал. И понимал каждый раз, что вернусь домой.
Я потом уже анализировал свое детство и пришел к тому, что, если бы оно было другим, то сейчас я не понимал бы жизнь детей в приютах так глубоко. Но мне все равно долго хотелось задать маман вопрос: зачем было меня усыновлять? Видимо, дело было в общественном мнении: советский, тем более партийный, человек не мог быть бездетным.
Потом я познакомился со своей будущей первой женой. Переехал с ней в белорусскую деревню, где работал и дояром, и слесарем, и трактористом, и киномехаником. И, если бы не случилось то, что случилось, я так бы и работал до сегодняшнего дня.
Со Светой мы не расписывались, но были венчаны. Стали копить на свадьбу. И вот на 28 декабря она была назначена, а 26 декабря жена и 5-летняя дочка поехали на такси за свадебным платьем. А у меня было плохое предчувствие: я вернулся с работы, сел на мотоцикл и рванул за ними.
И оказался на месте аварии раньше скорой. Жена умерла сразу, дочка — чуть позже у меня на руках.
Дальше было три месяца запоя, и в одно утро я проснулся и решил, что мне все обрыдло. Съел коровью дозу ветеринарных снотворных и разбавил их нитроглицерином — думал, не одно, так другое жахнет.
— А он нейтрализовал яд.
— Именно так мне и сказал врач. Но в другое утро я опять же проснулся, взял опасную бритву и пошел подальше в лес.
Я не знаю, зачем в этот лес пошел зоотехник, обнаруживший меня уже без сознания со вскрытыми венами на левой руке. Но когда он меня спас, я впервые начал задумываться: почему у меня не получается умереть? Кому я здесь нужен?
Об этом заставил думать и еще один эпизод. В середине 1990-х я был на войне — с межпарламентской группой наблюдателей под эгидой ООН ездил в зону грузино-абхазского конфликта. Попал под замес: оказался в подвале дома, на который обрушился артобстрел. Три дня оттуда выбирался, дошел до нашего блокпоста, опираясь на автомат. В госпитале поставили диагноз «ушиб позвоночника со смещением», спина болела, и меня уже дома, через 10 лет, убедили пойти на рентген.
Врачи сделали снимок и спросили: «Пациент сам пришел или принесли?». Двойной компрессионный перелом позвоночника, оказывается, у меня был. И, как мне потом объяснили, если бы в момент перелома произошло смещение, и был поврежден спинной мозг, то все кончилось бы сырой землей. Может быть, в тот период я даже подсознательно хотел умереть — но выжил.
Так вот, оставаться в белорусской деревне мне было слишком тяжело, и я поехал к приятелю в Калужскую область. Устроился там на работу, однажды пошел на дискотеку и получил доской по затылку от пьяного. Попал в больницу, но опять легко отделался. Перед выпиской курю там на лестничной площадке — проходит мимо священник. «Куришь? — говорит. — Вредно!». «Жить вредно!» — отвечаю.
Это оказался отец Илиодор из Оптиной пустыни. Поговорили. После моего краткого рассказа о себе он пригласил меня в обитель — пожить и подумать.
Наверное, символично, что в монастыре я провел девять месяцев. Думаю, после этого произошло зарождение моей новой личности. На многие свои вопросы, начиная от усыновления и заканчивая ужасами войны, я получил ответы. Очень помогли беседы со старцем Илием (Ноздриным), сейчас он духовник патриарха Кирилла, хотя уже тогда мне казалось по его мудрости и опыту, что ему лет сто. Моим духовным отцом был назначен отец Илиодор, но к отцу Илию я тоже ходил по любым вопросам, и ни разу он не отказал мне.
После обители я сменил несколько мест жительства, в Подмосковье познакомился с женщиной, стали жить вместе, расписались, а потом однажды я ушел на работу, прихожу — а мое место занимает другой. Совместная жизнь на этом закончилась, я переехал, был сотрудником храма, сторожем на даче у бизнесмена, попал на работу в пионерский лагерь на кухню. Стал заместителем шеф-повара — не то чтобы умел круто готовить, но приглянулся главному повару, она меня позвала и научила.
Там же познакомился с одной из поварих, старше меня на 16 лет. Начались беседы, прогулки под луной, у нас оказалось много общего: она похоронила мужа, я — первую жену. Даже группа крови была одинаковая... И как-то она мне говорит: «У меня есть предложение. Давай жить вместе, вдруг получится». Так я попал в Москву.
Мы поженились, я подружился с ее сыном и до сих пор с ним общаюсь. Он мне благодарен, как ни странно, за временами строгое воспитание. К примеру, я ему внушал, что ученье свет, неученье тьма, и точка. И именно в тот период я стал делать первые шаги в помощи сиротам. В двух остановках от нас был приют, мы с женой пекли пироги и ездили туда устраивать чаепития.
— Почему именно чаепития?
— Я вспоминал, чего мне не хватало в детприемниках, и это было общение. Дружеское. Оно отвлекает, дает возможность поразмыслить, и во время таких чаепитий у какого-нибудь ребенка отогревается сердечко. На самом деле это дорогого стоит. Ведь там каждый ребенок со своей бедой. Я и позже такое видел.
Мы прожили с этой женщиной 5,5 лет, в последний год у нас уже не ладилось, и разошлись. Я вернулся в Великий Новгород. Работал охранником, продавцом в магазине DVD-дисков. И в 2003 году познакомился со своей нынешней — заключительной! — женой. Стали встречаться, через пару месяцев она забеременела, и мы срочно поженились. Как говорят: думали, что по «залету», а получилось по любви.
И вышел у нас день «два в одном»... Когда приехали домой со свадебного банкета, у жены открылось кровотечение. В больнице мы два часа ждали врача, в итоге я нашел его в ординаторской, когда вынес дверь. Он: «Ой, простите, извините», — но было поздно. Произошел выкидыш, и позднее жене сказали, что детей у нее больше никогда не будет.
Вот так ушли два моих ребенка, а третий — я знаю — уже не родится. На следующий год я открыл свое дело, и когда дохода стало хватать на накопления, решил помогать детям без родителей.
В мае этого года нашему фонду «Чужих детей не бывает» будет пять лет. Мы ездим к сиротам, собираем деньги на лечение тяжелобольным детям, проводим акции и благотворительные концерты, работаем с больницами. С 12 января этого года внесли изменения в устав и начали помогать еще и взрослым.
Утренник. Фото: vk.com/fond_detyam53
Фондов с такой направленностью у нас в регионе — пересчитать по пальцам одной руки. Но спонсоров все равно сложно искать по причине их недоверия к благотворительности: из-за множества фальшивых объявлений, а также из-за отдельных недобросовестных родителей реально больных детей, которым лечение на самом-то деле оплачивает государство. Периодически я сам обзваниваю больницы, в которых собираются платно лечиться наши дети, и проверяю, какие услуги им оказывают.
Дважды нам помогал собирать деньги наш губернатор. В первые два года немного помогала уполномоченный по правам ребенка в нашем регионе. А, например, один из новых стеклопакетов в свой подшефный приют я ставил на свою пенсию.
Нам бы хотелось, чтобы какой-нибудь известный человек стал нашим попечителем. Мы готовы его пиарить всеми средствами, пусть и он везде говорит, что помогает нам. Так мы сможем спасать больше людей.
— Вы ответили для себя на вопрос: «Кому было нужно, чтобы я пять раз рисковал жизнью, но не умер?»?
— Да. Мне 50 лет, и я себе в уставе фонда наметил 25 лет директорства. Из принципа буду жить, раз написал. Работать, помогать людям, в первую очередь детям. Именно для этого мне была не раз сохранена жизнь, я в этом уверен.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
