Новости – Общество

Общество

«Текущий кризис мы сделали сами»

Фото: Максим Змеев / Reuters

Советник Института современного развития Никита Масленников о том, что нужно российской экономике для роста

Милена Бахвалова

12 января, 2015 14:17

16 мин

Ушедший 2014 год успел под самый занавес испортить кровь большинству россиян. Официальный курс рубля к доллару упал по итогам года на 57,5% — ни одна другая валюта мира не потеряла по отношению к доллару столько, сколько наша. Россияне вспоминают кризисы 1998 и 2008 года, но известный экономист, советник Института современного развития Никита Масленников уверен, что этот кризис имеет другую природу, и потому проходить мы его будем тяжелее, чем в прошлый раз.

Трудное начало года

— Что можно ожидать от рубля в начале 2015 года?

— Уже состоявшиеся четыре торговых сессии (5, 6, 8 и 9 января) показали, что национальная валюта продолжает слабеть: доллар подрос до 61,4 рубля, евро до 72,5 рубля. Впрочем, это — чисто рыночная нестабильность. После уплаты налогов наблюдался некоторый избыток рублей, и игроки их активно «пристраивали». Вместе с тем, объемы торгов были невелики и на рынке не было нашего Центробанка.

Первая штатная неделя (12–16 января) ситуацию, естественно, скорректирует. Причем на первый план, мне думается, выйдут такие фундаментальные факторы, как собственно внутрироссийская экономическая динамика и нефтяные цены.

Во второй декаде Росстатом будут опубликованы предварительные итоги декабря и года. Не исключено, что при общегодовом росте 0,4–0,5% ВВП итогом четвертого квартала окажется рецессия. Результаты ноября (все основные показатели, кроме торговой розницы, в минусе) указывают на ее высокую вероятность довольно внятно. Поддержкой рублю это, конечно, не станет. Такое состояние экономики — существенный фактор ослабления курса рубля.

Никита Масленников. Фото: Сергей Карпов / ТАСС

Другая «засада» — падение цен на нефть. В январе Brent не смог удержаться на уровне $55 за баррель (ожидалось, что это будет своего рода «дно») и торгуется в последние дни вокруг отметки $50 за баррель. Доминирующее ожидание участников рынка — до конца января цена может приблизиться к $40 за баррель. Рубль в этих условиях будет слабеть. При этом крайне важно, чтобы этот процесс был как можно более плавным. А это уже будет зависеть от искусства руководителей нашего Центробанка.

— Насколько важны для рубля политические новости? Например, оглашение приговора братьям Навальным 30 декабря или зачитывание этого приговора полностью 12 января? Последнее, как мы знаем, позволит адвокатам и прокурору опротестовать решение судьи.

— Любые негативные новости плохо влияют на рубль, но есть такие, влияние которых будет сильнее, чем дело братьев Навальных. Оно важно для нас с вами, а для крупных иностранных инвесторов и валютных игроков — это всего лишь одна из локальных новостей. Для них важнее другой фактор января — Астана.

15 января президент Казахстана Нурсултан Назарбаев приглашает к себе лидеров четырех стран: России, Украины, Франции и Германии. Цель — попытаться договориться в так называемом «нормандском формате» (он был опробован в июне 2014 года в Нормандии и предусматривает переговоры лидеров указанной «четверки». — РП) об урегулировании ситуации на Юго-Востоке Украины. Если из столицы Казахстана придут хорошие новости, то рынок отреагирует на это гораздо сильнее, чем даже на снижение агентством Fitch рейтинга на одну ступень (на момент публикации интервью встреча в Астане, по информации «Ведомостей», под вопросом. — РП).

Застряли на переходе

— На нефть мы повлиять не можем, перспектив отмены санкций пока тоже не видно. Что мы можем сделать в этих условиях?

— В первую очередь, важно понять, что цены на нефть и санкции — это всего лишь катализаторы накопленных негативных процессов в российской экономике. То, что мы сейчас имеем, далеко не исчерпывается одной только низкой фазой делового цикла. Это еще и глубокий структурный кризис, отягощенный и углеводородной зависимостью, и недоинвестированием, и хрупкостью банковского сектора, и, наконец, низкой эффективностью госуправления.

Участок платной дороги М-11 Москва — Санкт-Петербург. Фото: Сергей Фадеичев / ТАСС

Текущий кризис мы во многом сделали сами, застряв на переходе к новой экономической модели. Поэтому и отвечать на этот вызов придется, проводя структурные реформы, а не ограничиваясь лишь ручным управлением, как это было и в 2008–2009 годах. В противном случае мы увидим падение экономики примерно на 5% в 2015 году, а потом еще околонулевые темпы на несколько лет. Если же начнем наконец-то что-то менять, то можем удержать падение на уровне 2%, и уже в 2016 году выйти в рост. Главное, что хотелось бы сказать: глубина наступившей рецессии будет очень сильно зависеть от содержания экономической политики наших властей.

— И какой она должна быть?

— Первая мера уже озвучена — сокращение расходов бюджета в реальном выражении (то есть с учетом инфляции. — РП) на 10%. Этого не было сделано в прошлый кризис, и тем важнее провести это сейчас. Пересчет бюджета на следующие три года — это первое, чем займется Минфин сразу после новогодних каникул.

— Десяти процентов будет достаточно?

— Пока не знаю. Надо посмотреть на предложения Минфина. Но этого достаточно, чтобы запустить процесс структурных изменений и начать наконец-то уменьшать государственный сектор. Ведь сегодня более половины ВВП создается госкомпаниями, такую оценку дает МВФ. Другие называют еще более значительную долю госучастия. И все наши амбиции — пусть и временно отложенные — вступить в ОЭСР, вызывают у членов организации лишь недоумение: «Какая же вы развитая экономика, если у вас такой гигантский госсектор?»

Поэтому секвестр бюджета — правильный первый шаг. Это хороший стимул перетрясти все госпрограммы, напомню, что их финансовые потоки — это более 80% всех расходов бюджетной трехлетки. В прошлом году правительство приняло почти 40 таких программ, причем практически ко всем из них у экспертов были вопросы к обоснованности запрошенных средств. По сути, в каждой из них можно найти 10–20% избыточных расходов. Причем начать следует с независимой экспертизы инфраструктурных проектов и дорожного строительства.

— А это возможно вообще — добиться независимой экспертизы таких проектов?

— Многое зависит от настойчивости Минфина. Если будет поддержка правительства, если на это будут ориентировать, например, Общероссийский народный фронт, то это реально. Тем более что есть наглядные примеры. Среди самых свежих — недавно открытая трасса М11 между Москвой и Санкт–Петербургом. На один 130-километровый участок дороги у нас есть две экспертизы: государственная и от консалтинговой компании Deloitte and Touché. Так вот, государственная оценка, на основании которой и выделялось финансирование, оказалась больше на 20 млрд рублей. То есть эти 130 км дорожного полотна обошлись бы дешевле на 20 млрд рублей, если бы за основу взяли экспертизу независимых консультантов.

— Оправдано ли, что под секвестр не попадают расходы на безопасность и оборону? Ведь не исключено, что и там не обходится без злоупотреблений.

— Действительно, из 15 трлн рублей расходной части бюджета 5 трлн — неприкасаемая часть. Минобороны объясняет: им надо «индексировать государственный оборонный заказ за счет курсовой переоценки». Но я надеюсь, что если Минфин серьезно возьмется за сокращение расходов, то их руки дойдут и до гособоронзаказа.

Фото: Владимир Смирнов / ТАСС

Я не призываю урезать его, не глядя. Я — за то, чтобы еще раз все пересчитать и по результатам внести необходимые коррективы. Ведь даже Военная прокуратура признает, что каждый пятый рубль в Минобороны используется нецелевым образом. Да и Владимир Путин называл эту цифру. Бесспорно, содержание армии, довольствие военнослужащих, расходы на военную ипотеку — это все важно. А вот непосредственно на структуру гособоронзаказа стоит посмотреть внимательнее — уж больно там все непрозрачно.

После того как бюджет будет сбалансирован на уровне допустимого дефицита в 1% ВВП, давайте посмотрим, какие налоговые нововведения этого года мы можем отменить или заморозить, чтобы удержать и укрепить доверие бизнеса.

— Без каких налогов мы сможем обойтись?

— Нужно заново проанализировать каждое из новшеств. Так ли нужны торговые сборы? Не уверен. А страховые взносы со всех зарплат в фонд ОМС? Теоретики могут сколько угодно говорить, что страховой платеж — это не налог. Но для предпринимателя это вычет из его прибыли. Назовите его как угодно, но по сути это налог. Нельзя ли отложить его введение хотя бы на год?

Или отсрочить вступление в силу очень жесткого закона о контролируемых иностранных компаниях. Тоже хотя бы на год. А там посмотреть. Во-первых, неясно, как этот закон сочетается с уже объявленной амнистией капиталов. А во-вторых, для законопослушных бизнесов это — серьезная дополнительная нагрузка: расходы на адвокатов, налоговых консультантов и т.п. Между тем, предстоящий год будет, мягко говоря, не самым легким.

Или, например, налог на недвижимость, который теперь в 24 регионах будет рассчитываться по кадастровой стоимости и ляжет дополнительным бременем на население, у которого и так стремительно падают реальные доходы? Тоже неплохо бы отложить до лучших времен.

Что мешает Госдуме в третью неделю января, когда Минфин представит свои предложения по бюджету, принять перечисленные изменения в налоговой сфере? Нам очень важно быстро выработать общие правила, а не увлекаться ручным управлением и помощью крупнейшим национальным компаниям, которым и так уделяется избыточное внимание.

— Раз зашла о них речь, может, следует заморозить тарифы естественных монополий?

— Для начала их рост надо ограничить каким-то минимумом. Например, применять формулу «инфляция плюс один процент». Кроме того, сделать их индексацию ежеквартальной. Это подвигло бы финансовые власти активнее бороться с инфляцией.

В целом же индексация — очень болезненный вопрос. В прошлый кризис мы допустили какую-то вакханалию, а действовать следует очень аккуратно. Индексация пенсий? Да, конечно. Довольствия военнослужащих и зарплаты бюджетникам? Давайте добавим по минимуму. Выплаты госслужащим? А вот здесь я бы не спешил. Помнится, как повышались зарплаты депутатов Госдумы во время прошлого кризиса? Может быть, хоть сейчас, когда в стране снова кризис, они смогут хотя бы один год потерпеть без индексации? Есть и другие категории граждан, которые и так не обижены материально.

Пациент в Городской клинической больнице №15 в Москве. Фото: Валерий Мельников / РИА Новости

Что такое структурный кризис? Это экономика, которая постоянно генерирует рост издержек. Любого рода — на рабочую силу, на инвестиции… И наша задача — избавляться от всех излишних издержек. Тут мы подходим к третьей структурной проблеме, которая сейчас душит бизнес. Это административное бремя.

Поймать шанс

— Плата за коррупцию?

— В том числе. Есть хороший пример. Давайте сравним затраты на строительство среднего по размеру нефтеперерабатывающего завода в России и точно такого же предприятия в ЕС. В России они на треть выше. В чем причина? Прежде всего, в многомесячных процедурах согласования всего и вся на свете. В многочисленных проверках, которые отнимают рабочее время сотрудников. В неповоротливости судов. И как следствие всего этого — упущенная выгода.

В других секторах вы увидите аналогичный расклад: треть расходов российского бизнеса — это административное бремя. Это рукотворное творение нашего политического устройства. Нефть и санкции тут ни при чем.

— И что тут можно сделать?

— То, что заложено в дорожных картах по улучшению инвестиционного климата — всего их 11. Дорожные карты — это планы мероприятий в различных сферах, направленные на улучшение инвестиционного климата. Есть планы мероприятий по доступу к госзакупкам, по поддержке экспорта, по повышению доступности энергетической инфраструктуры и т.д. Знаковый рубеж здесь — 1 декабря 2015 года. К этому сроку все должно быть готово с точки зрения нормативной и законодательной базы. Дальше — правоприменение в рамках новых правил.

Не менее важно довести до конца судебную реформу. До сих пор не понятно, как работает арбитраж. Он встроился-таки в общую систему или нет? Как должны приниматься его решения? Раньше арбитражный суд де факто руководствовался прецедентным правом. Но раз он встраивается в общую судебную систему, которая у нас отнюдь не англо-саксонская, то в нем должны применяться общие правила. Откуда им взяться? Не ясно. В итоге, сейчас в судах зависли многие дела, жизненно важные для бизнеса. Не решен вопрос с механизмом досудебного урегулирования, с медиацией. Заметьте, я даже не говорю про независимость судов. Это во многом вопрос субъективной оценки. Я говорю о реформе, которая была анонсирована, но не завершена.

Наконец, надо посмотреть на эффективность госуслуг. Где-то, очевидно, надо допустить более рыночный подход. Где-то — навести элементарный порядок. Например, принцип одного окна продекларирован, но в каждом регионе он реализуется по-своему. В Москве есть МФЦ (многофункциональные центры. — РП), а в Московской области их нет. Это же все дополнительные затраты и издержки для населения.

Где-то участие государства надо увеличивать. Мне не очень понятно, почему реформа здравоохранения у нас происходит за счет постоянного урезания госрасходов, что приводит к явной потере качества — буквально на глазах?

— Однако на недавней традиционной пресс-конференции Владимир Путин сказал, что медицина стала более эффективной, а койки в больницах созданы не для того, чтобы люди на них лежали.

— Наверно, президент ходит в другие медицинские учреждения, где ухудшения не видно. Тут только можно порадоваться за него.

Повторяю, дело не столько в том, что у нас мало денег, сколько в том, что государственные деньги расходуются очень неэффективно. Госкомпании обросли непрофильными активами и не скупятся на себя любимых. Всегда ли их оправданы их расходы за наш с вами счет? Например, зачем Газпрому стадион «Зенит»? Или так уж необходимо облицовывать региональные конторы многих федеральных ведомств именно мрамором? Таких примеров на деле очень немало. За несколько последних лет плотность потоков открытых данных, например, по госзакупкам выросла в сети на порядок. Но гражданское общество только начинает осознавать эти новые возможности.

— На ваш взгляд, власть понимает, что перечисленные вами меры необходимы?

— На словах — безусловно. Частота употребления вербальных конструкций о необходимости перемен резко возросла, причем именно на самом высоком политическом уровне. Но готова ли власть что-то менять на деле, я не знаю. Может быть, мы поймем это в конце января, когда увидим, как содержательно будут переверстываться параметры бюджета-2015. Это и будет своего рода сигнальным флажком.

— А если власть не пройдет эту проверку, что тогда?

— Тогда нас ждут 2–3 года довольно сильной рецессии, А затем на долгие годы — медленный рост на уровне в 1–2% ВВП. Это означает, что мы будем отставать от скорости экономического мира в целом, сдавая в нем свои позиции.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе