«Дети слышат телом»

Если проблемы со слухом выявить сразу после рождения и заниматься, то ребенок будет говорить вполне нормально, считают педагоги. Фото: Наталья Яковлева / «Русская планета»

Как вовремя выявить нарушения слуха у ребенка и можно ли избежать инвалидности

Наталья Яковлева

5 декабря, 2015 11:00

9 мин

По данным ВОЗ, в России сегодня живут 13 млн людей с нарушениями слуха, около 300 тыс. из которых имеют инвалидность. Среди них — дети, которые учатся жить с этой особенностью и при этом общаться с другими людьми. Для таких ребят в Омске на протяжении 30 лет реализуется программа по кохлеарной имплантации — ребенку в ухо вживляется приемник, в котором находится передатчик. С его помощью пациент может научиться различать звуки, в том числе и человеческую речь. Но в реальности используют этот метод единицы, даже несмотря на то, что последние три года программу активно поддерживает государство, выделяя деньги на имплантаты. «Русская планета» выяснила, как в дальнейшем специалисты работают с особенными детьми.

В адаптивном интернате №7 живут 70 детей с ограниченными возможностями слуха. Ребята учат здесь русский и математику, химию и физику. Только для этого им приходится надевать наушники, усиливающие звук, и читать по губам педагогов.

— Остатки слуха есть у всех, — рассказывает Альбина Ченская, сурдопедагог-дефектолог. — По крайней мере, дети могут слышать низкочастотные звуки, вроде громкого шипения. Но на занятиях по развитию речевого слуха мы учим понимать и обычную речь. Сначала слухо-зрительно, считывая по губам, потом губы закрываем специальным экраном, изучаем слова, предложения — ребята должны запоминать их звучание, высоту, длину, чтобы потом распознать. Тут все дело в тренировке, поэтому занимаемся каждый день. Если проблемы со слухом выявить сразу после рождения и вовремя начать заниматься, то ребенок будет говорить не медленно и по слогам, а вполне нормально, слушая телом. К сожалению, скрининг детей первого года жизни на тугоухость стал в России обязательным только в 2007 году.

— Но скрининг — только полдела, нужна еще система ранней помощи и просвещение мамочек, — объяснила Акрап Котевски Вишньа, профессор логопедии из Загребской поликлиники СУВАГ Хорватии. — Чаще ребенок не рождается с проблемой, а приобретает ее после болезни, когда вступает в действие наследственная предрасположенность. Как я поняла из бесед с российскими родителями, в провинции часто даже врачи пропускают время, когда можно помочь ребенку. Заметив, что годовалый ребенок не лепечет, они приходят к медику, а тот успокаивает: «Не волнуйтесь, заговорит». В итоге — только в 3–4 года малыши начинают заниматься с дефектологом. И все, время упущено! А ведь он мог бы говорить, как мы с вами. Сейчас появился новый метод, позволяющий при хорошей реабилитации учиться в обычной школе — кохлеарная имплантация. Но с ним тоже все непросто.

Профессор логопедии Акрап Котевски Вишньа и лингвист Жустра Миа из Загребского университета недавно приезжали в интернат №7, чтобы поделиться опытом и перенять российский.

— Они рассчитывали, что у нас тут инклюзия, а нам пока похвастать особо нечем, — разводит руками Елена Фомина, заместитель директора адаптивного интерната №7. — У нас 70 детей с проблемами слуха и только один — с кохлеарной имплантацией.

Главное в кохлеарной имплантации — не столько сама операция по установке приемника с передатчиком, сколько работа после нее. Фото: Наталья Яковлева /«Русская планета»

Кохлеарная имплантация — операция, при которой в ухо пациенту вживляется крошечный приемник, имеющий снаружи передатчик — микрофон и процессор. Она достаточно нова для России, проводится всего 30 лет, но только в последние три года обрела популярность — государство стало выделять на нее средства.

— Главное в кохлеарной имплантации — не столько сама операция по установке приемника с передатчиком, сколько работа после нее, — объясняет дефектолог. — Ребенок начинает слышать, но ему нужно помочь наладить связь между ухом и мозгом. Причем, как можно быстрее, иначе этот прибор стоимостью около полумиллиона рублей будет попросту бесполезен — шум в голове, не более того. Я видела, как тщательно подходят к выбору пациентов на имплантацию в Институте коррекционной педагогики Российской Академии образования. Важно, чтобы операция была проведена ребенку до семи лет. Обязательно учитывается, занимаются ли с ребенком родители и педагоги, будут ли продолжать эти занятия после имплантации, чтобы она не оказалась бессмысленной и ненужной. К сожалению, у нас в Омской области нет такого отбора — кто встал на очередь, тот и попал в квоту… Часто после этого мамы и папы не всегда понимают, куда податься с ребенком, терпеливо ожидают очереди в садик для слабослышащих. В лучшем случае — занимаются со специалистом.

— Дочке поставили кохлеарный имплантат, когда ей исполнилось восемь лет, — рассказывает Анна из Омска на условиях анонимности. — Это поздно, но мы не отчаялись. В Омске дефектолога не нашли, каждые полгода ездим в Москву, в Институт коррекционной педагогики на одну-две недели, и много занимаемся дома. Дочка ходит в обычную школу. Да, многого не понимает, дело идет трудно, но движется, и я надеюсь, что она вольется в нормальный ритм. Главное, чтобы ребенок понимал: все возможно, если есть желание, можно всего добиться.

Понятно, что не все способны на такой подвиг ради ребенка. Мама 10-летнего Толи — единственного воспитанника с кохлеарной имплантацией в адаптивном интернате №7, живет в деревне, не работает, воспитывает еще пятерых детей. Толя пришел сюда в октябре, только через два года после операции:

— Толя по-прежнему не слышит, не говорит, не знает элементарных слов, — вздыхает Ченская. — Показываю карточку с коровой, собакой, включаю записи с мычанием, лаем — он не реагирует ни на звуки, ни на картинки, потому что не знает, кто это! Бабушка или мама, как я теперь поняла, каждую субботу снимают с Толиного уха процессор — на всякий случай, чтобы не повредить. Он действительно дорогой, через 3–4 года его поменяют опять же на государственные деньги, а в случае механической поломки это придется делать самим. Но это почти то же самое, что снять живое ухо — каждый раз заново приходится привыкать к аппарату, к звукам, болит голова, не до учения. Тем более что дома с мальчиком говорят на языке жестов, а ведь для него главное — языковая среда. Мама у Толи — выпускница коррекционной школы, вряд ли она может заниматься с ребенком, но бабушка — воспитатель на пенсии, просто ей так удобнее и привычнее, да и внук понимает лучше. Сейчас он дома, болеет, и я с ужасом думаю, что придется начинать все сначала, хотя мальчик уже начал делать успехи. У нас много таких родителей. Я, например, договариваюсь с общественной организацией, чтобы мама возила туда девочку на мероприятия — это и общение, и языковая среда, но мама не хочет, хотя и не работает: далеко, долго, все будут смотреть. А я понимаю — ей нравится, что ее все жалеют, она 15 лет так живет. Есть положительные примеры — наша выпускница Маша, позднеоглохшая дочка художника, поступила в Санкт-Петербургскую академию художеств. Матвей, потерявший слух уже в подростковом возрасте, добился серьезных успехов в спорте уже в интернате, поступил в Сибирский институт физкультуры. Но это в первую очередь — огромная работа родителей. Мы, дефектологи, можем только помочь ребенку и его родителям, дать методику, а трудиться надо самостоятельно. У большинства наших учеников — задержка психического развития, хотя дети могли бы развиваться нормально. Поэтому они учатся вместо девяти лет — 12.

Самый понятный урок — технология. Фото: Наталья Яковлева /«Русская планета»

По данным Министерства образования региона, в Омской области уже 70 проимплантированных детей. Одни ходят в детский сад или школу для слабослышащих, другие занимаются самостоятельно, третьи терпеливо ждут школы, положив аппарат в коробочку. Таких, по словам Ченской, немало — иногда приходят на консультацию и не возвращаются.

— У наших детей другая мотивация к посещению школы, — объясняет Елена Фомина, заместитель директора адаптивного интерната №7. — Им больше требуется не столько получение знаний, сколько общение. В 1996 году жестовый язык признан государственным. Но 40 педагогам школы-интерната №7 на нем говорить запрещено. Но часто бывает, что по-другому до ребенка не достучаться.

— Наши ребята редко находят работу, — считает Елена Кузовлева, председатель омской общественной организации «Вместе». — В основном это неквалифицированный труд, низкооплачиваемые рабочие места. Уборщики, дворники, каменщики, штукатуры... Одно время учебный комбинат «Ориентир» готовил вязальщиц с нарушениями слуха. Как часто бывает, человек, ущемленный в чем-то одном, одарен в другом. Выпустил две группы мастериц, причем замечательных, потому что у людей с нарушениями слуха очень чувствительные пальцы. Но работы девочки не нашли. В Челябинске обучают мальчишек обувному делу. Только это не близко, не всем по карману, да и не могут все ботинки ремонтировать, выбор у детей должен быть. Нужна социализация. И ведь им не требуется оборудовать рабочие места. Достаточно времени и внимания — благодаря школе они разбирают речь, могут говорить, только все это очень медленно. С 2012 года Омский профессиональный колледж начал принимать ребят с ограниченными возможностями здоровья, обучая рабочим профессиям, и адаптивный интернат №7 с ним активно сотрудничает. Ждем выпуска…

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе