Писатель «без царя в голове»

Что удивительно? В брежневскую эпоху Войновича ненавидели только те, кто стоял у руля страны. Творчество Владимира Николаевича было костью в горле у Брежнева и его своры, Андропова и его всевидящего аппарата КГБ.

Народ брежневской эпохи знал и любил создателя солдата Ивана Чонкина. Наши родители читали его в самиздате и восхищались. Именно Владимир Войнович подарил русского солдата Швейка, научил воспринимать страшное через призму трагически-смешного.

Мы переживали за судьбу маленького человека в предлагаемых обстоятельствах большой войны, потешались над палачами из НКВД, которые, действуя по навету мстительного колхозника, пытались расправиться над неказистым солдатом, но обламывали об него зубы.

Чонкина не могло быть в реальности. Но вера в то, что такой человек мог выходить из любых переделок хотя бы на страницах умной, яркой, талантливо написанной от корки до корки книги, была живительной.

Чудовищный парадокс заключается в том, что в нашу с вами эпоху оголтелого ура-патриотизма власть практически не обращала внимания на Войновича, а вот любивший когда-то его народ, подогретый пропагандистами уровня Соловьёва, Шейнина и Норкина, ниспровергал на голову пожилого писателя свои тонны хейта, уличая его… в предательстве.

В чём же оно – «предательство» Войновича?

Войнович ненавидел ложь, что само по себе идёт в разрез с идеологией российской пропаганды. Активно изобличал искусственно созданные мифы. Например, о 28-ми панфиловцах, якобы голыми руками останавливавших танки. Он упрекал власть, вовлекающую в свою орбиту неправды миллионы граждан и наклеивающую на тех, кто лгать категорически не хотел, ярлыки агентов Запада, предателей, врагов, главное — «русофобов» и «либерастов».

Этими ярлыками в последние годы жизни не забывали «награждать» Войновича. Владимир Николаевич не кричал «Ура!», когда мы взяли Крым, став мировыми изгоями и нарушив устоявшийся в послевоенные годы общемировой порядок.

Он упрекал российскую власть в том, что она на долгие годы посеяла рознь между украинским и русским народами, ненавидящими сегодня друг друга едва ли меньше, чем русские и немцы в 1940-е. Заступался за кого не надо (примеров Сенцова и Савченко вполне достаточно). Указывал на то, что кое у кого едет крыша. И, как раз, замахиваясь на «кое-кого» Войнович был ура-патриотам ненавистен.

Только в России и больше нигде наличие «царя в голове» тождественно не просто с лояльностью к власти — а с выживаемостью в нашей системе координат. Расхожий фразеологизм «царь в голове» и его «контрапункт» — «без царя в голове!» — свидетельствует о наличии или отсутствии у любого из нас, русских, способности к адекватной мыслительной деятельности в наших широтах.

Тот, у кого царь «в голове, душе и сердце» – добропорядочен и умён. Тот, кто относится к «царю», как нанятому администратору по улучшению устройства жизни доверенного ему общества, лучше пусть поскорее катится к чертям. Но пусть помнит: у нас длинные руки, как говаривал О.Бендер.

Нелюбовь Войновича и власти началась ещё в 60-е.

Сперва его чуть было не обласкали. Написанные им строки «На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы» процитировал сам Никита Хрущёв. Владимира Николаевича, несмотря на «сомнительное» по советским меркам происхождение (мать – еврейка, отец – серб) сразу же приняли в Союз писателей СССР. И даже чуть было не удостоили Ленинской премии.

«Потом поняли, что начал вести себя плохо! И не стали награждать!» — вспоминал с усмешкой спустя десятилетия великий русский сатирик.

Плохо это как? Войнович включился в процесс защиты прав человека, выражая искреннее недоумение одним простым фактом: почему советский народ яростно отстаивает права неведомой нам заокеанской лесбиянки Анджелы Дэвис, но одобряет преследование за инакомыслие собственных граждан?

А тут ещё солдат Чонкин, опубликованный в 60-е в самиздате – яркий, свежий, новый персонаж, история о котором была издана во Франкфурте-на-Майне. Затем в Париже.

Советский писатель, который борется за права человека и снискал признание на Западе? Да какой же это советский писатель?!

Во-первых, словосочетание «права человека» для настоящего русского/советского патриота — ругательство покруче слова из трёх букв на заборе. У нас может быть только одно право – умереть за интересы узурпировавшей общественные блага высшей социальной группы с именем очередного тирана уровня Сталина на устах.

Во-вторых, на Западе могут быть востребованы только «низкопробные литературные поделки», очерняющие нашу безупречную советскую/российскую действительность. Вы что – об этом забыли?

Владимир Николаевич не мог и не хотел мириться с тем, что в брежневскую эпоху из архивов достали портреты с рябым и порядком заплёванным в хрущёвские времена ликом товарища Сталина, на которого очень хотел походить Л.И. Брежнев, увешавший себя на фоне патологического тщеславия орденами и наградами. В том числе, орденом «Победы», которого были удостоены величайшие стратеги Второй мировой уровня Георгия Жукова.

Вдруг стали вновь появляться художественные фильмы, книги, документальные ленты, где во главу угла ставилась персона проклятого после смерти «отца народов».

Сталинизм, как метод управления государством, был реабилитирован почти на 100%. Впрочем, Брежнев столкнулся с неожиданным сопротивлением. Только ли со стороны диссидентов? Нет. Со стороны партийных аппаратчиков, которые быстро поняли, что если Леонида Ильича наделить полномочиями Иосифа Виссарионовича, то половина политбюро окажется в безымянной могиле.

Авторитет Брежнева был несоизмеримо меньше. Сталин родился 21 декабря. Брежнев – 19-го. За это в партийных кругах его ласково называли «недоноском». Леонид Ильич, действительно, несмотря на блистательное укоренение практики карательной психиатрии в отношении инакомыслящих, не сподобился на большие репрессии и преступления.

Да и характером эпикуреец Брежнев, любивший хорошенько поддать, насладиться обществом советских медсестёр-куртизанок, покурить «Marlboro», покататься на хороших западных машинахмашинах, не вышел. Делал он это регулярно. Или «сиськи-масиськи», как говаривал сам, коверкая слово «систематически».

Войнович критиковал, практически в полный голос, самовлюблённого Брежнева и программу «Время», ставшую хроникой жизни шамкающего вождя. Говорил, что её стоит смотреть только ради прогноза погоды.

Его вызывали на беседы в КГБ, обещали возможность публиковаться в СССР, в обмен на молчание, травили (не в переносном смысле, а в прямом). Войнович был отравлен в 1975 году сотрудниками КГБ в 480-м номере гостиницы «Метрополь», но, к счастью, «Новичка» тогда ещё не было, и подсыпанный ему психотроп лишь привёл к резкому ухудшению здоровья.

Ответом на провокацию и попытку убийства стало открытое обращение писателя к главе КГБ Юрию Андропову. Градус противостояния блестящего писателя и власти рос в геометрической прогрессии. И в 1980-м, под Новый год, Владимира Войновича вместе с семьёй выслали из СССР. Он уехал в ФРГ.

На Западе его пригласили в Баварскую академию искусств. В 1981 году по представлению Юрия Андропова, написавшего в своей «совсекретной» докладной в ЦК КПСС о том, что писатель «ведёт антиобщественную деятельность», «даёт интервью вредной направленности», «окончательно утратил чувство советского гражданина» и подрывает «престиж советского государства» Владимира Николаевича лишили гражданства.

Вероятно, Брежнев и его свора искренне полагали, что «чувства правильного советского гражданина» должны идти в унисон с попыткой реинкарнации сталинизма, поощрением репрессий против инакомыслящих, одобрением идиотской операции в Афганистане, стоившей жизни тысячам вернувшихся в цинковых гробах парней.

Но Войнович всегда был против войны и даже предлагал тем, кто воодушевлённо одобрял Афганистан, Чечню, Донбасс, для начала послать туда своих сыновей, братьев и мужей либо съездить повоевать самостоятельно вне зависимости от гендерной принадлежности.

В ответ на упрёк в том, что именно Владимир Войнович подрывает «престиж советского государства», писатель отправил Брежневу яркое письмо, в котором отметил, что благодаря «дорогому Леониду Ильичу» у советского государства никакого престижа нет. И на этом простом основании генсеку стоило бы лишить гражданства самого себя.

«Вскоре моим читателям придётся сдавать по 20 килограммов ваших сочинений для того, чтобы получить талон на одну книгу о солдате Чонкине» - прозорливо отметил в своём послании Брежневу Войнович. И как в воду глядел – так оно и было.

Трагизм ситуации заключался не в том, что советская Родина пыталась сначала прожевать, а затем «выплюнула» одного из самых ярких писателей. В 1990-м году Войновичу вернули советское гражданство. И, как настоящий патриот, не имеющий ничего общество с «царями в голове», раболепием и угодничеством, свойственным большей части нашего многострадального народа, он вернулся в Союз, через год минимизированный до уровня Российской Федерации.

Беда в том, что после этого полного надежд 1990-го прошло всего 10 лет. И наше общество, пресытившееся демократическими преобразованиями, так и не стало гражданским. Оно осталось верноподданническим — это значит, не способным с благодарностью принимать едкую, но целебную сатиру свободолюбивого писателя Владимира Войновича, но зато всегда готовым прощать массовые убийства и репрессии. Чьи? Да хоть чьи.

Год 2020-й! На иконах Николай Кровавый. На портретах — товарищ Сталин. А Войнович умер в 2018-м, прожив долгую и яркую жизнь с толикой мрака, в который то и дело окуналась и продолжает окунаться его Родина.

Такая история.