Александр Коц: «Сейчас полмира находится в состоянии войны»

Александр Коц. Фото: Игорь Старков

Война в Сирии и Третья мировая глазами российского военкора

Дарья Андреева

18 ноября, 2015 12:45

14 мин

Донбасс серьезно закалил российских журналистов, создал команду опытных профессионалов — так говорит специальный корреспондент «Комсомольской правды» Александр Коц. Сейчас российские военкоры, среди которых Коц и его коллега Дмитрий Стешин, успешно применяют свой опыт в Сирии, где идет российская операция против «Исламского государства», ставшего угрозой для всего мира и нашей страны. В эксклюзивном интервью «Русской планете» Александр Коц рассказал о работе в связке с Минобороны РФ, о том, сколько ИГ дает за голову российских журналистов, и как христианство и ислам мирно уживаются в Сирийской Арабской Республике. Журналист также объяснил, почему Сирии нужно меняться, и предупредил об уже начавшемся «экспорте» войны из Сирии и Ирака в другие страны.

— По вашим ощущениям, сколько еще будет идти война в Сирии и, с другой стороны, как долго она будет приоритетной темой в российских и мировых СМИ?

— «Вы же понимаете, что не просто нам, сирийцам, помогаете. Вы в первую очередь защищаете себя», — растолковывали нам сирийские военные, когда речь заходила о воздушной операции ВКС России.

В этих словах, в интонации, мимике было что-то трогательно заискивающее, словно первоклассник пытается оправдаться перед старшим братом, вставшим на защиту мальчугана от хулиганов. Он бы и сам мог дать отпор, но весовые категории неравные. Мы воспринимали это как обязательный атрибут общения, такой же, как часовое чаепитие, без которого здесь не обходится ни одно важное дело. Хотя и понимали, что бойцы, измученные пятилетним противостоянием, не так далеки от истины.

Беспрецедентные кровавые атаки исламистов последних недель на Синае, в Бейруте и в Париже наглядно показали, что война идет не только в Сирии или Ираке. Она «экспортировалась», ударив по «дистанционным» противникам. И строить прогнозы об окончании этой войны приходится исходя из новых реалий, в которых на ближайшую перспективу — как мне кажется, годы — никто не застрахован от ударов исподтишка. Под войну «на вынос» заложен серьезный фундамент, на который до терактов в Европе Старый Свет стыдливо прикрывал глаза. Бесконтрольные потоки беженцев с Ближнего Востока в угоду толерантности и мультикультурализму поставили под угрозу жителей просвещенного Запада.

В России барьеры для новой заразы — и повыше, и пошипастее. Но, как оказалось, наши граждане не могут чувствовать себя в безопасности за пределами родного государства. В 47 странах, если верить последним рекомендациям для авиаперевозчиков.

Российская авиационная группа, размещенная на аэродроме Хмеймим в Сирии

Российская авиационная группа, размещенная на аэродроме Хмеймим в Сирии. Фото: ТАСС

Не знаю, как озаглавят это в учебниках истории лет через 20 — Третья мировая, Первая экстерриториальная, Новая гибридная, — но де-факто сейчас полмира находится в состоянии войны. Причем не только и не столько в состоянии вооруженного противоборства, сколько в режиме противостояния цивилизационного. Мы столкнулись с идеологией ужаса и устрашения, которую, к сожалению, разделяет огромное количество людей. Скажу вещь крамольную, но это аксиома: ни одно террористическое образование не способно долго удерживать свои позиции (и боевые, и социально-политические) без поддержки местного населения. И это еще одна составляющая нынешней войны — битва за умы, если хотите. Мало победить врага на поле боя. Его надо одолеть в головах простых людей, которые сейчас очарованы идеей справедливого религиозного государства. Сирия — страна страшно забюрократизированная, нашпигованная огромным количеством всевозможных спецслужб-мухабаратов, следящих за всем и вся. ИГ же дает простую альтернативу, где любые спорные вопросы решаются быстрым шариатским судом. Это подкупает. Поэтому для полной победы Дамаску мало разгромить воинствующих исламистов. Сирии надо меняться.

— В Сирии задействованы наши военные, как это отражается на вашей работе — с точки зрения большей ответственности, безопасности и возможных ограничений?

— Политуправление сирийской армии, конечно, сейчас в легком шоке. Оно привыкло контролировать работу иностранных журналистов на своей земле, а тут вдруг, как ФАБ-500 с неба, на них сваливается огромная толпа неподконтрольных репортеров. Да еще и с пресс-офицерами пусть дружественной, но все-таки другой страны. Но после некоторых недоразумений работа журналистов с российскими военными все-таки была регламентирована. Строится она на простом принципе. Если ты прилетаешь с российскими военными освещать операцию Воздушно-космических сил, то российские военные за тебя и отвечают. Это довольно внушительный пул, работающий по программе представителей пресс-службы Минобороны России. Наша база в Латакии — объект режимный, поэтому, естественно, есть определенные ограничения. Но при этом процесс налажен довольно просто: тебе говорят, что можно снимать, а что нельзя. И это нормально. Я бывал на американской базе Бондстил в Косово, там порядки куда авторитарнее. Если журналистов с базы вывозят «в поля», через политуправление армии обеспечивается определенный уровень безопасности. Ничего, впрочем, не гарантирующий. Война есть война.

К примеру, приехали мы в городок Ачан на севере провинции Хама. Буквально накануне он был освобожден силами правительственной армии. Для журналистов пула, работавших исключительно на территории базы, невероятная удача — наконец-то вырвались на «оперативный простор». Слева, километрах в пяти, авиация кого-то «утюжит», дым столбом. Справа, за фруктовым садом, отброшенные террористы затаились. В самом поселке — и тоннели подземные, и флаг «Исламского государства» потоптанный, и пикап «Тойота» сожженный, и склад самодельного оружия... Красота! Но в какой-то момент исламисты решили прервать «экскурсию» и ринулись на Ачан в контратаку. Пальба со всех сторон, бегающие бойцы с автоматами, БМП лупит из 73-миллиметрового «Грома»... Тоже, в общем-то, удача, тоже красота. Но на представителя российского Минобороны Игоря Климова было больно смотреть. Народ мы, чего уж там, не самый дисциплинированный, а ответственность — на нем.

— В целом насколько опасна работа военкоров в Сирии в сравнении с Донбассом и другими конфликтами, есть ли риск похищения, ранения и, не дай бог, убийства журналистов?

— Риск — штука неизмеримая. Его сложно оценить по какой-то шкале, можно только постараться минимизировать. Мне показалось, что Донбасс серьезно закалил российских журналистов, прожег их основательно, создал целую команду профессиональных, опытных репортеров, которые понимают, что ни один кадр не стоит жизни.

Мы обсуждали этот вопрос, сидя за столом в Дамаске. И сошлись на том, что в Донбассе все-таки бывало куда опаснее. С одной стороны, там меньше бюрократических ограничений. С другой, интенсивность огня намного выше, особенно если брать летнюю кампанию прошлого года или зимнюю этого.

Фатализм сирийских бойцов, соседствующий с безрассудством, иной раз просто раздражает. Занимая позиции, они даже не пытаются окапываться, как следствие — потери, которых можно было бы избежать. Ну и экипировка — просто слезы. Бронежилетов я на них не видел.

Что до похищений — то же правило, что и в Донбассе: не ездить по навигатору. Чересполосица страшная, и, не зная нужных дорог, можно запросто заехать в ателье по пошиву оранжевых роб. Ходят слухи, что за голову российских журналистов дают по 500 тысяч долларов... Инфляция — на Украине мы стоили 100 тысяч.

— Не бывает войн без героев. Новороссия дала нам целую плеяду героев. В Сирии такого нет, как вы думаете, почему? Каких героических и просто интересных персонажей там вы встречали?

— Здесь все очень просто. В Новороссии мы с этим героями разговаривали на одном языке. Во всех смыслах этого устоявшегося выражения. Не сомневаюсь, что для сирийцев есть свои герои, но, как мне показалось, в силу ментальных особенностей местная военная пропаганда старается не выделять кого-то, делая ставку на коллективные заслуги. Однако колоритные персонажи, конечно, есть. Например, командир танкового батальона Яссер Али, огромный бородатый дядька и настоящий фанат своего дела. «Мои танки», — любовно говорит он о своих стареньких Т-55. Несмотря на грозный вид и боевую спесь, любитель побалагурить. Ведет страничку в Facebook, основной контент которого, как вы догадываетесь, — танки.

— Много ли видели и общались с добровольцами, из каких они стран, есть ли из России, что ими движет? Влияет ли добровольческое движение на ход войны?

— Добровольцев не встречал, хотя слышал, что даже ополченцам с Донбасса предлагают ехать в Сирию. Там воюют подразделения из Ирана, очень закрытые ребята. Есть отряды ливанской «Хезболлы» — тоже не самый разговорчивый контингент. По отзывам, настоящие бойцы без страха и упрека. Конечно, на ход всей войны они вряд ли могут повлиять, но на определенных стратегических участках, таких, как Забадани и Алеппо, — вполне.

— По-вашему, каковы идеологические аспекты войны в Сирии, главное обоснование, почему Россия помогает?

— Я не хочу сейчас рассуждать о геополитических выгодах, о возвращении влияния на Ближнем Востоке, о репутационных успехах. Оставим это политологам. Главное обоснование — это географическая карта. От нашей границы до сирийской — меньше, чем от Москвы до Питера. Эта опухоль — ИГ — прогрессирует, пуская метастазы и в Афганистан, и в Среднюю Азию. Тысячи наших сограждан воюют под черным знаменем «Исламского государства». И открыто угрожают нам. Думаете, не было бы теракта над Синаем, если бы мы туда не влезли? Черта с два! Рано или поздно нам пришлось бы столкнуться с этой угрозой. Так почему бы не сыграть на упреждение.

— Поговорим о роли христианства в Сирии: какие у него особенности, как православным удается выживать рядом с ИГ?

— Пожалуй, ни в одной другой стране Ближнего Востока я не встречал, чтобы ислам и христианство так тесно соседствовали друг с другом. И мирно. На одной улице могут стоять четыре мечети, три храма, два магазина со спиртным и один ночной клуб, в котором девушка с татуировкой ангела на плече лихо приготовит вам «Текилу Бум». Многие рассказывали нам, что до начала конфликта даже не знали, кто из знакомых суннит, кто алавит, кто друз, а кто езид... Уникальный сирийский «плавильный котел», основанный на системе сдержек и противовесов, работал без сбоев. Сама война-то начиналась, как и везде, не с религиозных разногласий, а с вполне вменяемых социальных требований. Режим Асада поначалу реагировал на них жестко и неуклюже. В итоге, когда Дамаск решил пойти на уступки, время было утеряно, протест перехватили исламисты.

Мечеть в Латакии

Мечеть в Латакии. Фото: Валерий Шарифулин/ТАСС

Это был один из самых тяжелых наших репортажей — «Христианские гетто "Исламского государства"». Из первых уст нам удалось узнать, как живут наши единоверцы на землях, подконтрольных ИГ. Узнать от людей, которые вырвались оттуда. Их положение на оккупированных территориях мало чем отличается от судьбы евреев в каком-нибудь варшавском гетто. Только вместо звезды Давида на груди — обязательное обривание голов. Такой отличительный знак, чтобы на улице сразу было видно: идет «недочеловек». Вся жизнь христиан, если их не казнили сразу, подчиняется своду правил, описанных в специальном документе — макрома. В переводе — снисхождение. Вот лишь некоторые выдержки из него: «Запрещается стоять напротив мусульманина и смотреть в глаза. Нужно склонить голову. Если правоверный сидит на стуле, христианин должен сидеть рядом с ним на корточках. Христианин не имеет права заниматься торговлей и должен платить дань — джизйи: четыре с четвертью грамма золота за каждого мужчину — члена семьи. Запрещается покидать поселение, молиться, носить крест или священную литературу...». Под угрозой смерти даже пустяковое действие, которое может быть расценено как угроза ИГ. Также смерть ждет тех, кто тайно работает на государство. Христианин при разногласиях с мусульманином всегда неправ, так как он неправоверный. А для того, чтобы приговорить его к смертной казни, достаточно двух свидетелей.

— Действия российских ВВС привели к массовому дезертирству в ИГ и разрушили миф о его непобедимости. Действительно ли ИГ настолько «велико и ужасно», как его описывают западные СМИ, как видится с более близкого расстояния?

— Все-таки то, что мы знаем об ИГ, в большинстве своем — плоды пропаганды. Как с той, так и с этой стороны. Я смотрел репортажи Юргена Тоденхофера, немецкого журналиста, который десять дней провел в «Исламском государстве». Там многое выглядит удивительно. Тот же самый высокий трафик на дорогах, те же самые открытые лавочки со шмотьем, люди по улицам ходят, дорожная полиция на перекрестках стоит... Я подозреваю, что Тоденхоферу показывали парадную витрину, но она не была похожа на дремучее Средневековье, каким мы привыкли видеть ИГ. При этом немецкий репортер совершенно четко видит, что это люди, которым все равно, сколько убить ради достижения своей цели: сто человек, тысячу или миллион. Они не остановятся ни перед чем.

Большая ошибка думать, что игиловец — это такой босоногий бородатый крестьянин со старым «Калашниковым». ИГ — это четко структурированная террористическая организация, со своими штабами, в которых трудятся, в том числе бывшие офицеры Башара Асада, бывшие офицеры Саддама Хусейна. Они умеют планировать и проводить крупные наступательные операции. И они не боятся умереть. При этом «Исламское государство» абсолютно самодостаточно в финансовом плане — за счет торговли нефтью, контрабанды исторических артефактов, вывоза ценностей и торговли заложниками. Без собственной экономики ИГ давно бы сдулось.

— Тот же вопрос, что и вашему коллеге Дмитрию Стешину: война в Сирии — это только часть мировой войны. Где еще может начаться пожар, что подсказывает ваша журналистская интуиция?

— Как я уже сказал, война постепенно будет экспортироваться. Мы вряд ли доживем до позиционных боев в европейских городах, но я уверен, что теракты в Париже — не последние. Это не разовые акции, которые ИГ устраивает для устрашения неверных. Это единственно возможная форма войны для них на вражеской территории.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе