Новости – Общество

Общество

Дорогая Ханна — дорогому Мартину

Письменный стол Мартина Хайдеггера в его хижине в Тодтнауберге. Фото: DPA / AFP / East News

На русском языке выходит переписка великих философов Мартина Хайдеггера и Ханны Арендт

Сергей Простаков

30 ноября, 2014 08:47

15 мин

Эта книга — сочетание философского исследования, эпистолярного романа и автобиографии. В центре — два больших философа XX века Мартин Хайдеггер и Ханна Арендт. Их переписка впервые была опубликована в 1928 году, и с тех пор стабильно остается одним из важнейших интеллектуальных бестселлеров.

«Русская планета» с разрешения «Издательства Института Гайдара» публикует отрывок из книги «Ханна Арендт, Мартин Хайдеггер. Письма 1925–1975 и другие свидетельства».

98. Мартин Хайдеггер — Ханне Арендт

Месскирх, 29 сентября 1967 года

Дорогая Ханна,

моя благодарность за письма Кафки и за книгу Кожева о Гегеле придет позднее. И то и другое меня обогатило. В письмах отражается произведение — или скорее наоборот? Кожев демонстрирует редкую страстность мышления. Французское мышление последних десятилетий — отзвук этих лекций. Обрыв этих сообщений есть уже сама мысль. Но Кожев читает «Бытие и время» только как антропологию.

Хорошо, что ты приезжала. Здесь я оказался на несколько дней, чтобы привести в порядок неопубликованные рукописи. Необычная для осени погода зовет на знакомые тропы родной земли между Боденским озером и верховьями Дуная.

Вчера мой брат показал мне заметку в прессе, где говорилось, что твою прозу отметила наградой Дармштадская академия. Это соответствует твоему отношению, то есть твоей любви к нашему языку.

Я рад за тебя. Иногда они принимают не только правильное, но и даже истинное решение.

Привет тебе и Генриху.

Как всегда, твой Мартин.

99. Мартин Хайдеггер — Ханне Арендт

Месскирх, 30 октября 1967 года.

Дорогая Ханна, я думал, что ты приедешь в Дармштадт, хотя мне и приходило в голову, что ты не поедешь еще раз в Европу. Подобные мысли относятся к сфере игры, избежать которой нам невозможно.

Спасибо тебе за удачные фотографии, которые одновременно запечатлели некоторые фазы нашего разговора, невидимое в видимом.

Обложка книги

Рад, что тебе понравилась статья о Канте. Место, где говорится о модальностях, сформулировано в духе Канта. Мои собственные идеи в этой области вот уже 30 лет как пребывают в постоянном смятении. После разъяснения вопроса о бытии эта составная часть метафизики распадется и потребует других определений, начиная с греческого — не схоластически-римского истолкования δôναμις — _νέργεια [dynamis — energeia]. Если «переводить» их словами potentia и actus, то тут любая диалектика уже вступает в область беспочвенности и полного безобразия.

Но все же еще слишком рано что-либо говорить об этом.

Текст Кафки весьма поучителен. Я присоединяюсь к твоей интерпретации. Вот только в том, что меня лишает покоя при слове «просвет» (Lichtung), речь идет не просто о незанятом пространстве и времени (Raum- und Zeit-Freie), но о том, чтó пространство и время предоставляет времени-пространству как таковому и при этом вовсе не является надвременным и внепространственным. Различение времени и вечности — слишком дешевая уловка. Возможно, она допустима для теологии, но для мышления это слишком грубая вещь.

Прилагаю для тебя примеры транзитивного использования глагола, которые я тщетно искал.

Экземпляр «Путевых знаков» пришлю тебе через издательство. Занимаясь корректурой, я многому научился, на это отчасти намекает предварительное замечание.

Второе письмо Гленна Грея сулит благоприятную перспективу на продолжение переводческой деятельности. Будь здорова и радуйся работе.

Как всегда Мартин.

Передай сердечный привет Генриху. Эльфрида до завтрашнего дня уехала на лечение в Баденвайлер. Послезавтра я возвращаюсь во Фрайбург.

100. Ханна Арендт — Мартину Хайдеггеру

New York, 27.11.1967

Дорогой Мартин – Спасибо за письма, спасибо за «примеры» транзитивного использования молчания (очень красиво, я думаю, что сразу же поняла бы; у Малларме так не получится, поскольку tacite — это только наречие, глагол taire также может быть переходным, taire la vérité (замалчивать истину — РП) и спасибо за верховья Дуная. После Дармштадта я не могла приехать, но, разумеется, с радостью приехала бы, только не прямо в Дармштадт; когда я могу избежать таких вещей, не возбуждая возмущения, я всегда очень радуюсь. Тем не менее не могу отрицать, что меня эта премия порадовала, причем именно по той причине, которую ты называешь.

То, что ты пишешь о «модальностях», для меня чрезвычайно важно, просто нет слов, чтобы выразить это. Проблема мучает меня уже много лет; последствия для нашего мышления представляются мне в некоторых отношениях просто исключительными. Весь мир, как кажется, сошелся на том, что осмысленным может быть только то, что является необходимым. Это мнение я считаю убогим. Твое понятие истины уникально, поскольку оно как раз совершенно не связано с необходимостью. В этом месте в эссе о Канте мне не было ясно, говорил ли ты в духе Канта.

Текст Кафки я прислала только из-за понятия будущего — будущее надвигается на нас. Последняя фраза, где говорится об уходе с линии борьбы, полностью соответствует, разумеется, традиции; это скачок (Sprung) Парменида и притчи о пещере, только в тоне современного драматического отчаяния. Любопытно, однако, что притчи остаются теми же; ибо то, что Кафка был знаком с текстами Парменида или Платона, я считаю практически исключенным. Знаю, что «просвет» не бывает посреди леса.

Кстати, знаешь ли ты фразу Клопштока: «Вообще говоря, бессловесное бродит по хорошему стихотворению как видимые только отдельными людьми боги в гомеровских описаниях битв»?

В настоящий момент здесь совсем не легко восстановить спокойствие и хранить его. Если честно, страна охвачена чем-то вроде мятежа, и со всех сторон от тебя требуют высказать свою точку зрения.

Если они [просьбы высказать свое мнение] исходят от студентов, уклониться от них невозможно. Конфликты с совестью в этом поколении очень серьезны, и, хотя невозможно и даже недопустимо давать прямые советы, говорить об этом все же полезно.

Я говорила с Фредом Виком, он побывал у меня.

Ханна Арендт, 1944 год. Фото: Фред Штейн / AFP / East News

Выяснилось, по крайней мере, что Харпер решительно настроен продолжать проект издания трудов Хай-деггера. Но все прочее из этого философского отдела они явно хотят удалить. Изменения в руководстве издательства здесь, к сожалению, происходят очень часто. Это издательство, которое еще совсем недавно придавало наибольшее значение изданию академических работ, теперь явно предпочитает заняться сенсационной чепухой — книгой Манчестера об убийстве Кеннеди, так называемыми мемуарами дочери Сталина и т. д. Утешать может в этом только то, что эти господа очевидным образом просчитались; несмотря на немыслимую пропаганду, публика не очень-то заинтересовалась этим. В их решении ни в коем случае не выпускать из рук Хайдеггера, возможно, сыграло роль то, что «Бытие и время» очень хорошо продается и продажи постоянно растут. От Гленна Грея я получила короткое письмо, в котором он обещал появиться в следующем месяце.

Ты пишешь, что хотел бы привести в порядок рукописи в Месскирхе, и у меня стало тяжело на душе, что отсутствуют копии всего этого.

Жду «Путевые знаки» и предвкушаю удовольствие от них.

Желаю тебе всего наилучшего, привет Эльфриде. Генрих, который как раз читает твоего «Ницше», шлет тебе сугубый привет от всего сердца.

Как всегда

Ханна

101. Ханна Арендт — Мартину Хайдеггеру

New York, 17.3.1968

Дорогой Мартин, я уже давно, лежа на софе, пишу тебе в мыслях это письмо. «Путевые знаки» были утешением и светлым моментом этой изрядно мрачной зимы. Я еще раз прочитала все очень медленно; вот только обе последние главы о Лейбнице и физике я не знала. Думаю, я поняла, что ты имеешь в виду под научением в ходе корректуры. Если прочитать книгу так, как она теперь составлена, то все предстанет еще раз в каком-то ином свете и прояснится и совокупность, и взаимосвязь, которой иначе достичь едва ли возможно. Книга лежит еще на письменном столе, частично как талисман — из суеверия, но также потому (поскольку теперь все целое я до некоторой степени освоила), что я с большим удовольствием просто беру ее в руки, раскрываю и читаю какой-нибудь отрывок.

Несколько дней назад Харпер прислал гранки «Что такое мышление?». Части оттуда я тщательно прочитала, сверяясь с немецким текстом, и это произвело на меня очень хорошее впечатление. (Но я еще не закончила работу, да и Гленну Грею еще не написала.) Перевод сделан весьма тщательно, иногда на удивление изобретательно и с удачным подбором слов. (Например, «thought provoking» (вызывающий озабоченность, порождающий сомнения) при переводе «bedenklich» — «сомнительный».) Читается легко и, так сказать, без вывертов. Следующий перевод, как кажется, гарантирован; отклик сегодняшних студентов на эти вещи очень сильный.

Зима мрачная: сначала заболел Генрих — воспаление вен, тромбофлебит (предположительно тромбоз). Однако полностью поправился. Потом начались эти политические события, о которых ты, впрочем, в общих чертах будешь информирован. За несколько дней, кажется, ситуация наладилась, и я бодро выныриваю из своей депрессии. Самое лучшее, что может случиться в этой стране, а именно республике,— поражение в войне. Это будет иметь неприятные последствия, которые, однако, следует предпочесть империалистическим авантюрам и кровавому Pax Americana. Сопротивление в стране чрезвычайно сильное, причем не только среди студентов, но и в сенате, и в прессе, и повсеместно в университетах. Мы бы не смогли еще раз вывернуться, пусть и с подбитым глазом, прежде всего потому, что теперь впервые внепарламентская оппозиция, и в первую очередь «молодежь», действует сообща с парламентской преимущественно в сенате.

Я спрашиваю себя: как у вас там дела? Как у тебя дела? Над чем ты работаешь? Планы на лето еще совсем неопределенные. Как было бы хорошо повидаться с тобой снова.— Хорошо бы поговорить с тобой. Во всяком случае, я думаю, что у тебя все хорошо. И как-то веселей становится, когда я так думаю.

Генрих шлет привет; привет Эльфриде.

Тебе шлет привет как всегда — Ханна

102. Мартин Хайдеггер — Ханне Арендт

Сейчас в Месскирхе, 12 апреля 1968 года

Дорогая Ханна, вот уже три дня, как работаю здесь с братом. До этого я провел с Эльфридой две недели в Баденвайлере, впервые в своей жизни на курорте, в результате чего я по-настоящему обленился. В начале января, 10 числа, вечером около 20 часов меня внезапно сразил, как выяснилось потом, вирусный грипп. Неожиданно начался сильный кашель, температура подскочила до 39,6 градуса. На следующий день, когда пришел врач, у меня была температура еще около 38,4, что он расценил как хороший симптом. Но чтобы в моем возрасте избежать осложнений, мне три дня кололи пенициллин, что на меня подействовало неважно. А между тем, ухаживая за мной, Эльфрида тоже заразилась. Чтобы справиться с этой напастью, потребовалось несколько недель — вот почему понадобился Баденвайлер. Сейчас я снова бодр, Эльфрида тоже. Пусть эта история с болезнью послужит только — против правил— введением к ответу на твое письмо от 17 марта, которое меня очень обрадовало. Мое первое желание — чтобы ты за это время избавилась от чувства «подавленности», вне зависимости от «обстоятельств», которые повсюду становятся все более мрачными. Пусть тебе поможет и то, что Генрих поправился.

Мартин Хайдеггер во время дискуссии в Тюбингене, 1961 год. Фото: Imagno / Getty Images / Fotobank

Спасибо тебе за то, что ты контролируешь перевод «Что такое мышление?». Во Фрайбурге ходят слухи, что он очень плохой. Вопреки этому я убежден в подлинном понимании сути Гленном Греем. Рад, что переводится именно эта лекция, становясь доступной для молодого поколения.

Из-за болезни пришлось прервать работу. Но я медленно возвращаюсь назад и все же еще нахожусь на пути к тому же самому, изо всех сил стремясь высказать это просто — примерно на шестидесяти страницах. Пухлые книги и многотомные работы пишут в сфере мышления только тогда, когда автор еще блуждает вокруг да около, а мысль остается путанной.

Я просмотрел, пока только бегло, «Меркур», где ты высказала важные вещи.

Я отказался выступить среди знаменитостей на Международном философском конгрессе в Вене; я никогда не бывал на таких мероприятиях.

Существует ли еще какая-либо «альтернатива» кошмарной «общественности» (Öffentlichkeit)? Чтобы было понятнее: есть ли вне этой болтовни об «альтернативах» еще какая-то мера для сущностных вещей? Через какие адские пропасти еще должен пройти человек, чтобы понять, что он не создает себя сам?

«Путевые знаки» это эксперимент; читать их так, как ты, может быть готовым только тот, кто их уже знает. Таких немного. Но и этих немногих было бы достаточно. Им бы удалось ожидание. А это абсолютно иное по сравнению с надеждой. Надежда принадлежит к сфере машинерии (Machenschaft) и производства «блаженства» (Seligkeit).

Если ты собираешься приехать, сообщи своевременно (то есть заранее) о своих планах. Привет Генриху. Эльфрида шлет привет.

Привет тебе как всегда — Мартин

103. Ханна Арендт — Мартину Хайдеггеру

23 августа 1968 г.

Дорогой Мартин, поскольку от тебя ничего не было слышно, я тебе тоже не писала. Да и о чем говорить, если Генрих был болен и я не могла никуда поехать. Гленн Грей, вероятно, рассказал тебе об этом. И вот я вдруг решила все-таки съездить на 10–14 дней в Европу. С 1-го или 2-го сентября буду в Базеле, отель «Ойлер» (Euler), и пробуду там, предположительно, одну неделю. Если мы сможем повидаться, черкни мне туда.

У меня гибкий график, и я, вероятно, могла бы организовать все еще во второй неделе сентября. Но мне надо знать поскорее. То, что Гленна до октября ждать не приходится, ты наверняка уже знаешь.

Генрих шлет привет. Привет Эльфриде.

Привет тебе как всегда — Ханна

Ханна А., Хайдеггер М. «Письма 1925–1975 и другие свидетельства» (перевод с немецкого А. Б. Григорьева) — М.: Издательство Института Гайдара, 2015.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе