Новости – Общество

Общество

«Она сидела…»

Заключенные женской колонии №13 города Тобольска. Фото: Олег Пашук / РИА Новости

Как складываются судьбы женщин, побывавших в местах лишения свободы

Мария Башмакова

4 февраля, 2015 19:06

18 мин

Эти женщины, уже отбыв срок, на свободе растворяются в толпе, но — за редким исключением — продолжают существовать «по понятиям» зоны. От невидимого клейма «зечка» избавиться сложно, как и от шепота за спиной: «Она сидела…»

Мои героини, бывшие заключенные, очень разные, хотя и похожи вехами биографии. Прежде всего, они люди с исковерканными судьбами, потому открываться им тяжело и болезненно. Они недоверчивы, подозрительны, но при этом рады возможности высказаться перед человеком, готовым слушать без морализаторства и ужаса в глазах. Согласившись на интервью, героини говорили настолько откровенно, насколько могли. Одна из них очень метко сформулировала порочный круговорот существования большинства своих знакомых: «Торчат. Сидят. Мрут».

Без поддержки близких, если таковые есть, и психологов научиться жить «по понятиям воли» не получится. Одна из главных проблем — приговор окружающих: «Пропащая».

Статистика

По данным пресс-службы ФСИН РФ, в исправительных колониях для женщин по состоянию на 1 декабря 2014 года отбывали наказание 36 тысяч осужденных, из них 14 тысяч ранее отбывали наказание в виде лишения свободы. Для женщин предусмотрены только колонии общего режима.

42,6% от общего количества осужденных женщин отбывают наказание за преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков; 26,1% — за убийство; 13,8% — за кражу; 6,4% — за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью; 3,5% — за грабеж; 2,5 — за разбой. В следственных изоляторах по состоянию на 1 декабря 2014 года содержались около 10 тысяч женщин. В настоящее время в учреждениях ФСИН России содержится более 10 тысяч женщин, больных ВИЧ-инфекцией.

Социологических исследований, посвященных судьбам женщин, вышедших из мест лишения свободы, крайне мало. Главное из них — монография специалистов НИУ «Высшая школа экономики» Санкт-Петербурга под редакцией доктора социологических наук Елены Омельченко «До и после тюрьмы. Женские истории».

Заключенные в очереди у магазина в женской колонии общего режима в поселке Саблино. Фото: Алексей Даничев / РИА Новости

Слабые не выживают

Ирина, 44 года. Освободилась 4,5 года назад, сидела 5 лет.

Ирина сидит напротив меня в торговом центре. Ей душно и неуютно в незнакомом месте. Нервно теребит фантик, сжимая его, как сигарету, синими распухшими пальцами, сканирует меня взглядом.

— Ворошить прошлое страшно… Знаете, первые полгода меня постоянно останавливали в метро проверять документы. Почему из толпы именно меня вытаскивали? Я нормально одета, трезвая. «А у тебя взгляд затравленный!» — сказали. Меня это ужасно злило. Сейчас страх, что окружающие догадаются о прошлом, постепенно проходит.

Родители Ирины умерли. После освобождения ее забрала старшая сестра. Родственники и их друзья опекали, одевали. Шепот за спиной: «Что ты с ней возишься? Она ненадолго на воле» — поначалу обижал.

— Когда освободилась, пришла по объявлению «курьер, 8 тысяч в месяц», — вспоминает женщина. — Сказали выходить на следующий день. Я призналась, что недавно освободилась. «Позвоните утром». Утром услышала: «Руководство приняло решение отказаться от ваших услуг». Смешно: зарплата копеечная, труд адский, но не подошла.

Ирина — парикмахер, на зоне стригла осужденных, но на воле возвращаться в профессию не хотела. Говорит, не готова была с людьми работать. Потом все же устроилась в маленький салон, но его закрыли. Сегодня она контролер-диспетчер по сменам…

А началось все в 18 лет. Вышла замуж. Муж работать не разрешал, сам же пил и гулял. Супруга взяла с него пример. Новый избранник занимался наркотиками, разбоем. Начала колоться. На героине была 7 лет. Много раз откупалась, когда ловили. А потом решила: «Надо остановиться: либо кладбище, либо тюрьма». Когда за свободу попросили 5 тысяч долларов, она ответила: «Будем садиться в тюрьму». У Ирины уже был условный срок за продажу и хранение наркотиков. От зоны ждала «спасения», не зная, что и там можно найти наркотики. Когда это поняла, испугалась…

Тюремная охрана разговаривает с заключенной в теплице. Фото: Илья Наймушин / Reuters

Когда Иру посадили, сыну было 16. Фактически с 9 лет рос без матери. Тем не менее сын очень тепло к ней относится. Перед колонией отдала сына бывшему мужу. Парень вернулся из армии за 3 дня до освобождения матери. В комнате коммуналки ничего не было. Когда Ирину посадили, бывший муж все выкинул, а комнату сдавал. В этом году она снова вышла замуж. Виктор младше на 10 лет. Оба почти одновременно попали в колонии. Муж освободился позже. Родственники с обеих сторон рады этому союзу.

— В 2000-м умерла мама. Когда я под кайфом приползла на отпевание, все обернулись… Мама снится. Она охраняет меня как слабую… На зоне я тяжело заболела. Перед больницей меня причастил и соборовал батюшка. Я ничего не понимала. Выжила, хотя никто не верил.

На третьем месяце на воле Ирина обратилась к психологу в кризисный центр для бывших заключенных. Психолог помогла.

— Человеку важно знать, что он нужен, в нем заинтересованы. А у меня из подруг прошлой жизни только одна осталась. Та, которая с сестрой встретила из колонии. Они с мужем очень помогали. Поначалу боялась жить одна — вдруг наркотики подкинут и снова «закроют» (посадят в тюрьму. — РП). Меня пытались поставить под надзор до 2018-го. «Надзор» — значит, никуда не выезжать, вечером быть дома, в любой момент могут прийти с проверкой. Несколько нарушений — УДО отменят. Я бросилась в суд. Обвинители не учли, что мое дело не идет как особо опасный рецидив. И судья, естественно, отказала в надзоре. Передо мной извинились. Жалею о многом, но не о том, что была на зоне. Сейчас меня все радует: трезвость, муж, сын…

Без царя в голове

Марина, 33 года. Сидела 3 года, освободилась 2 года назад

Фото: Александр Гальперин / «Русская планета»

На остановке в Колпино, пригороде Питера, меня встретила Марина с Боней, здоровенным псом. Марина — натура широкая, не знакомая с полумерами. У нее мужские повадки и зычный голос, который слышно на весь квартал.

— Так братец-то что учудил на суде, — вспоминает она, оттаскивая пса от кустов. — Его спрашивают: «Что вы хотите сказать сестре?» А он: «Гражданин судья, я бы хотел заверить доверенность на квартиру!» Она так и обомлела: «То есть вы хотите оставить сестру без жилплощади? За такие вещи срок положен!»

Мы дошли до ее хрущевки. В одной комнате — Марина с Антоном, ее гражданским мужем. В другой — сосед-погорелец, третью Марина сдает. Отец умер давно, мать год назад. Брат с семьей живет отдельно.

— Ну, когда в хату, то есть в камеру зашла, — вспоминает Марина, — старшая стала дурацкие вопросы задавать. Пришлось намотать ее кудельки на руку — и лбом об стол. А я девушка, видишь, не щуплая. Больше вопросов не задавали. Меня назначили бригадиром теплицы. Все мужики на меня молились, чтобы зимой укропа поесть. Я не хотела видеть в тюрьме тюрьму, хотелось тепла домашнего. Все в моем отряде, когда я уходила домой, вышли к воротам и плакали.

В одной руке у нее сигарета, в другой — стакан. Кисти опухшие, как будто накаченные воском. По словам Марины, отморожены на зоне.

— А «разбой» мне припаяли за то, что я бедолагу мужчину покалечила, — продолжает моя визави. — Он ко мне в баре приставал. Я ему сломала ногу и челюсть.

Заключенные во время конкурса красоты в лагере для женщин в селе Горное под Владивостоком. Фото: Юрий Мальцев / Reuters

Мама Марины учила в детстве дочь: «С тобой подло — и ты так же. Разбирайся сама». Девочка урок усвоила. Сейчас общается в основном с теми, с кем сидела. Не работает и объясняет это так:

— Ради прикола пришла в ЖЭК и говорю, что только освободилась и хочу устроиться к ним. А начальница говорит: «Я лучше возьму троих мигрантов, чем одну тебя такую умную. Они мне еще за жилье заплатят». Отработала судомойкой два месяца. После того как пробили через отдел безопасности, попросили вон и денег не отдали за второй месяц. Живу на деньги от сдачи комнаты и деньги Антона. Я бы пошла продавцом, у меня среднее специальное торговое и неоконченное юридическое образование. Судимость гаснет в декабре, надеюсь, будет проще найти работу. Вообще, надеюсь, у меня все наладится и не все потеряно в духовном и моральном плане… На «Ночь музеев» езжу, в Эрмитаж, Кунсткамеру. Читаю много. «Лолиту» вот перечитала. Тоже без царя в голове девочка...

Сон наяву

Анна, 34 года, сидела 1 год и 2,5. Освободилась 3,5 года назад

Пустырь. Девчонка идет за дозой, а потом... Пятеро избивают ее до полусмерти. Последний удар — прикладом по голове. Оперативники. Она отказывается ехать в сауну. Этот кошмар из прошлого Анне снится часто.

— Я полностью изменила образ жизни, — говорит Анна, — и никто, кроме мужа и родителей, не знает о том, что я сидела. Не хочу, чтобы мое прошлое отразилось на дочери. Отношение мужа меня удивляет до сих пор. Как он, далекий от криминала и наркотиков, смог не только понять, но и поддержать?! Ведь даже родители отвернулись, а про друзей и говорить нечего. С мужем познакомилась за полгода до третьего срока. У меня уже были 8 лет наркозависимости. Первые разы я освобождалась в никуда, а после третьего срока меня ждал муж, поддерживал.

Перед обедом в столовой женской исправительной колонии №2 в поселке Явас. Фото: Станислав Красильников / ТАСС

Первый раз Аню посадили в 19 лет, последний — в 29. Ей инкриминировали хранение наркотиков — подставили свои же. После освобождения она забеременела.

По образованию Анна продавец. К поискам работы относится с большим скепсисом, считая, что с судимостью устроиться нереально. Но надежд найти работу, когда определит дочь в садик, не теряет.

— В консультации ко мне относились нормально. Я 3 года не употребляла. А в роддоме начались проблемы, — вздыхает Анна. — Не поверили, что я не употребляю, и вкололи снотворное. Когда начались схватки, услышала от персонала: «Что же ты, сука такая, рожаешь, когда мы тебя спать положили?!» Я не разрешила провести новорожденной терапию против наркотиков... Дочке все расскажу тогда, когда она сможет переварить информацию. Поэтому очень не хочу, чтобы это сделали «доброжелатели» раньше времени. Хочу быть не только мамой, но другом для своего ребенка...

«Я не в кризисе»

Соня, 45 лет. Судили 4 раза, один срок условный. Освободилась 4,5 года назад

Соня жизнерадостна и наблюдательна. Когда-то хотела писать детские сказки, хотя ее собственная жизнь — готовый сценарий криминального триллера.

– Я на системе (имеется в виду ежедневное употребление наркотиков. — РП). Не заметно, да? — смеется Соня. — У меня все тело убитое, на ноге флегмона. Дочь не знает о том, что я сидела. Янка не родная… Своих детей у меня нет. Для нее я была в «больнице», и администрация мне подыгрывала — на «уколы» вызывали. Я «ложилась» 4 раза. Первый раз девять месяцев просидела в СИЗО за наркотики — амнистировали. Потом в магазине на краже попалась. Отправили в Саблино на год, тогда это был «пионерский лагерь». Весело было. Я там прекрасно «переломалась». А когда вышла после второго срока, первое, что сделала, — укололась. У нас очень доверительные отношения с мамой — общий кошелек. Она не в курсе, что я снова принимаю.

Но по порядку. В конце 1980-х Соне родители отдали огромную квартиру в центре города. У нее был цех по пошиву «варенок», ларьки. Руки у Сони растут откуда надо — бизнес пошел успешно. Денег было много, даже слишком. Подружка попросила Соню пустить пожить своего знакомого Олега. Так Соня познакомилась с будущим мужем. Он был в розыске и кололся, и Соня начала… Олега посадили, а когда он вышел, привел жену к своему приятелю — вору в законе, наркоторговцу.

— Сперва Олег таскал меня к вору якобы по делам. Я не знала, что Олег снова начал торчать... Когда я узнала, поворчала и... себе героина попросила. Первое время денег хватало, сдавали квартиру, жили у мамы. Потом аппетиты разыгрались, а этот вор предложил торговать.

На территории женской исправительной колонии №2 в поселке Явас. Фото: Станислав Красильников / ТАСС

«Наркоты» могли за грамм «герыча» хороший телек притащить! У вора клиентура была своя — «мусорам» не сдавали. Он говорил Соне: не продавай «левым»! А как себя и Олега прокормить? Среди «левых» клиентов была пара: парень и его беременная подруга Лена. Наркоманы с большим стажем, у обоих ВИЧ. Когда Лена родила, сбежала из роддома, а младенца притащила Соне с мужем, которые стали содержать не только малышку, но и горе-родителей. Бросив дочку, Лена на время пропала.

— Янкина мамаша сначала шелковая была, — рассказывает Соня. — Потом поняла, какой рычаг имеет, начала на него жать. Она мне организовала 3-ю и 4-ю судимости. Потом умерла. Оперативники как говорят? «Хочешь домой? Сдай барыгу!» Лена так и делала. Более страшных детей, чем Яна в младенчестве, я не видела. Ее заломало после роддома — выгнуло тело дугой. Врач смотрел на меня с ужасом и, естественно, решил, что я украла девочку, ведь документов нет… Частный неонатолог объяснил, что нас ждет, если мы свяжемся с этим ребенком. Через знакомых мы с Яной госпитализировались. Мы долго ее лечили. Успешно. Я люблю детей, хотя и не смогла родить. Сейчас работаю няней и сдаю квартиру. Наркотиками не торгую — у меня же ребенок!

Олег в очередной раз осужден и в бегах. Соня с ним рассталась и начала новую жизнь.

— Видишь? — Соня показывает золотое кольцо на безымянном пальце. — Это моя девушка подарила. На зоне «это» даже те, кто никогда не имел однополого опыта, начинают делать. Мы 5 лет вместе. Она тоже наркоманка. Янке 12 лет, естественно, она считает мою «половину» маминой подружкой. Это же шок: мама — лесбиянка! Дочь со временем все поймет, травмировать ее не хочу.

Кризисный центр? Зачем? Мне есть, где и на что жить, у меня хорошая машина — я не в кризисе! Да, торчу, сидела, не получила образования, не реализовала себя. Но я до сих пор ребенок, значит, счастливый человек.

Женщина в тюрьме теряет все

Инесса Преснова, заведующая отделением социальной реадаптации женщин, оказавшихся в трудной жизненной ситуации петербургского ГБУ «Кризисный центр помощи женщинам»:

— Мы начинаем работу с женщинами непосредственно в колонии. Это позволяет формировать доверительный контакт еще до того, как они придут за помощью. Наши сотрудники выезжают в Саблинскую колонию, объясняют, куда пойти после освобождения, как оформить документы и многое другое. Сегодня у нас на сопровождении 60 человек, средний возраст клиенток — 32 года. В структуре «Кризисного центра» есть стационарное отделение «Женщина в опасности», где в случае необходимости предоставляется временное проживание.

Женщины обращаются за помощью добровольно. Как правило, они нуждаются в жилье, трудоустройстве, материальной помощи. Они редко просят помощи психолога, но все ждут поддержки и хорошего к себе отношения. Мы оказываем психологическую и юридическую помощь, помогаем в трудоустройстве. Как правило, женщины скрывают ВИЧ-статус, гомосексуальную ориентацию, судимость, причем ото всех. Если клиентка ВИЧ-позитивная, важно позаботиться о том, чтобы она встала на учет в Центр СПИД и проходила терапию. Работаем не только с освободившейся женщиной, но и с ее ближним окружением. Такой подход позволяет снизить риск рецидивов — за 2,5 года работы отделения лишь две наши подопечные снова попали в колонию.

Женщины переносят жизнь в колонии тяжелее, чем мужчины. Многие, попадая в места лишения свободы, теряют все: детей, семью, привычный образ жизни. Когда выходят на свободу, испытывают эйфорию: «Теперь все будет по-другому!» Но не осознают, что им самим не справиться. Главная задача женщины после освобождения — наладить взаимоотношения с родственниками, хотя нередко наши клиентки из неблагополучных семей и у них нет близких, которые готовы о них позаботиться. Если женщина употребляла наркотики, родные, как правило, испытывают облегчение, когда она попадает в колонию. Возвращение ее домой обычно связано с опасениями, что все начнется снова. Процент семей, члены которых действительно ждут женщин из колонии и верят в лучшее будущее, очень мал.

90% женщин в колонии лишены родительских прав — в первую очередь те, чей срок больше 3 лет. В большинстве случаев детей под опеку берут их же близкие. Восстановление родительских прав — длительная процедура, и не всегда положительное решение идет на пользу ребенку. Рождение ребенка также не значит, что женщина адаптировалась в обществе. У многих наших клиенток искаженные нравственные ценности, а материнские чувства есть не у всех родительниц. Если у женщины третий срок и не первый ребенок, думать, что предыдущие дети, отданные в приют, были «пробными», а этот «настоящий мой ребенок», нелепо…

Мы рекомендуем клиенткам не скрывать свое прошлое от работодателя, но и не афишировать. По законодательству РФ отказ работодателя в трудоустройстве по причине наличия судимости неправомочен.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе