Новости – Общество
Общество
Убийство Жореса: первый выстрел войны во Франции
Выступление Жана Жореса на демонстрации в Париже, 25 мая 1913 года. Фото: BRANGER / ROGER-VIOLLET / AFP / East News
31 июля 1914 года консерватор Вилен застрелил лидера французских социалистов, выступавшего против Мировой войны
31 июля, 2014 15:56
14 мин
31 июля 1914 года от выстрела французского националиста погиб решительный противник втягивания Франции в мировую войну и, возможно, самый блистательный деятель французского социализма Жан Жорес. Буквально на другой день войска Германии безо всякого объявления войны вторглись в Люксембург, выдвинув ультиматум Бельгии о пропуске германской армии к границе с Францией, а 3 августа Берлин официально объявил войну Франции.
«Так было ему суждено, — напишет через пять лет в своем очерке о Жоресе Анатоль Франс, — и его душа, прекрасная как мир, угасла в тот день, когда мир был нарушен».
Лев Троцкий называл его «самым большим человеком Третьей республики». Другие считали Жореса «диктатором французского социализма». Но, добавлял Троцкий, «в его "диктатуре" не было ничего тиранического».
Прежде всего и больше всего Жорес вошел в историю как неистовый трибун. Его пламенное витийство было способно двигать горы, сметать любые преграды, обрушивать небо. Он и обрушил однажды поток громовых слов на президента Перье, буквально смывших его.
Троцкий — сам не из последних ораторов — восхищался: «Жорес — воплощение личной силы. Духовный облик его вполне отвечал физическому складу: изящество и грация как самостоятельные качества были ему чужды, — зато его речи и действиям была присуща та высшая красота, которая отличает проявления уверенной в себе творческой силы… Достаточно было услышать зевсовский голос Жореса и увидеть его озаренное внутренними лучами мясистое лицо, властный нос, упорную, негибкую шею, чтобы сказать себе: Ecce homo! (вот человек!).
«Жан Жорес на трибуне», акварель д'Элоя Винсента, 1910 год. Источник: Musee Jean-Jaures, Castres
Я слышал Жореса на парижских народных собраниях, на международных конгрессах, в комиссиях конгрессов. И всегда я слушал его как бы в первый раз. Он не накоплял рутины, в основе никогда не повторялся, всегда сам снова находил себя, всегда заново мобилизовывал разносторонние силы своего духа. При могучей силе, элементарной как водопад, в нем было много мягкости, которая светилась как отблеск высшей культуры духа. Он обрушивал скалы, гремел, потрясал, но никогда не оглушал самого себя, всегда стоял на страже, чутко ловил ухом каждый отклик, подхватывал его, парировал возражения, иногда беспощадно как ураган сметая сопротивление на пути, иногда великодушно и мягко — как наставник, как старший брат».
Вожди русской революции учились у Жореса политическим премудростям. Ленин, пересекшись с французским учителем на Копенгагенском мировом конгрессе социалистов, молвил Луначарскому: «Хитрая шельма! Одно удовольствие смотреть, какой ловкач!»
А будущий нарком просвещения Луначарский, один из ведущих большевистских ораторов, вспоминал с пиететом: «Я в первый раз услышал симфонию Жореса. Он любил собравшуюся перед ним огромную толпу и произнес речь, длившуюся 2–3 часа, речь, касающуюся и принципиальных установок, и всех вопросов времени, настоящий доклад о текущем моменте. Самым великолепным в этой речи, кроме сильной и ловкой политической мысли, великолепного ораторского искусства и целой бездны отдельных острот или блестящих образов, было именно то, что аудитория слушала час за часом эту сложную политическую речь в совершенном упоении».
Жорес не дожил чуть больше месяца до своего 55-летия. Он родился в Кастре, южной провинции региона Лангедок-Руссильон, из которой вышло немало знаменитостей: бесстрашный политик и генерал Лафайет, отважный мореплаватель Лаперуз, основоположник научной социологии Огюст Конт. «Смесь многочисленных рас, — отмечал биограф Жореса социалист Шарль Раппопорт, — наложила счастливый отпечаток на гений этой местности, которая еще в средние века была колыбелью ересей и свободной мысли».
Жорес происходил из семьи средних буржуа, не без достатка, но и не слишком зажиточных. Среди его родни выделялись два двоюродных брата отца Жюля Жореса, ставших адмиралами — Шарль и Бенжамен, который, будучи депутатом парламента, примыкал к группе левого центра, а в 1888 году занял пост морского министра Третьей республики. По окончании «Эколь Нормаль» (Высшего педагогического учебного заведения) по курсу греческой литературы и философии Жорес недолго преподавал в женском лицее, а затем читал лекции в Тулузском университете, совмещая преподавание с подготовкой диссертации на степень кандидата философии.
Жан Жорес с номером газеты L'Humanite. Фото: Apic / Getty Images / Fotobank.ru
На выборах в парламент 26-летний Жорес по списку от республиканских кандидатов победил консервативный блок в департаменте Тарн. Первоначально он занял место на скамьях умеренно левых, отличаясь последовательно гуманистическими принципами. Лишь в 1893 году депутат Жорес решился связать себя с социалистическим движением. Сделав свой выбор, он остался верен ему до конца. С этого времени, по верному определению Троцкого, он становится «самой выдающейся фигурой в политической жизни Франции».
Став социалистом в зрелом возрасте, Жорес избежал юношеского леворадикального максимализма, толкавшего иных его соотечественников встать под Черное знамя «гигантской борьбы», «на стоны Коммуны, на зов Равашоля».
Тот же Лев Троцкий метким и слегка едким словом охарактеризовал феноменальный парадокс Жореса: «Буржуазная родительская семья, школа, депутатство, буржуазный брак, дочь, которую мать водит к причастию, редакция газеты, руководство парламентской партией — в этих отнюдь не героических внешних рамках протекала жизнь исключительного напряжения, вулканической нравственной страсти».
Чем же конкретным прославил Жан Жорес французский социализм? Во-первых, ему удалось добиться единства раздробленной Социалистической партии, соединив под одной крышей реформистов и сторонников социальной революции. Оставаясь по существу реформистом, он после социалистического конгресса в Амстердаме в 1904 году безоговорочно подчинился решению II Интернационала о недопустимости участия социалистов в буржуазных правительствах.
Во-вторых, в том же 1904 году Жорес создал существующую по сей день легендарную газету «Юманите» (L'Humanite — в переводе «Человечество»), с 1920 по 1994 годы — центральный орган Французской компартии.
Жорес любил Францию — утверждал Анатоль Франс, назвавший его «светлым патриотом». «Как! Неужели любовь к родине и любовь к человечеству не могут гореть в одном и том же сердце? — пишет Франс. — Нет, они могут и должны гореть в нем. Более того, без подлинной любви к человечеству нет подлинной любви к родине, ибо родина является частью человечества и ее нельзя отторгнуть от него без крови, страданий и смерти».
Жан Жорес на суде по делу Альфреда Дрейфуса, иллюстрация Жана Уэбера. Источник: The Art Archive / AFP / East News
«Ненависть была чужда Жоресу, — продолжает Франс, — и он жил в безмятежном спокойствии, свойственном человеку с чистой совестью, несмотря на преследовавшую его смертельную ненависть и гнусную клевету. Он игнорировал своих врагов.
Ненависть, которой народы обычно платят за преданность своим самым верным слугам, лучшим друзьям и мудрым советчикам, не утихает сразу после смерти великих людей, она преследует их по ту сторону могилы, ибо великие люди не умирают всецело, а оставляют после себя живую и плодотворную мысль — неизменную причину раздоров».
Еще в 1909 году Троцкий писал в «Киевской мысли»: «Во время дела Дрейфуса Жорес сказал себе: «Кто не схватит палача за руку, занесенную над жертвой, тот сам становится соучастником палача», — и, не спрашивая себя о политических результатах кампании, он кинулся в поток дрейфусиады. Его учитель, друг, впоследствии его непримиримый антагонист Гед сказал ему: «Жорес, я люблю вас потому, что у вас дело всегда следует за мыслью!».
Пришла пора сказать и об убийце Жореса — национал-патриоте с «предустанавливающей фамилией», как выразился Луначарский, Вилен (т.е. гадкий).
Рауль Вилен изучал археологию и по недоразумению сначала даже вступил в социал-христианскую организацию. Но затем поправел и присоединился к Лиге молодых друзей Эльзаса и Лотарингии. Спустя пять лет он заявит на процессе:
— О нет, господин председатель! Я никогда не занимался политикой! Терпеть этого не могу! Я и мои друзья по Лиге хотели только одного: чтобы поскорее началась война и мы смогли бы наконец вырвать у немцев Эльзас и Лотарингию.
— Но позвольте, вы же читали газеты! Вы ведь понимали, что хотеть или не хотеть войны означало заниматься политикой.
Рауль Вилен во время судебного процесса. Фото: ROGER-VIOLLET / AFP / East News
— Нет, господин председатель! Меня заботили только судьбы родины. Я думал, что все во Франции смотрят на это так же, как я, и вот, когда я узнал из газет, что господин Жорес против войны, меня охватил гнев. С моей точки зрения, он мог быть только предателем! И я решил убить его.
Убийство произошло в пятницу 31 июля, в 21.40, в кафе поблизости с редакцией «Юманите». В существующем поныне кафе «Круассан» прямо во время ужина Вилен выпустил две пули в Жореса через оконный проем. Схваченный убийца всю войну провел в заключении.
Похороны Жореса 4 августа правительство превратило в марш «священного единения» всех партий. (Эту хронику по сей день крутят в Пантеоне, куда в 1924 году был перенесен прах Жореса). И, если прежде противники Жореса намекали на «немецкие деньги», то теперь главный идеологический противник — газета Temps («Время») была вынуждена признать его «абсолютную честность» и то, что он умер бедным человеком. Однако в тот же день немецкие социал-демократы проголосовали в Рейхстаге за военные кредиты. После того как все французские социалисты поступили точно так же в Палате депутатов, стало окончательно ясно, что вместе с гибелью Жореса был похоронен и II Интернационал.
Что касается Вилена, то процесс над ним начался только в марте 1919 года, и неожиданно для многих суд оправдал его. Узнав об этом, руководство Социалистической партии Франции призвало трудящихся Парижа к демонстрации протеста, которая состоялась в воскресенье 6 апреля 1919 года. В воскресном номере «Юманите» вместо передовицы было напечатано воззвание А. Франса «Убийца Жореса».
6 апреля 1919 г.
Трудящиеся! Убийца Жореса объявлен невиновным. Трудящиеся, Жорес жил для вас; он умер за вас! Этот чудовищный вердикт возвещает всем, что убийство Жореса не было преступлением.
Этот вердикт ставит вне закона вас и всех тех, кто защищает ваше дело.
Толпа у кафе «Круассан» после убийства Жана Жореса. Фото: ROGER-VIOLLET / AFP / East News
Трудящиеся, будьте бдительны!
Анатоль Франс».
Опасаясь «революционной вендетты» Рауль Вилен в 1920 году бежал из Франции в Мексику, а оттуда, заметая следы, перебрался на Ибицу. Он поселился в тихой заводи в заливе Кала-Сан-Висенте и, получив финансовую поддержку от внука Поля Гогена, построил маленькую бетонную крепость. Но предосторожности не спасли его от народных мстителей. 13 сентября 1936 года для борьбы с местными фашистами на пляже Кала-Сан-Висенте высадился небольшой отряд Федерации анархистов Иберии.
В этот день три бомбардировщика ВВС Италии нанесли бомбовые удары по городкам Ибицы. Как полагают, это спровоцировало анархистов на расправу над Виленом.
Что касается посмертной славы Жореса, то в Париже ему воздвигли памятник, а в СССР его именем называли улицы и корабли. Поисковые системы выдают поныне существующие улицы в Твери, Туле, Витебске... До лета прошлого года имя Жореса было высечено на «Памятнике-обелиске выдающимся мыслителям и деятелям борьбы за освобождение трудящихся», стоявшем в Александровском саду с 1918 года (сейчас на месте стелы вновь появился Романовский обелиск, который и был переделан в памятник революционной эпохи).
Похороны Жана Жореса. Фото: Photo12 / UIG / Getty Images / Fotobank.ru
По вопросу о том, как сложилась бы судьба самого Жореса во время Первой мировой войны, существовали два противоположных мнения. Троцкий вопрошал и отвечал: «Какую позицию занял бы он? Несомненно, патриотическую. Бессмысленный кусок свинца освободил Жореса от величайшего политического испытания».
Луначарский возражал: «Загадывать трудно. Кто мог думать, что наш Плеханов окажется социал-патриотом и усердным франкофилом? Кто мог думать, что Жюль Гед, этот праведник, этот пуританин марксизма, сделается министром без портфеля патриотического кабинета во время войны? Но лично я питаю уверенность, что если не сразу, то постепенно, по мере развертывания ужасов войны, Жорес должен был прийти к каким-то чрезвычайно левым, радикальным позициям, и, может быть, когда тигр Клемансо взял в свои когти французское трехцветное знамя, будь жив Жорес, его могучая рука подняла бы над Европой красное знамя».
Так или иначе, но имя Жореса стало лозунгом пацифизма и неприятия братоубийственной бойни, о чем не бесполезно вспоминать и в наши неспокойные дни.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
