Как Елизавета Петровна отменяла смертную казнь

Посетитель у картины Ивана Аргунова «Портрет императрицы Елизаветы Петровны» на открытии выставки «Елизавета Петровна и Москва» в Третьяковской галерее. Фото: Дмитрий Серебряков / ИТАР-ТАСС

Книга историка Константина Писаренко — реестр достижений, провалов и феноменов царствования Елизаветы Петровны

Сергей Простаков

9 июля, 2014 09:10

13 мин

История русского XVIII века обычно описывается правлениями двух великих государей — Петра I и Екатерины II. Время между ними остается в тени их больших свершений. В истории за этими десятилетиями закрепилось имя эпохи дворцовых переворотов: у потомков сложилось мнение, что ничего существенного кроме великосветских интриг в России тогда не происходило.

Историк Константин Писаренко своими многочисленными исследованиями эпохи дворцовых переворотов опровергает устоявшееся мнение. Его новая книга посвящена правлению Елизаветы Петровны (1742—1761). Она написана в форме реестра событий и феноменов этого царствования: дело Лопухиных, русско-французские противоречия, появление «Нормандской теории», елизаветинское барокко, «Новая Сербия» и так далее. Имеющая место энциклопедичность не лишает книгу занимательности — она все-таки посвящена эпохе дворцовых переворотов.

«Русская планета» с разрешения издательства «Молодая гвардия» публикует фрагмент книги Константина Писаренко «Елизавета Петровна», посвященный отмене смертной казни.

О том, что Елизавета Петровна первой в истории России отменила смертную казнь, вспоминают часто. Между тем многие авторитетные историки отрицают факт официального изъятия из российского законодательства данной нормы, настаивая лишь на фактическом неисполнении при ней жестоких судебных приговоров, преимущественно по причинам личного характера. Якобы Елизавета Петровна перед тем, как поздним вечером 24 ноября 1741 года отважиться на свержение Анны Леопольдовны, поклялась перед иконами, что не подпишет ни одного смертного приговора, если станет российской императрицей. Мы не можем утверждать, давала или нет дочь Петра Великого накануне судьбоносной ночи какие-то обеты Всевышнему, зато знаем, что в процессе принятия закона об упразднении смертной казни она слишком настойчиво преодолевала сопротивление сената, чтобы ее упорство объяснялось лишь страхом Божьего наказания или капризом.

В декабре 1741 года Елизавете Петровне пришлось дважды реагировать на обращения сенаторов по вопросу о казни преступников. 15-го числа сановники доложили ей о виновной в детоубийстве вдове камергера Гертруде Гоппие, по окончании суда пожелавшей принять православие. Согласно закону Анны Леопольдовны от 11 марта 1741 года, для казни обрусевших иностранцев, выбравших после суда греческое вероисповедание, требовалась санкция кабинета министров. Поскольку 12 декабря этот властный орган был ликвидирован, право казнить или миловать данную категорию лиц принадлежало исключительно императрице. Сенат рекомендовал «по правам учинить смертную казнь». Будь царский обет реальностью, Елизавета Петровна должна была проигнорировать рекомендацию и смягчить участь преступницы. Государыня же, поручив синоду еще раз рассмотреть дело Гертруды Гоппие, тут же аннулировала закон Анны Леопольдовны, предписав отныне, «где таковые впредь явятца, с такими по ступать по уложенью и по указом». Таким образом, царица разом обрекла на встречу с палачом всех иноверцев, которым весенний акт 1741 года практически гарантировал спасение.

Второй эпизод, опровергающий предположение о царском обете, произошел 31 декабря 1741 года тоже на заседании cената. Императрице донесли об украинце Федоре Рогачевском, осужденном на смерть, но заслуживающем снисхождения, о чем активно хлопотали малороссийские мирские и духовные чины, в том числе Генеральная войсковая канцелярия. Опять же легко предугадать решение человека, связанного клятвой перед Богом. Императрица же, прежде чем помиловать Рогачевского, запросила мнение синода и справку, «по каким христианским законам оной... свободен быть имеет».

Ответы Елизаветы на сенатские запросы красноречиво свидетельствуют, что отмены смертной казни в России она добивалась вследствие личных убеждений, а не под влиянием мудрых советников или опрометчиво произнесенных клятв. Царица ясно понимала, что в данном вопросе не имеет сторонников среди приближенных и для достижения цели ей придется идти наперекор общественному мнению. Его нужно было если не изменить, то хотя бы перехитрить.

Нуждаясь во времени для изучения ситуации и поиска какой-либо точки опоры, императрица в первые дни правления вела себя крайне осторожно, стараясь соблюсти общепринятую норму суровости. Без минимальной поддержки в обществе она не осмеливалась трогать вековую традицию, предусматривавшую за многие преступления обезглавливание или повешение. Максимум, на что государыня шла, — освобождение от эшафота тех, чья участь по закону зависела от нее (например, заговорщиков группы камер-лакея Турчанинова). На прерогативы других властей, ведомственных и региональных, самодержица благоразумно не покушалась.

Утверждение, что при Елизавете Петровне в России никого не казнили, не соответствует действительности. Пока императрица не придумала, как приступить к реформе, людей, как и раньше, продолжали лишать жизни по приговору суда — впрочем, недолго. Уже в июне-июле 1743 года возникла благоприятная ситуация для нарушения правовой нормы. Но прежде, 11 февраля, императрица провела своеобразную разведку боем: из закона о проведении второй подушной ревизии «всемилостивейше повелела написанныя в том формуляре смертныя казни выключить». Возражений ни от кого не последовало. Очевидно, сенаторы не увидели в казусе ничего серьезного.

Их мнение изменилось сразу же после того, как 2 августа 1743 года дочь Петра запретила фельдмаршалу Ласси казнить солдат, уличенных в мародерстве и убийстве шведов, и предписала донести канцлеру Швеции Гилленбургу, «что Ея Императорское Величество всякия смертныя преступлении не натуралною, но политическою смертию наказывать уставила». Государыня точно рассчитала момент для атаки на традицию. Многие россияне сочувствовали осужденным соотечественникам и, естественно, приветствовали решение царицы о замене смерти членовредительством (отсечением правой руки, вырезанием ноздрей и ссылкой на каторгу).

«Присяга Преображенского полка императрице Елизавете Петровне», Филипп Москвитин

А вот сенаторов сей прецедент в сочетании с официальным заявлением монархини весьма обеспокоил, и 11 октября те постановили обратиться к ней с настоятельной рекомендацией сохранить смертную казнь, не забыв попутно напомнить о том, насколько часто прибегал к ней Петр Великий. Список подписавшихся под петицией выглядел внушительно: фельдмаршалы В. В. Долгоруков и И. Ю. Трубецкой, генералы Г. П. Чернышев, А. И. Ушаков и И. И. Бахметев, адмирал М. М. Голицын, тайные советники В. Я. Новосильцев и А. Д. Голицын.

Во избежание конфликта с ближайшими соратниками императрица удовлетворилась малым. Обнаружив в сенатском докладе примечание о практике 1726—1728 годов, когда всех осужденных на смерть казнили только с высочайшего позволения, она 10 мая 1744 года начертала на полях: «Таким образом и ноне повелеваю чинить Сенату, и, получа ["краткий экстракт" о каждом], мне объявить». Возрождение правила, действовавшего почти 20 лет назад, фактически означало введение в России моратория на смертную казнь.

Если у сенаторов и была надежда на оперативное рассмотрение императрицей судебных вердиктов из губерний и госучреждений с утверждением хотя бы нескольких смертных приговоров для острастки, то она рассеялась довольно скоро. Елизавета Петровна умышленно уклонялась от изучения судебных бумаг. Между тем число колодников, осужденных на казнь или ожидавших приговора по «смертным» статьям, росло день ото дня. Соответственно увеличивались затраты на их содержание и охрану, что, естественно, не нравилось сенаторам. К тому же их не могло не раздражать поведение царицы, походившее на саботаж. Дочь Петра, конечно же, сознавала ненормальность ситуации, но, скорее всего, заранее придумала оригинальный выход из нее.

Ориентировочно летом или осенью 1745 года в беседе с кем-то из придворных или министров она сделала важное признание, предрешившее поражение сената, ибо ему пришлось выбирать между продолжением давления на императрицу ради восстановления смертной казни и оказанием помощи ей, якобы боявшейся нарушить священный обет, данный в ноябре 1741 года. Всеобщая уверенность в его существовании возникла не на пустом месте. Конечно, царица сама сообщила соратникам о «страшной» клятве, и постепенно слух о ней распространился по России, а позднее и за границей. «Она поклялась, что не прольется ни капля крови от руки палача во все время ее правления», — писал гостивший в Санкт-Петербурге летом 1774 года молодой английский баронет Натаниэл Рэксэл в путевых заметках, опубликованных спустя два года. В итоге Елизавета Петровна, солгавшая во имя благого дела, мгновенно урегулировала назревавший кризис, нимало не утратив доверия подданных. Общество всё же согласилось с отказом от смертной казни, ибо слово, данное Господу, безусловно, перевешивало все иные резоны. Отныне государыня не имела морального права подписывать смертные приговоры, и майский закон 1744 года автоматически превратился в закон об отмене смертной казни, по крайней мере, в ее царствование.

Правда, подобное развитие событий не устраивало ни императрицу, ни сенаторов. Одна желала официального узаконения фактической нормы, другие, опасаясь закрепления новой традиции, стремились компенсировать мягкость акта 1744 года каким-либо ужесточением. Оттого раскрытие августейшей «тайны» имело еще одно важное следствие. Сенат взял на себя подготовку и внесение на высочайшую апробацию проекта указа об отмене смертной казни. 17 марта 1746 года, ссылаясь на два обстоятельства — возрастание количества колодников (279 смертников, 151 вечный каторжник, 3579 еще не осужденных) и нехватку рабочих рук на строительстве каменной гавани в Рогервике, высшая коллегия империи решила рекомендовать государыне не только передислоцировать в эстляндский городок шесть пехотных полков, но и утвердить реальной высшей мерой вместо казни битье кнутом, вырезание ноздрей, клеймение на лбу и щеках литер «В», «О» и «Р» с отправкой на вечную каторгу в Рогервик. Доклад от 28 апреля за подписью восьми сенаторов был вручен кабинет-секретарю И. А. Черкасову 30 апреля.

Никита Трубецкой

Елизавета Петровна посчитала данный вариант компромисса, заменявший «натуральную смерть» физическими истязаниями, неприемлемым, однако совсем отвергать его поостереглась. В резолюции от 6 сентября 1746 года она просто указала в Рогервике «ту работу продолжать даже до окончания», для чего распорядилась откомандировать туда четыре пехотных полка столичного гарнизона, никак не отреагировав на положения, отменявшие смертную казнь. Очевидно, императрица предпочла потянуть время, чтобы добиться от сенаторов новых уступок или хотя бы продлить действие более либерального закона от 10 мая 1744 года.

Указ привел сенаторов в недоумение. 13 ноября 1746 года они постановили повторить попытку. 7 декабря Н. Ю. Трубецкой поднес царице точную копию прежнего доклада. Елизавета вновь не отреагировала. Время шло, а позиция сената не менялась. В 1750 году курьер дважды — 21 мая и 7 ноября — отвозил в царскую резиденцию правительственные доклады с теми же предложениями без существенных корректировок. Государыня и их оставила без ответа. Лишь 29 марта 1753 года Елизавета Петровна утвердила очередной сенатский доклад от 19 марта с предложениями вместо смертной казни ввести наказание кнутом, вырезание ноздрей и клеймение лица тремя буквами. Примечательно, что нововведение скрыли от общественности. Сенаторы перестраховались и предписали в судебных вердиктах оговаривать, что смертная казнь заменяется вышеперечисленными мерами «до указу».

По-видимому, императрица не рискнула дальше медлить с одобрением злополучного проекта по нескольким причинам: во-первых, из-за отсутствия шансов принудить сенаторов к послаблениям в законе; во-вторых, из-за опасений, что они могут больше не обратиться к ней за резолюцией, а затаятся до воцарения капризного и внушаемого Петра Федоровича, после чего акт 1744 года либо заработает, либо будет исправлен. Наконец, Елизавете Петровне хотелось, чтобы общественное мнение воспринимало инициаторами, а значит, и гарантами реформы и самодержицу, и сенат, для чего надлежало узаконить сенатский проект без проволочек. В противном случае сенаторы — ее союзники поневоле — обретали возможность дистанцироваться от затеи и уже руками императора Петра III восстановить прежний порядок.

Похоже, именно этим соображениям мы и обязаны появлению исторической даты — 29 марта 1753 года, когда была официально закреплена отмена смертной казни в России, между прочим, за 33 года до того, как тосканский герцог Леопольд, как традиционно считается, первым в мире на государственном уровне ликвидировал эту меру наказания 19 ноября 1786-го.

Писаренко К. А. Елизавета Петровна — М.: Молодая гвардия, 2014

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе