Алексей Беляев-Гинтовт: «Столица нашей Родины — Москва, границы уточняются»

Алексей Беляев-Гинтовт. Фото: Игорь Старков / «Русская планета»

Русский художник о Евразии, либерализме, новом государственном стиле и войне образов

Дарья Андреева

4 ноября, 2015 18:00

15 мин

Алексей Беляев-Гинтовт — один из самых ярких российских современных художников, который прославляет в своих работах Традицию, Евразию и Русскую цивилизацию. Еще до появления патриотического тренда Беляев-Гинтовт предвосхитил в своих работах «Русскую весну» и пробуждение самосознания русских людей. Информационная война, по его словам, это еще и война образов. Благодаря Алексею и его единомышленникам на вооружении российского искусства есть прекрасные образы, которые выстоят под натиском прозападного либерального постмодерна, не оставляющего места ничему высокому. Сегодня России как никогда нужно патриотическое государственное искусство, которое существовало во время СССР и было доступно каждому гражданину, причем не только в музеях, но и через средства массовой информации. Сегодня такое искусство называют русским реализмом XXI века. Мы встретились с Алексеем Беляевым-Гинтовтом на одноименной выставке, которая представляла это пока авангардное направление, и поговорили о будущем русского искусства и России в целом.

Полная версия интервью с Алексеем Беляевым-Гинтовтом

Выставка «Русский реализм. XXI век» проходила с 10 октября 2015 года по 1 ноября 2015 года в Музее современной истории России. Экспозиция включала работы как современных художников, так и произведения 20–30-х годов XX века из собрания Музея современной истории России. В числе современных художников выставлялись Семен Агроскин, Алексей Беляев-Гинтовт, Сергей Сонин и Елена Самородова, Антон Чумак, Леонид Ротарь, Игорь Пестов, Илья Гапонов, Алексей Помулев. Прошлое столетие представляли работы Василия Бакшеева, Петра Вильямса, Федора Модорова, Василия Яковлева и других. Выставка была подготовлена Центром современного искусства «М'АРС». Кураторами выставочного проекта стали Арсений Штейнер и Анастасия Заборовская.

— Алексей, по вашим наблюдениям, художественная среда сегодня скорее аполитична или либеральна?

— Понятие «художественная среда» сегодня настолько расплывчато, и это одна из проблем нашего времени. Какая-то группа художников, объявленная либеральными и прогрессивными, занимает весь объем, предоставленный средствами массовой информации, в то же время десятки, если не сотни тысяч великолепных, на мой взгляд, художников вообще не имеют никакого представительства. Это странно и противоестественно. Ежегодно учебные заведения нашей страны выпускают тысячи, если не десятки тысяч молодых специалистов. Работы выпускников, что я вижу, например в соцсетях, — это иной раз поразительные произведения, и где же вся эта масса? От чего же одни и те же так называемые либералы занимают весь предоставленный им объем, перенимая на себя абсолютно все внимание и исчерпывая тему современного искусства? Где же остальные?

— В нашем обществе весной 2014 года произошел раскол, вы это ощутили в своей работе, на отношениях с коллегами?

— Скорее, «Русская весна» усилила те тенденции противостояния, которые и до того существовали в обществе. Весна обострила их максимально. Да, разошлись группы, разошлись товарищества, разошлись семьи.

Из проекта «Сверхновая Москва», 2012 год. Автор: Алексей Беляев-Гинтовт

— В 2008 году вы стали лауреатом Премии Кандинского в номинации «Проект года», тогда вручение вам премии вызвало осуждение в определенных кругах. Была бы сейчас такая реакция? Как с тех пор изменилась Премия Кандинского в плане своих подходов, выбора авторов?

— Премия Кандинского демонстрирует уникальную стабильность. Мне кажется, она сама по себе вместе с ее комитетом и приоритетами не изменилась вообще. Но сейчас, я думаю, реакция того самого атакующего сообщества, так называемых либералов, была бы еще более агрессивной. Это мое ощущение. Безусловно, настроения в обществе радикализировались. Та часть общества, именуемая по привычке либералами, которая сама по себе малочисленна и пребывает в пределах статистической погрешности, радикализировалась в течение последнего года. Если до того значительная часть этого сообщества внутренне присягнула генералу Власову, то теперь ей приходится переприсягать Бандере и Шухевичу. Вот что происходит на моих глазах. Они сейчас в некоторой растерянности: сохранить ли верность Власову или переприсягнуть Бандере. Для нас же, конечно, разницы никакой, и в первом, и во втором случае — враги.

— Как преодолеть сложившуюся ситуацию в современном искусстве, где, кажется, преобладает прозападный вектор?

— Безусловно, преобладает, и это не случайность, это не могло случиться само по себе — кто-то приложил усилия, кто-то сложил эту сеть на нашей территории, кто-то курирует ее, поддерживает ежедневно и еженощно. Как мы можем противостоять? Во-первых, пропагандировать свое — евразийское, поверхностное, сущностное, то, что адекватно описывает нашу реальность. Это первое, что приходит на ум, ибо они неадекватны.

— О пропаганде своего. Сейчас мы находимся на выставке «Русский реализм. XXI век», расскажите, пожалуйста, об этом проекте, об именах, концепции, о самом этом направлении.

— Само по себе понятие «реализм» необъятно. С точки зрения искусствоведческой внутрь буквосочетания «реализм» можно пропустить почти все. За исключением, может быть, нефигуративного искусства, и то оно при определенном разрезе может быть принято как метафизический или иной реализм. Насколько я понимаю происходящее, здесь заявлено фигуративное, стремящееся к традиции искусство, на сегодняшний день само по себе это явление является чуть ли не авангардным. В свое время Тимур Новиков, один из известнейших авангардистов конца 80-х в Петербурге, объявил в авангарде традицию, и новый русский классицизм с начала 90-х был также изобретен, открыт им. И по этому пути устремились многие. Речь здесь об обращении к Традиции с большой буквы. В пределе речь идет о Примордиальной Традиции.

— Можно ли сказать, что русский реализм XXI века заявил о себе этой выставкой, что это направление сформировалось?

— Я вижу вполне состоявшуюся экспозицию, мне очень нравится это начинание, хотелось бы продолжения и развития. Сам проект может расширяться до бесконечности — добрая воля государственных музеев могла бы обеспечить ему беспроигрышное существование. Это могли бы быть и передвижные выставки, в сообществе с музеями мы могли бы представлять нашу страну за ее рубежами, не столько даже Запад, сколько Восток интересует в первую очередь. Посмотрим.

 Из проекта «Сверхновая Москва», 2012 год. Автор: Алексей Беляев-Гинтовт

— На выставке представлены работы советских художников, как вы видите преемственность советской и современной реалистической традиции? Как изменились идеалы и цели?

— И современные авторы, и представленные здесь, на выставке, советские находятся внутри одной традиции, условно именуемой «реалистическое искусство», которое состоит в имитации трехмерности пространства, связанной с открытием линейности перспективы. До того икона имела перспективу обратную. Таким образом, они на одной территории. Фигуративное искусство любимо народами, оно понятно народам, речь идет о каком-то универсальном интернациональном языке, понятном каждому. В отличие от постмодернистских изысков, непонятных и откровенно враждебных почти каждому обитателю планеты Земля.

— После распада СССР прервалась ли реалистическая традиция, действительно ли она уходила ли в подполье, не была представлена в музеях и галереях?

— Да, большой проект был осмеян, вытоптан, изуродован. Но тем не менее находились мастера, которые тайно, во вред себе творили, и не все дожили до наших дней. Катастрофическая степень смертности бросается в глаза, больше ее скрывать уже невозможно. Мы недосчитались 50 млн сограждан в результате перестройки — по расчетам советских ученых, на сегодняшний день должно было проживать 350–360 млн человек на территории Советского Союза. Сейчас на этой же территории примерно 290–300 млн, из которых половина находится почему-то за рубежами. Мы знаем, что столица нашей Родины находится в Москве, но ее границы постоянно уточняются. Вот цена чудовищного либерального эксперимента. И многие художники разделили судьбу своей страны, мы помним имена героев и не забудем их никогда.

— Вы упомянули имя Тимура Новикова, как вы видите преемственность традиции нового классицизма и сегодняшней экспозиции? Как живет дело Новикова в современном искусстве?

— Здесь есть, кстати, несколько работ его учеников и последователей, но независимо от тимуровского эксперимента фигуративное, условно реалистическое искусство развивается в нашей стране, может быть, как ни в какой другой. Однако Китай и Северная Корея внушают мне надежду на то, что совершенствование фигуративного искусства бесконечно. Познавать действительность, ее тайную природу с помощью реалистического искусства трудно, но увлекательно.

— Как вы считаете, как должны взаимодействовать сегодня государство и искусство, какие системы поддержки могут работать? Может быть, нужен госзаказ, как в советское время?

— Госзаказ — это предел мечтаний для большого количества известных мне художников, но важно понимать, что второй раз в ту же воду не войти, высокий модерн советского проекта прекратился, и навсегда. Желаем ли мы того или нет, мы находимся на территории постмодерна, который, начавшись с политического постмодерна, превратился в тотальный постмодерн, в том числе, конечно же, в искусстве. Это глобальное явление занимает весь объем, и противостоять этому мейнстриму, катящемуся с Запада, или согласиться с ним — здесь каждый должен решить для себя сам.

— А государственный стиль нужен нашей стране?

— Конечно! Я бы хотел видеть большой российский, большой евразийский стиль. Для меня Россия — континент, цивилизация, Евразия. Сейчас мы пребываем на стадии вдоха, пространства наши ужались, сама возможность нашего дальнейшего существования нашими многочисленными врагами ставится под вопрос. Но так будет не всегда, за вдохом — выдох, верю в будущее большого стиля.

— Была новость, что скоро появится Фонд развития современного искусства, прогосударственный, связанный с администрацией президента. Как вы думаете, будет ли работать эта идея? Она предсказуемо вызовет неприятие в определенных кругах...

— Наверное, это необходимо, но как в наши дни можно реализовать такой проект, я, честно говоря, не представляю. По большому счету здесь, на выставке, представлены одиночки, выдавленные из разных сред. Это сообщество людей, идущих своим путем. Нет-нет, по моим наблюдениям, на судьбу никто не жалуется, но это личности состоявшиеся и привычные к противодействию и гигантскому давлению атмосферного столба, победившего на время постмодерна.

— Евразия — это тема Московской биеннале современного искусства в этом году. Вы близки с евразийским движением. Как вы понимаете Евразию? В каких территориальных границах и идеологических рамках она должна существовать?

— Для меня Евразия — прежде всего, состояние ума: это мысль и это чувства, это необъятный континент, его сухопутная, ни с чем не спутываемая суть, это ветра Евразии. Это Чудо.

Из серии «Звезда полей. Всплытие», компьютерная графика, ткань, 2015 год. Авторы: Алексей Беляев-Гинтовт, Платон Тушин

— Одни считают, что нужно восстанавливать Советский Союз, кто-то больше смотрит на границы Российской империи… Вам какой вариант ближе?

— В наши дни границы выглядят не так, как прежде, под ними понимается нечто иное. Я за безграничность, я за континентальный евразийский простор. Нас большинство, Евразия — колыбель традиции, и мы прекрасно понимаем друг друга, нам нечего делить. До тех пор, пока коварный враг не вмешивается в наши взаимоотношения.

— Что касается нашей национальной идеи: у нас до сих пор нет официальной идеологии, что бы могло ею стать, по-вашему?

— Большое пространство. Это не количественная мысль, а качественная. Это трехчастная индоевропейская вертикаль, представленная тремя логосами: это логос Аполлона, логос Диониса и логос Кибелы, это подземелье. Этот культурный код, этот миф актуален при ближайшем рассмотрении для всех народов Великой Евразии. И если мой вклад как-то поспособствует агитации и пропаганде большой евразийской идеи, значит, хоть что-то удалось.

— Сейчас есть мнение, что идет война. Какую роль она играет в вашем творчестве?

— В информационном обществе это, прежде всего, война образов. И да, я в какой-то мере задействован в этой схватке. Не обо всем еще можно говорить. Но созданные мною образы принимают участие в войне, я постоянно сталкиваюсь с неприятельским образным присутствием. Мы разрабатываем жанр видеоплаката — начав с минуты, мы добрались до 40 секунд, затем до 5, теперь стремимся к сверхкороткому видеоплакату с тем, чтобы он был на грани статики и динамики.

— Мы говорим на фоне вашей видеоинсталляции «Сверхновая Москва». По вашим ощущениям, начинает ли воплощаться в жизнь ваша мечта-пророчество о Москве-2037?

— Этот проект «Сверхновая Москва» совершенствуется постоянно, сейчас я бы снял и смонтировал его совершенно иначе. Но здесь заданы некие представления: здесь традиционная радиально-кольцевая схема Москвы подчеркнута и усилена. Здесь представлен принцип повышения этажности от центра к периферии — таков был примерно предвоенный замысел Новой Москвы, заключавшийся в том, чтобы Кремль был обозреваем с любой точки. Такой эффект достижим лишь повышением этажности от центра к периферии, в противоположность капиталистическому городу, который эксплуатирует безумную стоимость земли в центре. Речь шла о городе-чаше, где радиусы и кольца обозначены высотными зданиями. Так называемые сталинские высотки, которых должно было быть не менее 40, должны были дать наглядное представление городской схемы, и с любой точки должен был быть виден Кремль — нормативный, стилеобразующий. Есть мнение, что высотные здания были соотнесены с кремлевскими башнями, что Сталин предложил архитекторам в таком силуэте увидеть национальную идею.

Судя по тому, как эти высотные здания вступили в судьбу народов, мы видим приятие и встречу раз и навсегда с представлениями народов Евразии о счастье, красоте, благородстве, о чувстве большого стиля. Для меня это, конечно, самый актуальный на сегодняшний день силуэт, который, конечно, нуждается в воплощении.