«Однажды я спас японцев от китайцев»

Сергей Радионов (первый слева) с сослуживцами в Китае. Фото из личного архива Сергея Радионова

Забайкальский ветеран — о службе в Китае после окончания Второй мировой

Матвей Журбин

30 августа, 2015 16:00

11 мин

Победа над Японией, 70 лет назад поставившая точку во Второй мировой войне, была быстрой: всего 24 дня понадобилось Красной армии для разгрома миллионной Квантунской группировки. Освободив северо-восточный Китай от японских оккупантов, войска Забайкальского фронта до весны 1946 года оставались на территории этой страны. О том, какой была служба в Китае после войны и как складывались отношения с местным населением, «Русской планете» рассказал связист штаба Забайкальского фронта Сергей Савельевич Радионов.

«За плохую связь расстреливают, так что учитесь серьезно»

В августе 1941 года меня вызвали в Красночикойский райком комсомола. Когда я туда пришел, там было около десяти ребят, таких как я. Секретарь райкома говорит: «Нашему военкомату дали разнарядку направить на двухмесячные курсы радистов-связистов с тем, чтобы по окончании этих курсов выехать на фронт. Как вы к этому относитесь?» Мы говорим: «Конечно, согласны». — «Тогда пойдемте в военкомат».

Пришли в военкомат, и там начали нас оформлять. Дело дошло до меня, а работник военкомата говорит: «Вас я не могу записать. Возраст не дошел до призывного». Я говорю: «Вы придумайте что-нибудь, что мне теперь, домой возвращаться?» — «Ну, если напишешь заявление как доброволец, то пожалуйста». И я написал заявление, что добровольно вступаю в ряды Красной армии. После нас отправили по домам и сказали явиться через сутки. Приехал я, а мне говорят: «Вы можете идти домой, потому что добровольцев много набралось». А я отвечаю: «Ничего подобного, я вперед заявление написал». В общем, они согласились и отправили меня в Читу.

Привезли в гарнизон связи, на базе которого были организованы курсы, и начали мы учиться. Через полмесяца появляется лейтенант. Тоже радист, приехал с фронта. Стал рассказывать, что немцы стремительно наступают. Командиры обозленные, связь плохая, и если кто из радистов не может ее обеспечить, то могут расстрелять на месте. «Поэтому, — говорит он нам, — учитесь серьезно».

После этого я начал действительно серьезно заниматься и по окончании курсов вошел в десятку отличников. Курсы окончились, нас выстроили на плацу и говорят: «По приказу Сталина выпускники курсов остаются в распоряжении Забайкальского военного округа». Через день после этого стали приезжать представители частей и разбирать нас. Нас, отличников, от них прятали, чтобы для себя оставить. В гарнизоне организовался батальон связи, который обслуживал штаб военного округа, куда попал и я. Стал служить. За первый год стал ефрейтором, за второй — сержантом. Потом меня командировали в поселок Хадабулак, где находился учебный штаб фронта. Когда я туда прибыл, мне сказали, что здесь организуется фронтовая гидрометеорологическая станция и я буду отвечать за радиосвязь, сбор метеоданных и радиозондирование.

«Враждебности со стороны японцев не ощущалось»

Когда началась война с Японией, мы вместе со штабом двинулись на китайскую территорию. Сначала остановились в Баян-Тумене в Монголии, потом переехали в Тамцаг-Булак и в конечном итоге оказались в китайском Чанчуне. Там заняли бывший штаб Квантунской армии. Война закончилась, но мы оставались там.

Однажды в феврале 1946 года меня как старшину вместе с шофером отправили в Харбин, чтобы получить машину и пригнать ее в Чанчунь. Приехали, получили машину и привезли ее на вокзал. Погрузили на платформу, закрепили и стали думать, как ехать нам. На улице стемнело, мороз сильный, в кабине автомобиля не поедешь. Пошли мы вдоль поезда, смотрим, из одного вагона идет дым. Постучали. Открыли нам китайцы, которые везли кули с крупами, макаронами и мукой. Был среди них пожилой китаец лет шестидесяти и трое или четверо молодых. Они ехали в Мукден. Я предположил, что это китайский купец везет продукты на продажу.

Мы им стали толковать, что сопровождаем машину и нам надо доехать до Чанчуня. Они с радостью нас приняли, и мы поехали. Под утро поезд остановился. Кругом ничего нет. И вдруг несколько человек снаружи раскрыли дверь и ворвались в вагон. Мы поняли, что это бандиты. У нас с водителем с собой были винтовки, и мы стали стрелять поверх голов. Они, конечно, испугались и ретировались. Мы закрыли дверь, подождали час и пошли к паровозу. Не дойдя до головы состава метров семьдесят, я заметил ледяную дорожку — значит, машинист слил воду. Подходим, а машинист топку притушил и показывает, что воды нету и ехать не может.

Мы поняли, что, скорее всего, был организован грабеж этого купца, а мы этому помешали. Мы забрали машиниста и пешком пошли до ближайшей станции. Там сдали его и рассказали, в чем дело. Потом пришел другой паровоз и дотащил наш состав до станции. Китайский купец стал нас угощать и благодарить за то, что мы спасли его. Купил нам бутылку местной водки — ханшин называется. Очень неприятно она пахла. Поставил на стол рюмки — маленькие, как наперстки. Шофер мой смотрел-смотрел, потом смел это все со стола, подводит китайца к прилавку и показывает на бутылку виски. Ну, тому что делать? Купил.

С японцами доводилось, конечно, общаться. У нас нормальные были отношения — враждебности не ощущалось. Вот китайцы были очень обозлены на них, и однажды я даже спас японцев от китайцев. Недалеко от расположения нашей части находился полицейский участок. И я познакомился с тамошними полицейскими, заходил к ним иногда. Как-то раз прихожу, а они поймали где-то на улице двух японцев, притащили их в участок и давай избивать. Я решил вступиться, отнял у полицейских этих японцев и выпустил их.

Связист штаба Забайкальского фронта Сергей Савельевич Радионов. Фото: Матвей Журбин / «Русская планета»

Некоторые японки занимались проституцией. Многие из них потеряли работу и торговали собой. Был такой случай. С дровами было плохо, и я узнал, что в бывшем японском арсенале вооружение все вывезли, но остались деревянные настилы из брусьев. И мы решили поехать туда попросить их на дрова. Не доехали с километр до этого арсенала, видим — идет солдат. Остановились, и я спросил его, куда он идет. Он ответил, что идет охранять арсенал. Мы ему сказали, что хотели бы получить эти настилы на дрова. Он говорит: «Если отвезете японок из нашей части, то я вам нагружу».

Мы нагрузили машину брусом, сел к нам его сменщик, и поехали мы к ним в часть. Приехали, посадили к нам в машину четырех японок. Одна в кабину села, чтобы дорогу показывать, а остальные в кузов. Привезли мы их прямо в центр Чанчуня. Они вышли, и тут к машине подходит военный в звании капитана и говорит: «Кто старший на машине?» Я говорю: «Я». — «Что ты делаешь?! Ты же *** (проституток. — РП) развозишь! Ты же под суд попадешь!» Отчитал меня, а я ему объяснил, по какой причине мне пришлось их везти. Он говорит: «Только по твоей молодости не стану с тобой возиться. Но имей в виду, что можно загреметь за это».

Как-то раз мы там проводили антиэксплуатационную борьбу. У нас ведь в Советском Союзе эксплуатация человека человеком считалась позором. А мы увидели, что китаец, запряженный в оглобли, везет тележку, а в ней сидит китаянка. Мы возмутились: как это так, человек человека везет? Остановили их, сказали, чтобы китаянка слезла. Она вышла, а у нее ноги изуродованные. Перематывали им, чтобы они маленькими были. У них считалось это красивым. И вот у нее такие ступни, она на них даже стоять толком не может. Тогда мы разрешили дальше ее везти.

Однажды нас с еще одним солдатом командировали в Харбин. Идем мы по городу и видим надпись по-русски: «Чай, молоко». Решили зайти. Это оказалось небольшое кафе, которым заведовал китаец, а официанткой работала японка. Красивая, хотя фигуру не видно: была одета в какое-то мешковатое платье. Я ей показываю, что она красивая, только одежда не очень. Она принесла разговорник, и стали мы общаться. А мой товарищ и говорит: «Слушай, если она понравилась тебе, давай увезем ее в Чанчунь. Там устроим в пошивочную, и будешь с ней дружить». Давай я ее сватать по этому разговорнику. И она почти согласилась, но сказала, что ей надо поговорить с мамой и братьями. А китаец, хозяин кафе, насторожился. Видно, не хотел ее отпускать. Договорились мы, что вечером придем и она даст ответ. Пришли, но она отказалась, сказала, что не может родню оставить.

За мародерство или жестокость в отношении местных нас карали строго. Вот был случай. Пришли мы в китайскую лавку, увидели радиолампы. Стали смотреть их и торговаться с китайцем. Вдруг заходит такой начальник — откормленный, в кожане. Ни погон, ничего нет у него. У китайца спрашивает: «Эти?» Китаец кивает головой. Начальник открывает дверь и говорит: «Патруль! Идите сюда. Уведите этих в первую комендатуру». Привели нас туда. Давай допрашивать, а мы ничего понять не можем. Они говорят: «Почему мародерством занимаетесь?» Мы отвечаем, что ничего такого не делали. Они нас обыскивают, а у нас нет ничего. Вызвали переводчика — русского мальчика лет двенадцати, а из лавки китайский подросток пришел. Китаец доказывает, что мы угрожали им, а русский за нас заступается, кричит: «Врет он, врет!» В конечном итоге ничего от нас не добились, повезли в главную комендатуру и посадили в камеру. Наутро приехал лейтенант из нашей части, и нас отпустили. И все никак понять не могли: за что нас арестовали-то?

Пришли в расположение части, и тут все выяснилось. С нами в лавке был сержант Фукин, который раздобыл где-то маузер и ходил с ним все время. Он увидел, что мы с китайцем торгуемся, и решил «помочь». Показал из-за наших спин китайцу маузер, чтобы он нам подешевле продал. А китаец мальчишку в комендатуру отправил. Сам-то Фукин пистолет показал и из лавки вышел, а нас загребли.

«Отечественное не подвезли»

Во время службы в Чанчуне мне удалось повидать разных знаменитых людей. Как-то раз командир говорит: «Сейчас придет сюда генерал-майор Беляков, который летал с Чкаловым в Америку через Северный полюс. Он занимается организацией радиомаяков и придет на твою радиостанцию послушать, как они работают». Вот он пришел, я ему доложил, что радиостанция готова, он послушал и ушел. Вот так я увидел знаменитого летчика.

В другой раз веду я свое отделение с обеда. Вдруг вижу навстречу идут начальники — сверкают лампасами и околышами. Пригляделся, а это маршал Малиновский и член военного совета фронта генерал-лейтенант Тевченков. Я даже перепугался и решил, что сейчас дам команду: «Равнение налево». Возьму под козырек и пройду. Но, не доходя метров десять до нас, Малиновский машет мне рукой, чтобы я подошел. Я подскакиваю к нему и докладываю: «Товарищ маршал Советского Союза, группа бойцов следует с обеда». Он меня спрашивает: «Почему у вас часть бойцов в трофейном обмундировании?» Дело в том, что часть старослужащих к тому моменту уже демобилизовалась и у нас людей не хватало. И нам разрешили взять людей из артиллерийского полка. Мы пошли и взяли человек семь, а они были в японском обмундировании. Я говорю: «Отечественное еще не подвезли!» Он посмотрел на меня, рукой махнул и пошел дальше.

В 1946 году из Чанчуня штаб перевели в Хабаровск. Потом его расформировали, и я попал в город Бикин в Краснознаменную Харбинскую артиллерийскую бригаду. И там служил уже до демобилизации в марте 1947 года.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе