Фастфунд

Вид на здание Российской академии наук (РАН). Фото: Сергей Бобылев/ТАСС

РАН предлагает отдать фундаментальную науку на откуп бизнесу.

Илья Носырев

18 июня, 2016 19:00

9 мин

Руководство Российской академии наук предложило президенту и правительству сделать бизнес, а не государство главным источником финансирования науки в стране.

14 июня президент РАН Владимир Фортов вручил Владимиру Путину доклад о состоянии науки, видное место в котором занимают рекомендации по ее финансированию. Фортов отметил, что финансирование науки сейчас выглядит, как перевернутая пирамида: «Государство дает 70% всех денег, которые идут на фундаментальные исследования, 30% дают частный сектор, бизнес». По словам академика, пирамиду надо перевернуть. Правда, Фортов тут же признал, что «она непросто переворачивается, потому что общего рецепта нет».«В Америке — одно, вы знаете, в Японии — другое, во Франции — третье, в Германии — четвертое», —уточнил руководитель РАН.

Но точно ли ситуация, когда наука отдана на откуп бизнесу, это пирамида, стоящая на твердом основании, а не на острие? Даже в упомянутых Фортовым странах все, как говорится, не так однозначно: зависимость науки от бизнеса порой приводит к ее искажению и торможению. В России же поворот науки на капиталистические рельсы приведет к ее скорому падению в пропасть.

Самоокупаемость науки — навязчивая идея российских реформаторов. Еще Егор Гайдар уверял, что сохранить нужно те научные области, которые могут перейти на хозрасчет, а все «неконкурентные» закрыть. К чему нам убыточные институты и производства? Была бы экономика здоровой, а все нужное мы купим за рубежом. Немало статей написано о том, чем обернулся такой подход для нашей науки, и мы не станем повторять хорошо известное. Тем удивительнее, что и в наше время идея всплывает снова и снова. Может быть, то, что не удалось в 1990-е, удастся сегодня, и российская наука все-таки станет окупаемой? Увы, в действительности это совершенно тупиковый и фантастический путь развития.

Прежде всего, слова Фортова, как это ни странно, ошибочны. В развитых странах основные инвестиции в фундаментальную науку идут от государственных институтов и фондов, а частный бизнес все меньше вкладывается в исследования, не имеющие прикладного аспекта в ближайшем будущем. И это логично: инвесторам неинтересны затраты, которые нельзя быстро окупить. Из крупнейших американских проектов современности большинство либо в основном государственные, либо с преобладанием госкапитала. Правительство США было основным инвестором знаменитого Human Genome Project, давшего импульс исследованиям человеческого генома, оно же играет роль главного спонсора и координатора амбициозной BRAIN Initiative, посвященной развитию нейротехнологий. В статье, опубликованной недавно журналом Scientific American, бывший руководитель технологического офиса компании Microsoft рисует ситуацию вполне однозначно: «Если правительство собирается переложить траты на важнейшие исследования на частный сектор, большая часть науки окажется в тупике. Компании будут скрывать, какие именно исследования они ведут, опасаясь, что о важном открытии узнает конкурент. Если бы во времена Эйнштейна наука была бы организована так, он вряд ли сумел бы закончить свой величайший труд».

Даже венчурные фонды предпочитают иметь дело с тем, что уже хорошо изучено, а не с передним краем науки: они чаще вкладываются не в революционные нейросети или ядерный синтез, а в интернет-сервисы и мобильные приложения. Невозможно представить себе частную компанию, которая взялась бы финансировать синтез сверхтяжелых элементов в Дубне. Но ведь и в Европе Большой адронный коллайдер не финансируется частными компаниями. Да и масштабные исследовательские проекты КНР в фундаментальных областях финансируются именно государством.

Те сферы исследований, где частный капитал доминирует, являются примером вырождения науки. Хорошей иллюстрацией служит состояние современной фармацевтической отрасли. Нет, мы не о том, что алчные корпорации скрывают от мира давно уже изобретенное лекарство от рака. Зачем далеко ходить, есть куда более известные примеры того, как интересы частных компаний тормозят развитие медицины. В 2010 году трое независимых ученых из Гарварда и Торонто изучили свыше 500 работ, посвященных важнейшим группам лекарств, в том числе противораковым препаратам и антидепрессантам. Вывод, сделанный ими, шокирует. Если работы финансировались самими фармацевтами, то в 85% случаев результаты были положительными, а если независимыми инвесторами — в 50% случаев. Интересы частных компаний то и дело приводят к махинациям с результатами исследований.

Подтасовывая результаты при помощи подбора лояльных экспертов, сокрытия побочных эффектов или сравнения «эффективного» лекарства с заведомо неэффективными, фармкомпании лишают возможности выхода на рынок честных конкурентов, предлагающих что-то действительно полезное. Под выпуск лекарств создаются не только целые сферы исследований и производства, но и вымышленные болезни. Например, рынок средств от целлюлита в одних только США составляет 65 млн долларов, а объем мирового рынка услуг по избавлению от целлюлита к 2020 году, по прогнозам, достигнет 12 млрд долларов. Согласно опросам, большинство американок убеждены, что целлюлит — серьезное заболевание, вызванное избытком токсинов и проблемами с лимфатической системой. В действительности целлюлит не заболевание, а синдром вполне себе здорового организма: он есть у 80–90% женщин старше 30 лет, и с этим ничего не поделаешь. Некоторые врачи даже рассматривают его как нормальный вторичный половой признак, проявляющийся у представительниц слабого пола в среднем возрасте. Попытки его «лечить» чаще всего обречены на провал. Например, в статье, опубликованной в The New York Times в 2009 году, именитые косметологи сознавались: «Даже после многократных курсов лечения улучшения составляют от 25% до 50%». Но это не мешает компаниям тратить миллионы долларов на исследования новых средств от этой «болезни», миллионы, которые можно было направить на действительно важные заболевания, такие как рак. Но частным компаниям рак не настолько интересен: и в США, и, например, в Великобритании основная часть исследований по борьбе с онкозаболеваниями финансируется государственными учреждениями.

Есть примеры, когда финансирование исследований и массовое внедрение препаратов осуществлялись благодаря лоббированию политиками интересов частных фирм. Американцев называют «нацией Прозака»: легендарный препарат хотя бы раз в жизни принимали каждая четвертая американка и каждый восьмой американец. Секрет популярности лекарства, вероятно, далеко не в его эффективности, и уж тем более безвредности: в 1987 году производитель препарата — компания Eli Lilly — получил разрешение на его продажу усилиями будущего президента США Джорджа Буша-старшего, который до избрания в Белый дом входил в совет лаборатории Eli Lilly. Вот такая наука.

Механизм «сделай инновационный препарат — продай его — на прибыль разработай новый, еще эффективнее» работает лишь на словах. В действительности компаниям куда выгоднее имитировать исследования, подменяя науку маркетингом. В 2009 году экс-редактор авторитетного «Журнала медицины Новой Англии» доктор Марсия Ангелл провела собственное расследование. И с цифрами в руках доказала, что из 667 новых препаратов, поступивших в аптеки за несколько лет, только 11% были инновационными или улучшали существующие. Три четверти лекарств были просто копиями старых.

Речь идет не о курьезе, не о частных случаях мошенничества — такая практика связана с самой сутью системы капитализма. Частные предприятия стараются заработать как можно больше денег при минимальных рисках. Вести дорогостоящие исследования без каких-либо гарантий, что те увенчаются прорывным открытием, тратить миллионы на сложные многоступенчатые испытания нового препарата — слишком рискованный путь. Маркетинг восполнит отсутствие науки. Именно благодаря «первородному греху» капитализма до сих пор существуют целые лженаучные области вроде гомеопатии с объемом мирового рынка в 115 млрд долларов. В СССР, кстати, гомеопатия преследовалась, вплоть до уголовных процессов над врачами-энтузиастами, первые из которых прошли в конце 1960-х. Жестоко? Возможно. Зато суровые методы Минздрава СССР спасли тысячи людей от того, чтобы лечить рак травками.

Основные разработчики по-настоящему новых веществ — это именно университеты, не имеющие мгновенной коммерческой заинтересованности в результатах труда исследователей. В России разработкой инновационных препаратов и революционных методов лечения занимаются компании, существующие на базе вузов. Этим компаниям не выжить без поддержки со стороны государства. В США и Европе основную часть работы берут на себя либо государственные институты, либо университеты. Последние — частные, и, пожалуй, перед нами один из немногих примеров того, как фундаментальная наука может делаться без помощи государства. Но этот пример нельзя перенести на российскую почву. В США университеты с самого начала своей истории существуют на деньги благотворителей. В России верить в то, что крупный бизнес возьмет на себя финансирование образования, культуры и социальной сферы, можно было лишь в начале 1990-х: четверть века постсоветской истории не породили ни морозовых, ни рябушинских. Традиция не возникла, и возлагать сейчас надежды на предпринимателей-меценатов означает отбросить нашу науку на века назад.

В стремлении монетизировать науку плохо и то, что целый ряд ее областей априори по своей сути не может участвовать в экономической конкуренции. Например, все или почти все гуманитарные науки. Объясните, как можно сделать окупаемым финансирование исторических или, например, философских исследований. Значит, все профильные учреждения надо закрыть, а философы пусть соответствуют образам античности — ходят в рубище и кормятся уроками, даваемым детям богатых горожан. Таким путем передовую науку мы точно не создадим.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе